– И это – глава рода де Шаржбёф! Дворянин, чей девиз: «Пусть явится тот, кто сильнее!», «Adsit fortior!» – прекрасный боевой клич!
– Он был боевым быком, а стал обычным[62], – с горечью усмехнулась Лоранс.
– Времена Людовика Святого давно миновали, – сказал младший де Симёз.
– «Умрем с песней на устах!» – воскликнула графиня. – Этот девиз пяти девиц, основавших наш род, будет и моим тоже!
– А наш девиз разве не «Умру, не отступив!»? Значит, никакой пощады врагам! – подхватил старший де Симёз. – Напрашивается вывод: наш родственник Бык, пережевывая жвачку, долго обдумывал свои слова, прежде чем приехать к нам. Гондревилль станет родовым именем какого-то Малена! Это не укладывается в голове!
– Наше поместье! – крикнул младший.
– Мансар спроектировал его для аристократов, и что же? Теперь там будут плодиться плебеи! – сказал старший.
– Если так, я бы предпочла, чтобы Гондревилль сгорел у меня на глазах! – воскликнула мадемуазель де Сен-Синь.
Деревенский житель, явившийся посмотреть на бычка, которого продавал г-н дʼОтсер, выходя из хлева, услышал ее слова.
– Вернемся в дом, – с улыбкой предложила Лоранс. – Мы едва не допустили оплошность, от которой нас и предостерегал маркиз, – у покупателей телят тоже есть уши.
– Мой бедный Мишю, – сказала она, входя в гостиную, – я совсем позабыла о твоих шалостях! В окрýге мы не в чести, так что не будем себя компрометировать. Есть у тебя на совести еще какие-то грехи?
– Еще бы! Я грешен в том, что не застрелил убийцу своих старых господ, прежде чем поспешить на помощь нынешним!
– Мишю! – вскричал аббат Гуже.
– Но я не уеду из этих краев, – продолжал бывший управляющий, словно не заметив восклицания кюре, – пока не удостоверюсь в том, что вам здесь больше ничто не угрожает. Неподалеку я встречал парней, которые мне совершенно не понравились. А последний раз, когда мы охотились в лесу, меня догнал новый управляющий Гондревилля и спросил, уж не наши ли это владения. «Милейший, – ответил я, – трудно за пару месяцев отвыкнуть от того, к чему привыкал два столетия!»
– Тебя никто не тянул за язык, Мишю! – с довольной улыбкой заметил маркиз де Симёз.
– Он ответил, что уведомит сенатора о наших притязаниях.
– Граф де Гондревилль! – проговорил Робер дʼОтсер. – Маскарад да и только! Называют же Бонапарта «ваше величество»!
– И «ваше королевское высочество» – великого герцога Бергского, – сказал кюре.
– А кто это? – спросил г-н де Симёз.
– Мюрат, зять Наполеона, – отвечал пожилой г-н дʼОтсер.
– Прекрасно! – сказала Лоранс. – А вдову маркиза де Богарнэ величают «ваше величество»?
– Да, мадемуазель, – сказал кюре.
– Стоит съездить в Париж, чтобы на это посмотреть! – вскричала Лоранс.
– Увы, мадемуазель! – сказал Мишю. – Я был там, устраивал сына в лицей и могу поклясться, что с так называемой имперской гвардией шутки плохи. Если и в армии такие же порядки, нынешний режим переживет нас с вами!
– Говорят, многие дворяне поступают к нему на службу, – сказал г-н дʼОтсер.
– По современным правилам ваши дети, – продолжал кюре, – обязаны будут служить. Закон не признает различия в фамилиях и рангах.
– Этот человек со своими придворными причиняет нам больше горя, нежели Революция со своей гильотиной! – воскликнула Лоранс.
– Церковь молится за него, – заметил кюре.
Эти ремарки, последовавшие одна за другой, подтверждали благоразумные рассуждения старого маркиза де Шаржбёфа. И все-таки вера молодых людей была слишком крепка, а сердца – слишком благородны, чтобы согласиться на мировую. Они повторяли про себя слова, во все времена служившие утешением проигравшим: «Благополучие победителя когда-нибудь кончится! Императора поддерживает только армия! На смену управлению по принципу “де факто” снова придет верховенство права…» – и еще многое другое. Как бы то ни было, они все-таки угодили в ловушку, которую сумели бы обойти люди более осмотрительные и покорные, – такие, как г-н дʼОтсер. Положив руку на сердце, каждый из нас вынужден будет признать, что несчастье не обрушивается на голову без предупреждения – очевидного или мистического, тайного. Сокровенный смысл этих предостережений, явных или скрытых, многим становится понятен, когда беда уже случилась.
– Что ж, в любом случае госпожа графиня знает, что я не могу покинуть эти края, не рассчитавшись со старыми долгами, – тихо проговорил Мишю, обращаясь к мадемуазель де Сен-Синь.
Она кивнула фермеру, после чего тот удалился.
Глава 14Обстоятельства дела
Мишю не откладывая продал свой участок Бовизажу, арендатору фермы Беллаш, но деньги ему обещали отдать дней через двадцать, не раньше. И вот спустя месяц после приезда старого маркиза Лоранс, которая уже рассказала кузенам о том, что их состояние уцелело, предложила отправиться на Среднепостье[63]. Земля в лесу была укрыта толстым слоем снега, что помешало Мишю выкопать господские сокровища раньше; он даже обрадовался, что молодые де Симёзы смогут при этом присутствовать. Бывший управляющий торопился с отъездом, страшась самого себя.
– Мален неожиданно приехал в Гондревилль, и никто не знает зачем, – сказал он своей госпоже. – У меня руки чешутся поспособствовать тому, чтобы Гондревилль выставили на продажу по причине смерти прежнего владельца! Я виноват, нужно было сделать это раньше, как я и собирался.
– Но ради чего ему приезжать из Парижа, да еще посреди зимы?
– В Арси только и разговоров, что об этом, – отвечал Мишю. – Семью Мален оставил в столице, а с собой взял только камердинера. Компанию ему составляют г-н Гревен, нотариус из Арси, мадам Марьон, супруга генерального сборщика налогов в Обе, и еще одна дама, невестка того самого Марьона, которого Мален использовал в качестве подставного лица при покупке усадьбы.
Лоранс рассудила, что Среднепостье – подходящий день для того, чтобы под благовидным предлогом отослать из дома слуг. Селяне, как обычно, ушли в город поглазеть на маскарад, и в полях не осталось ни души. И все же это решение графини оказалось для обитателей шато де Сен-Синь фатальным, как это нередко случается в уголовных делах: Рок произвел свои подсчеты с не меньшим тщанием, нежели мадемуазель де Сен-Синь. Г-н и г-жа дʼОтсер места себе не находили бы от беспокойства, узнай они о том, что в их шато, на краю леса, хранится миллион сто тысяч франков золотом; поэтому младшие дʼОтсеры сами предложили ничего родителям не рассказывать. О планируемой тайной вылазке в лес знали лишь Готар, Мишю, четыре молодых дворянина и Лоранс. Поразмыслив хорошенько, «кладоискатели» решили увозить золото по частям – благо в большой мешок, который можно уложить на круп лошади, должно было поместиться порядка сорока восьми тысяч франков. Трех поездок должно было быть достаточно. Предосторожности ради всех обитателей шато, чье любопытство могло оказаться опасным, решено было отправить на народные гулянья в Труа, а Катрин, Марту и Дюрье, пользовавшихся доверием хозяйки, – напротив, оставить присматривать за домом. Остальные слуги обрадовались предоставленной им свободе и еще до рассвета отправились в город. Ранним утром Готар с Мишю почистили и оседлали лошадей, и кавалькада, состоявшая из господ и слуг, через сады поместья Сен-Синь выехала к лесу. Когда настало время садиться в седло (парковые ворота были настолько низкие, что лошадь через них приходилось вести в поводу), на дороге показался старик Бовизаж с фермы Беллаш.
– Надо же! Кто-то идет! – воскликнул Готар.
– Это всего лишь я, – откликнулся честный фермер, подходя ближе. – Доброго вам утра, господа! На охоту едете, несмотря на постановления префектуры? Что ж, меня это не касается, но на вашем месте я бы поостерегся! У вас есть друзья, но и неприятелей немало.
– Если, с позволения Господа, охота наша удастся, – усмехнулся старший из дʼОтсеров, – у тебя будут прежние хозяева!
В ответ на эти слова, которым последующие события придали совершенно иной смысл, Лоранс бросила на Робера гневный взгляд. А дело было вот в чем: старший де Симёз тешил себя мыслью, что Мален согласится вернуть Гондревилль в обмен на денежную компенсацию. Малоопытные в житейских делах, молодые дворяне, выслушав советы маркиза де Шаржбёфа, решили поступить наоборот, и Робер, разделявший их уверенность, имел в виду именно эту перспективу.
– А пока, старина, никому ни слова! – сказал Бовизажу Мишю, который вышел последним и теперь запирал замо́к.
Был конец марта, и погода стояла прекрасная. Земля подсохла, и воздух был прозрачный и чистый, причем было настолько тепло, что голые деревья вызывали недоумение, особенно на фоне зеленеющих вдали крестьянских полей.
– Мы едем за сокровищами; впрочем, истинное сокровище нашего рода – это вы, кузина! – улыбнулся старший из де Симёзов, Поль-Мари.
Лошадь Лоранс шла впереди, между лошадьми кузенов. ДʼОтсеры ехали следом, а замыкал кавалькаду Мишю. Готара услали вперед – дозорным.
– Раз уж наше состояние вернется в семью, по крайней мере частично, выходи́те за моего брата, – негромко проговорил младший, Мари-Поль. – Он боготворит вас, и вы будете достаточно богаты, как это пристало современным аристократам.
– Нет, оставьте все деньги ему, и я выйду за вас! У меня хватит средств и на себя, и на супруга, – отвечала Лоранс.
– Да будет так! – воскликнул маркиз де Симёз. – А я – я уеду на поиски женщины, которая будет достойна стать вашей сестрой!
– Вы любите меня меньше, чем я полагала, – проговорила Лоранс ревниво.
– О нет! Я люблю вас обоих сильнее, нежели вы – меня, – ответил ей маркиз.
– Значит, вы жертвуете собой? – спросила графиня, бросая в сторону старшего брата взгляд, в котором промелькнуло сиюминутное предпочтение.
Маркиз промолчал.
– Но как же быть со мной? Я буду думать только о вас, и для моего супруга это будет невыносимо, – продолжала Лоранс, жестом выражая досаду по поводу молчания собеседника.