Согласно Кодексу IV года председателю департаментской коллегии присяжных надлежало немедленно привлечь к ответственности лиц, совершивших правонарушение в Гондревилле. Заметим мимоходом, что решением Конвента слово «преступление» было изъято из юридической терминологии. На смену ему пришли «правонарушения», наказуемые штрафом, лишением свободы, бесчестием либо телесным наказанием. Предполагалось, что после восстановления мира в стране смертная казнь будет заменена двадцатью четырьмя годами каторги. То есть, по мнению Конвента, двадцать четыре года принудительных работ были равноценной заменой смертной казни. Что же тогда говорить об Уголовном кодексе, предусматривающем пожизненную каторгу? Новый Кодекс, разрабатываемый в то время Государственным советом Наполеона, упразднял судейское звание «председателя суда присяжных», обладавших на деле огромными полномочиями. В том, что касается преследования правонарушений и предания суду, старшина коллегии присяжных исполнял функции агента судебной полиции, королевского прокурора, следственного судьи и королевского суда. С тем отличием, что его производство по делу и обвинительный акт подлежали визированию специальным уполномоченным от исполнительной власти (представителем департамента) и восемью присяжными заседателями, которым он предоставлял материалы расследования и которые заслушивали показания свидетелей и обвиняемых и выносили первичный, или обвинительный, вердикт. Однако влияние, оказываемое председателем на коллегию присяжных, собравшихся в его кабинете, было так велико, что они попросту не могли поступить вопреки его предпочтениям. Эти восемь человек и составляли обвинительное жюри присяжных. Были и другие присяжные, входившие в жюри при криминальном суде, которому надлежало рассматривать дела обвиняемых. В отличие от обвинительного жюри, это жюри называлось судебным. Уголовный трибунал, который Наполеон недавно переименовал в Уголовный суд, состоял из председателя, четырех судей, публичного обвинителя и чиновника, специально делегируемого для этих целей правительством. В то же самое время с 1799 по 1806 год существовали так называемые чрезвычайные суды, в некоторых департаментах рассматривающие без участия присяжных преступления против личности или нравственности и набиравшиеся из судей гражданских судов. Этот конфликт между чрезвычайным и уголовным правосудием порождал вопросы относительно юрисдикции, которые и рассматривались кассационным судом. Так что если бы в департаменте Об был чрезвычайный суд, то дело о покушении на сенатора Империи, вне всяких сомнений, передали бы туда; но в этих мирных краях необходимости в чрезвычайном правосудии не возникало. Поэтому Гревен отправил офицера Жиге к председателю коллегии присяжных в Труа. Тот сломя голову бросился исполнять приказ и вскоре привез этого едва ли не всемогущего блюстителя закона в Гондревилль в почтовой карете.
Должность председателя коллегии присяжных в Труа занимал человек, некогда служивший судебным чиновником, а впоследствии – оплачиваемым секретарем одного из комитетов Национального конвента. Это был друг Малена, обязанный ему нынешним назначением. Этот судейский по фамилии Лешено был подлинным знатоком старого уголовного права и, так же как и Гревен, существенно поспособствовал Малену в его юридических изысканиях для Конвента. Мален порекомендовал его Камбасересу, и Лешено получил место генерального прокурора в Италии. Но, повредив своей карьере, он закрутил там интрижку с одной знатной дамой из Турина, и Наполеону пришлось снять его с должности: муж этой дамы пригрозил, что подаст иск в исправительный суд о признании ее ребенка незаконнорожденным. Лешено, который был обязан Малену всем, что имел, понял, насколько важное дело ему предстоит рассматривать, и привез с собой отряд – дюжину жандармов с командиром.
Перед отъездом Лешено, разумеется, поговорил с префектом, который по причине быстрого наступления темноты не смог воспользоваться телеграфом. В Париж по эстафете отправили послание министру полиции, главному судье и самому императору, уведомлявшее об этом неслыханном преступлении. В гостиной Гондревилля Лешено застал г-жу Марьон, г-жу Гревен, Виолетта, сенаторского камердинера и мирового судью с судейским секретарем. Шато к этому времени обыскали, и мировой судья при содействии Гревена скрупулезно собирал первые материалы следствия. Первое, что его поразило, – это день и час, избранные для нападения; все свидетельствовало о злом умысле. Время было слишком позднее для того, чтобы немедленно заняться поиском улик и следов.
В это время года в половине шестого – а Виолетт поспешил вдогонку за злоумышленниками именно в этот час – на дворе уже темно, как ночью, а для преступников ночь часто означает безнаказанность. Не по этой ли причине они выбрали праздничный день, когда вся округа отправится поглазеть на карнавальное шествие в Арси и сенатор, предположительно, будет дома один? Таким образом лиходеям удалось бы избежать свидетелей…
– Нужно отдать должное прозорливости агентов полицейской префектуры, – сказал Лешено. – Они неоднократно предостерегали нас по поводу дворян, живущих в Сен-Сине, говорили, что рано или поздно они совершат какое-нибудь противоправное деяние!
Лешено не сомневался в том, что префект Оба, человек деятельный, уже разослал по эстафете во все префектуры, расположенные по соседству с Труа, приказ искать группу из пяти человек в масках и сенатора, поэтому сам приступил к расследованию происшествия на месте. С поднаторевшими в юриспруденции помощниками – Гревеном и мировым судьей – дело пошло быстро. Судья по фамилии Пигу некогда работал старшим клерком в парижской конторе, где Мален с Гревеном постигали азы судебного крючкотворства; через три месяца после описываемых событий он получил пост председателя суда в Арси. Что касается Мишю, Лешено был осведомлен о том, что он когда-то угрожал г-ну Марьону и однажды чуть было не подстрелил сенатора в его же парке. Эти два факта, один из которых являлся следствием другого, можно было рассматривать как предпосылки сегодняшнего нападения; они с такой очевидностью указывали на бывшего управляющего (который наверняка и был предводителем банды), что Гревен, его жена, Виолетт и г-жа Мина Марьон заявили: среди пятерых злоумышленников в масках был человек, очень похожий на Мишю. Цвет волос и бакенбард, плотное телосложение… Его легко было узнать, даже несмотря на то что он был переодет. Да и кто, кроме Мишю, мог открыть ворота павильона Сен-Синь ключом? Нынешний управляющий с женой по возвращении из Арси с уверенностью утверждали, что заперли и те, и другие ворота на ключ. Судья Пигу с судейским секретарем и сельским полицейским никаких следов взлома на воротах не обнаружили.
– Когда мы выставили Мишю за порог, у него, вероятно, остались дубликаты от замко́в шато, – сказал Гревен. – Наверняка он уже тогда решился на отчаянный шаг, иначе зачем бы ему было спешить с продажей земли? Мишю управился за двадцать дней и позавчера получил деньги в моем кабинете.
– Они свалят всю вину на него! – вскричал пораженный этим обстоятельством Лешено. – Вот уж поистине собачья преданность!
Кому как не господам де Симёз и дʼОтсер знать все входы и выходы в шато Гондревилль? Нападавшие, все до единого, перемещались по дому с уверенностью, доказывавшей, что им известно не только, что именно они ищут, но и где это взять. Ни один из них не выказал признаков растерянности. Шкафы были открыты, но замки остались неповрежденными. Это означало, что у бандитов имелись ключи. И поразительно, но факт – они ничего не забрали! Выходит, это не было ограблением. И разве Виолетт, опознавший лошадей из Сен-Синьских конюшен, не застал графиню де Сен-Синь на страже возле заколоченного павильона в парке? Эта совокупность фактов и свидетельских показаний даже самого непредубежденного дознавателя убедила бы в виновности господ де Симёз, дʼОтсер и Мишю, что уж говорить о председателе коллегии присяжных? Но какую участь уготовили злоумышленники будущему графу де Гондревиллю? Хотели заставить его возвратить им усадьбу, на покупку которой у бывшего управляющего были деньги еще в 1799 году?
Но был в этом деле еще один аспект, который непременно заинтересовал бы любого опытного следователя. Он спросил бы себя: что так настойчиво искали бандиты в доме? Если речь шла о мести, они могли бы убить Малена. И, возможно, уже сейчас сенатор мертв и погребен. Однако похищение Малена указывало скорее на то, что его намерены удерживать в заточении. Для чего это нужно, особенно если учесть, что шато тщательно обыскали? Было бы безумием предположить, что похищение видного деятеля Империи будет долго оставаться незамеченным! Стремительная огласка, которую неизбежно получит это дело, сводило на нет возможные выгоды.
На все эти возражения Пигу отвечал, что правосудие никогда не сможет постичь мотивы преступника. В любом уголовном деле есть аспекты, которые судья скрывает от обвиняемого, а обвиняемый – от судьи; тайники человеческой совести глубоки и черны, и осветить их способно только покаяние.
Гревен с Лешено согласно закивали, однако их мысли настойчиво возвращались к этому мраку, который им так хотелось развеять.
– А ведь император их помиловал, – сказал Пигу, обращаясь к Гревену и г-же Марьон. – Приказал исключить их из эмиграционных списков, несмотря на тот факт, что они участвовали в недавнем заговоре против него же!
Лешено немедленно отправил жандармов в лес и в долину Сен-Синь, дав в сопровождение офицеру Жиге мирового судью, который согласно нормам Кодекса должен был помогать в данном деле ему самому как чиновник вспомогательной судебной полиции. Он поручил г-ну Пигу собрать на территории коммуны Сен-Синь свидетельства по делу и при необходимости всех допросить. Чтобы ускорить дело, он наспех продиктовал и подписал ордер на арест Мишю по обвинениям, казавшимся очевидными.
Когда жандармы и мировой судья уехали, Лешено вернулся к ответственному занятию – стал писать постановления об аресте господ де Симёз и дʼОтсер. Согласно Кодексу эти документы должны были содержать все обвинения, предъявляемые правонарушителям. Жиге и мировой судья так спешили в Сен-Синь, что на дороге, ведущей к шато, встретили графских слуг, возвращавшихся из Труа. Всех под арестом препроводили в дом к мэру и допросили, и каждый слуга, не подозревая о том, насколько важен его ответ, наивно сообщил, что еще накануне получил от госпожи графини позволение провести целый день в Труа. На вопрос мирового суд