– Это может полностью изменить ход дела, – заявил Борден. – Я требую немедленно обследовать место, где горел огонь.
Председатель суда отдал соответствующие распоряжения.
Защита вызвала в качестве свидетеля Гревена, но на вопрос, известно ли ему что-то о пожаре, нотариус ответил: «Ничего». Однако стоило им с Борденом обменяться взглядами, как обоим все стало ясно. «Так вот в чем разгадка дела!» – сказал себе старый прокурор. «Они подобрались к правде!» – подумал нотариус.
Разумеется, оба этих тертых калача понимали, что расследование ни к чему не приведет. Борден думал о том, что Гревен будет нем как рыба, а нотариус в это время мысленно поздравлял себя с тем, что вовремя уничтожил следы костра. Чтобы прояснить этот момент, второстепенный для судий и многим представлявшийся несерьезным, но оказавшийся в перспективе решающим для оправдания молодых людей, эксперты и Пигу после посещения парка заявили, что не нашли следов костра или пожара. Борден вызвал в суд двух рабочих, которые показали, что по приказу управляющего вскопали часть лужайки, где трава была выжжена, но на золу особого внимания не обратили. Управляющий, снова вызванный по просьбе защиты, показал, что, направляясь на маскарад в Арси, он проходил мимо особняка и повстречал сенатора. Мален указал место, которое следует перекопать, – он приметил его еще утром, прогуливаясь.
– Что там сожгли – сорняки или бумаги?
– Я не видел ничего, что указывало бы на то, что это были бумаги, – ответил управляющий.
– Но ведь, – вмешались защитники, – если на этом месте сожгли сорняки, кто-то же должен был принести их и развести костер?
Показания кюре Сен-Синьского прихода и мадемуазель Гуже произвели благоприятное впечатление. После вечерни они отправились на прогулку в сторону леса и видели, как молодые люди и Мишю едут на лошадях в ту же сторону. Сан и нравственный облик аббата Гуже не позволяли усомниться в его словах.
Речь прокурора, уверенного в том, что приговор будет обвинительным, вполне соответствовала законам жанра. Подсудимых он представил закоренелыми врагами Франции, ее институций и законов и тяготеющими к анархии. Несмотря на их причастность к покушениям на жизнь императора, на тот факт, что они служили в армии Конде, Наполеон, этот великодушный суверен, приказал вычеркнуть их из эмигрантских списков. И чем же они отплатили за милосердие?! Были произнесены велеречивые аргументы, которые в свое время приводились в пользу Бурбонов и в пику бонапартистам, а теперь применяются против республиканцев и легитимистов – для прославления младшей ветви. Эти затертые клише, которые еще могли бы иметь какой-то смысл при стабильном правительстве, покажутся как минимум комичными, когда история докажет, что во все времена прокуроры говорят одно и то же. Здесь уместно будет вспомнить остроту, пришедшую из прежних, более смутных времен: «Вывеска поменялась, а вино все то же!» Государственный обвинитель, один из выдающихся генеральных прокуроров Империи, разгадал в этом правонарушении намерение вернувшихся на родину эмигрантов выразить протест против конфискации их имущества. Он заставил публику содрогнуться, когда стал описывать бедственное положение сенатора, а затем – искусно, с уверенностью, что его рвение принесет плоды, – собрал воедино улики, полуулики и предположения и преспокойно вернулся на место, ожидая атаки оппонентов.
Г-н де Гранвилль прежде не выступал на уголовном процессе, но это выступление его прославило. Во-первых, его защитительная речь отличалась живым красноречием, которым нас сегодня так восхищает Беррье. Во-вторых, он верил в невиновность подсудимых, а это – один из главных источников убедительной риторики. Приведем основные тезисы его речи, опубликованной в полном объеме в газетах того времени. Для начала г-н де Гранвилль представил историю жизни Мишю в истинном свете. Это был прекрасный рассказ, ибо в нем говорилось о высоких чувствах; он нашел отклик во многих сердцах. Когда Мишю услышал, как этот выразительный голос говорит в его оправдание, слезы брызнули из его желтых глаз и потекли по страшному лицу. Он наконец предстал перед всеми таким, каким был на самом деле, – простым и лукавым, как дитя; человеком, чья жизнь подчинена единственной идее, единственной цели. В одно мгновение все стало понятно – в особенности благодаря его слезам, которые произвели большое впечатление на присяжных. Умелый защитник воспользовался этим, чтобы усомниться в словах обвинения.
– Где состав преступления? Где сенатор? – вопрошал он. – Вы обвиняете нас в том, что мы его замуровали, упрятали за стеной из камня и штукатурки! Но если так, только нам известно, где находится жертва, и за те двадцать три дня, что вы содержите нас под стражей, узник умер без воды и пищи! Если так, мы – убийцы, однако вы не обвиняете нас в убийстве. Однако если сенатор жив, у нас должны быть сообщники; а если они у нас есть и если сенатор жив, почему мы до сих пор не предъявили его суду? Намерения, которые вы нам приписываете, уже не могут осуществиться; так к чему нам отягчать ситуацию? И если месть не удалась, разве не лучше покаяться и попросить о прощении? Но нет, мы стоим на своем, продолжая удерживать в заточении человека, от которого уже ничего не сможем получить! Разве это не абсурд? Можете забрать гипс себе, делу он не поможет, – сказал г-н де Гранвилль государственному обвинителю. – Мы же – либо преступные безумцы, чему вы сами не верите, либо невинные жертвы обстоятельств, в равной степени необъяснимых для нас и для вас! На вашем месте я бы заинтересовался документами, сожженными в шато Гондревилль; они могли бы поведать об интересах куда более животрепещущих, нежели наши, а также о том, кто и зачем похитил сенатора.
Эту гипотезу защитник развил с поразительным мастерством, а также в выгодном свете представил моральные качества свидетелей защиты – людей религиозных, верующих и в вечную жизнь, и в вечные муки. В этот момент г-н де Гранвилль был великолепен и сумел вызвать у аудитории глубокие эмоции.
– Но что же мы видим? – продолжал он. – Узнав от кузины о похищении сенатора, наши преступники преспокойно садятся ужинать! И когда жандармский офицер предлагает им способ разом покончить со всеми затруднениями, они отказываются выдать сенатора; они не понимают, чего вообще от них хотят!
Тут защитник возвратился к мысли о том, что существуют какие-то таинственные обстоятельства, ключ к пониманию которых находится в руках Времени; они могли бы пролить свет на несправедливые обвинения. Следующий шаг его был гениален в своей дерзости: г-н де Гранвилль поставил себя на место присяжного и уже от его имени рассказал, о чем он говорит с другими членами коллегии и насколько несчастным он бы себя чувствовал, если бы проголосовал за жестокий приговор, а потом выяснилось бы, что это была ошибка. Г-н де Гранвилль так красочно описал угрызения совести, был так убедителен, упоминая о сомнениях, которые заронило в его сердце выступление защитника, что вызвал у присяжных чрезвычайное волнение.
Присяжные еще не пресытились такого рода речами; они поддались очарованию новизны; их уверенность пошатнулась. После вдохновляющей речи г-на де Гранвилля им предстояло еще услышать выступление хитроумного и убедительного в своих аргументах прокурора Бордена, защитника господ де Симёз. Тот рассмотрел дело со всех сторон, подчеркнул сомнительные моменты и убедительно доказал, что здравомыслящему человеку объяснить их невозможно. Он так же эффективно взывал к разуму и логике, как г-н де Гранвилль – к сердцу и воображению присяжных. В итоге Борден смог так основательно запутать присяжных, призвав на помощь серьезные доводы, что нагромождение аргументов государственного обвинителя рухнуло. И это было настолько очевидно, что адвокат господ дʼОтсер и Готара, положившись на благоразумие коллегии присяжных, решил, что обвинения в адрес его подзащитных рассматриваться не будут. Обвинитель попросил перенести ответную речь на завтра. Напрасно Борден (который видел, что присяжные готовы вынести оправдательный приговор, если только совещание коллегии состоится сейчас, после выступлений защиты) пытался возражать, основываясь на праве и на фактах и напоминая, что для их подзащитных это будет еще одна ночь, проведенная в тревоге, – суд, посовещавшись, вынес решение.
– Интересы общества представляются мне не менее важными, нежели интересы подсудимых, – сказал председатель. – Было бы вопиющей несправедливостью отказать в подобной просьбе защите, поэтому и обвинение имеет на это право.
– К несчастью, фортуна переменчива, – сказал, глядя на своих клиентов, Борден. – Сегодня вас могли бы оправдать, но завтра могут и осудить.
– Как бы то ни было, – сказал старший из де Симёзов, – нам остается лишь восхищаться вами.
В глазах у мадемуазель де Сен-Синь стояли слезы. Она не забыла сомнений защитников и не надеялась на такой успех. Графиню поздравляли, в один голос уверяя, что ее кузенов оправдают. Кто же мог знать, что в деле назревает сенсационный поворот – самый ошеломляющий, самый ужасный и непредвиденный из всех, что когда-либо меняли ход судебного разбирательства.
Глава 20Неожиданный поворот
На следующий день после защитительной речи г-на де Гранвилля, в пять утра, сенатора нашли на дороге, ведущей в Труа. Неизвестные избавители сняли с Малена оковы, пока он спал, и вот – сенатор направил свои стопы в Труа, ничего не зная ни о процессе, ни о резонансе, который его похищение вызвало в Европе; он был счастлив уже оттого, что дышит свежим воздухом. Человек, который был основным действующим лицом этой драмы, узнав о происходящем, удивился не меньше, нежели те, кто подобрал его на дороге. Малена снабдили фермерской повозкой, на которой он и отправился к префекту, в Труа. Префект моментально сообщил о случившемся старшине присяжных, правительственному комиссару и публичному обвинителю, и те, выслушав рассказ графа де Гондревилля, отправили наряд за Мартой, которую вытащили из постели в доме Дюрье, в то время как старшина присяжных составлял и обосновывал ордер на ее арест. Мадемуазель де Сен-Синь, которая была на поруках, то есть условно свободна, также разбудили ото сна – то был один из тех редких моментов, когда она сумела забыться, отрешиться от бесконечных тревог, – и доставили в префектуру для допроса. Директор тюрьмы получил приказ ограничить общение обвиняемых с внешним миром, включая встречи с адвокатами. В десять утра публике объявили, что судебное заседание перенесено и начнется в час пополудни.