Тёма отчаянно замотала головой, хватаясь то за одно, то за другое место, глядя на меня полными слез глазами.
И тут я ее увидела – толстенькую косолапую девочку.
Стоя невдалеке от нас за кустами, она держала в руке что-то вроде маленького зеркальца и пускала солнечных зайчиков. И каждый раз, когда ее зайчик касался Тёмы, сестренка взвизгивала от боли.
Не раздумывая, я рванула к косолапой дряни и выхватила зеркальце у нее из рук. Малышка отчаянно сопротивлялась, попыталась даже меня укусить, но силы были слишком неравны. Едва загадочный предмет очутился у меня, Тёмины вопли прекратились. Зеркальце оказалось идеально отполированным плоским кусочком агата с «глазком». В «глазок»-то мерзкая девчонка и ловила Тёму.
– Пусти! Отдай! Ма-ама!
С противоположной стороны сквера к нам уже спешила знакомая мерзкая тетка – красная как вареный рак, в идеально уложенном парике. И как я ее раньше не замечала?! Наверное, садилась всякий раз от нас подальше.
– Нехамуш, что она тебе сделала?! Не стыдно? Верни сейчас же девочке игрушку!
– Еще чего!
– Воровка! Я пожалуюсь в миштару!
– Да хоть рош мемшала (главе правительства)! Посмотрим, что скажет про вашу игрушку рав Мойше!
– Отдай немедленно! Это же лучшая сгула (талисман) против бесов! Я за ней нарочно в Беэр Шеву к сефардскому раву ездила! Он небось понимает, что к чему, не то что ваши ашкеназим! Ты хоть знаешь, сколько она стоит?! – Тетка попыталась разжать мои пальцы силой. Но я, крепко зажав камень в кулаке, оттолкнула тетку так, что она чуть не упала.
– Что, дорого? Вот вы это раву и объясните. Я сегодня же отвезу эту хрень к нему. Мерзость какая! Напасть на невинного ребенка!
– Ребенок?! Это ты называешь ребенком?! – Тетка торжествующе указала на смятые и обугленные остатки травы, откуда на нас медленно надвигалось нечто черное, страшное, ощетинившееся. Не то кабан, не то пес, не то облако со сверкающими молниями внутри. Сплошь покрытое шерстью, сыплющее во все стороны искрами существо утробно рычало, роя лапами землю, собираясь перед прыжком.
Эйтан, отскочив в сторону, со смесью ужаса и восхищения смотрел на то, что еще секунду назад было его подружкой.
Густые кусты скрыли нас от прочих посетителей парка.
Упрятав камешек за пазуху в лифчик, я подошла, и, склонившись над местом, где была, по моим расчетам, Тёмина голова, протянула руку вперед, и успокаивающе забормотала:
– Тёмушка, не бойся, иди ко мне! Ну что ты, я ж тебя в обиду не дам! Успокойся, пойдем домой, ну их всех! Вот еще, силы на них тратить!
Пространство, где должна была быть Тёмина голова, колыхалось, вибрировало и кололось. Рука моя свободно проникла внутрь. Пара искр обожгла мне кожу. Однако постепенно все само собой устаканилось. Под рукой моей оказалась голова взъерошенного, шипящего черного кота. Я взяла его на руки, и мы с ним пошли прочь из парка.
Эйтан молча проводил нас изумленным взглядом. Я нашла в себе силы улыбнуться и помахать ему рукой на прощание.
– С бородавкой, говоришь? На носу или на подбородке?
– На подбородке. Вот здесь, почти на шее уже.
– На шее… – Рав снял с полки альбом в бархатном переплете. В Москве у нас было много таких альбомов, в самом старом хранились групповые снимки – бабушкины из детского дома, мамины в детсаду и школе, мои из пионерлагеря.
В этом тоже снимки были в основном групповые, на некоторых я успела углядеть папу Сашу. Сердце мое сжалось – такой он на этих снимках был счастливый, веселый, с горящими глазами, хоть, пожалуй, и чересчур худой. Мне захотелось наклониться и как следует рассмотреть, но рав, не обращая на меня внимания, быстро перелистывал страницы, пока не нашел того, что искал.
Снимок был сделан в Лаг ба Омер. Несколько семей расположились вокруг костра. Куча детей с луками и стрелами, мужчины в широкополых шляпах, женщины в париках. На переднем плане, подбоченившись, Мендель-Хаим нежно обнимал за плечи знакомую мерзкую тетку. Впрочем, на снимке тетка вовсе не показалась мне мерзкой. Наоборот, она была худенькой и застенчивой. Глаза скромно опущены, руки сложены на выпирающем животе.
– Она?
– Она.
– Ну что ты будешь делать! – Видно было, что рав расстроился. Он даже очки свои выронил от огорчения. – Я ведь с ним сколько раз уже говорил! Что в лоб, что по лбу! Придется, похоже, нам с ним расстаться. Жаль! Не без способностей человек, а простых вещей почему-то не понимает. Честно говоря, я все надеялся, что ум в нем восторжествует над суевериями и предрассудками. Но, конечно, после такого…
Я наклонилась за очками. В этот момент в дверь постучали.
Не дожидаясь ответа, в комнату ворвался сам Мендель-Хаим. Без шляпы, в съехавшей на ухо кипе, в криво застегнутом пиджаке.
– Кводо рав (уважаемый рав), клянусь вам, это не я! Это она сама! Я даже ни о чем не подозревал! Представьте, сама съездила в Беэр Шеву, прослышала про их гмах сгулот[19], самый большой на весь арец! Такие деньги в залог оставила, идиотка! Рав, ну что мне с ней делать? Ну хотите, я с ней разведусь? – Тут он, словно впервые заметив, что рав в комнате не один, извинился и замолчал.
Поспешно распрощавшись со мной, рав в который раз пообещал, что непременно со всем этим разберется. Мне почему-то показалось, что в глазах у него пляшут смешинки. Но в голосе, грозно зарокотавшем мне вслед за закрытой дверью, не было ровно ничего смешного.
– Значит, точно не продадите квартиру?
– Точно. Да зачем она вам? Все равно из Иерусалима вы уезжаете.
– Ну а хоть пару ночей переночевать в ней можно? Я вас не стесню, я так, на диванчике в салоне. Понимаете, мне одно дело закончить надо.
– А в другом месте его закончить никак нельзя?
– Нет, в другом не получится. Ну хотите, я вам расскажу, в чем суть? Прям как на духу расскажу, мне терять нечего.
– Ну?
Гадский Мендель-Хаим разузнал, где я работаю, и притащился с утра пораньше в мой магазин. Я уже знала, что на будущей неделе они семьей едут в шлихут в Монголию, где для них заготовлена юрта со всеми удобствами.
Не то чтобы я ему особо сочувствовала.
Просто выгнать его из магазина без скандала я не могла. Уйти из-за кассы тоже. Приходилось сидеть, слушать. Ну должен же он когда-нибудь сам убраться!
– Понимаете, вот вы, конечно, можете мне не верить, но я так для себя определил: квартира ваша – место силы. А иначе как батюшка ваш покойный демона исхитрился вызвать? Что он, колдун был или чародей? С детства каббалу изучал? Нет. Такой же бааль-тшува, как и я. Значит, все дело в квартире.
– Да вы же сами говорили, что отец привез Аграт из Эйлата!
– Э-э! Что Эйлат! Эйлат – так, для отвода глаз.
– Ну допустим. А зачем вам понадобился демон?
Мендель-Хаим облизнул губы и гаденько ухмыльнулся:
– Все тебе расскажи! Так что, пустишь в квартиру?
– Нет.
– Да чтоб ты была здорова!
– Сонь, купишь мне наряд принцессы на Пурим?
– Посмотрим. Они ведь не дешевые. А зачем тебе? Ты ведь и так можешь превратиться в кого угодно.
– Ну одно дело превратиться, другое переодеться. А сама ты кем будешь на Пурим?
– Никем. Отстань.
– Никем нельзя! Сонь, ну ты что?! Пурим ведь раз в году!
Действительно, слава богу, лишь раз в году весь еврейский народ напивается так, чтоб не отличить злодея от праведника, Амана от Мордехая, иными словами – до положения риз.
В другое время пьяного здесь нечасто увидишь.
Пурим – это же сумасшедший дом. Пьянство, шум, грохот, трещотки, свистульки, а главное – карнавал!
Или главное – шалахмонесы?
Мы с Тёмкой заранее прошлись по рынку, чтобы успеть до толчеи, и накупили там всего самого необходимого: шоколадок, леденцов, карамелек, крохотных пакетиков с соком, пятидесятиграммовых бутылочек с колой и настоящим вином, треугольных пирожков с маком, погремушек, трещоток…
Худо-бедно, а с десяток корзинок я собрала – для подружек по ульпану, для Даньки с ребятами, для соседей, с которыми здороваюсь на постоянной основе, для ребе с ребецин, для марокканца и его семьи. И так просто, про запас. Праздник же, вдруг кто-нибудь зайдет, будет неудобно.
– А Жан-Марку что?
– Ничего. Мы с ним больше не общаемся.
– А вдруг мы его случайно увидим на улице? И вдруг он сам тебе что-нибудь подарит?
Мне не хочется ее разочаровывать. Видно ведь, что ребенок скучает.
– Навряд ли, Тём. Ну если случайно встретим, так и подарим ему… что-нибудь случайное. А ты какой хочешь быть принцессой? Средневековой, звездной, морской или, может, с дальних тропических островов?
Тёмкины глаза загораются.
– Да! Хочу с островов! А на островах какие принцессы?
– Ну, они такие – в набедренной повязке и с бусами, – коварно предполагаю я.
Такой наряд я и сама могу смастерить.
– И все?
– Конечно! Там же жарко.
У нас, кстати, тоже не холодно. Хотя на календаре только март, на улице третий день держится хамсин. Пыль, жара, духота. Небо, точно засыпанное рыжеватым песком.
Хамсин – по-арабски полтинник. То есть в году должно быть не больше пятидесяти таких дней. Логично, а то б все давно уж повымерли. Короче, начинаю загибать пальцы.
– А корона у меня будет?
– Конечно! Корона, само собой! Какая ж без короны принцесса? Корону я тебе куплю! Как раз к нам в лавку к празднику завезли! И бус навезли пластмассовых, каких хочешь! Придешь ко мне и сама выберешь.
Праздник начинается с вечера. В сумерках улицы Иерусалима начинают заполняться гномами, эльфами, принцессами. Храбрыми наполеоновскими солдатами, римскими легионерами, маккавеями, крестоносцами. Феями, драконами, лесными и сказочными зверями, а также самодвижущимися предметами.
Только что мимо нас прошествовали гигантский пакет молока – о ужас! – в обнимку с сосиской. Сзади их, пыхтя, догоняло бумажное ведерко с попкорном.