– Нет! – Она попыталась вырваться с моих коленей, но я удержал ее на месте, хотя бы для того, чтобы она не продемонстрировала всем присутствующим то, что принадлежало лишь мне.
– Я думала…
Я вскинул бровь.
– Что ты думала?
Она не стала бы умолять о сохранении собственной жизни, но станет умолять за тех, кого не знает. Глупый, самоотверженный поступок был самой раздражающей вещью, с которой я когда-либо сталкивался.
– Я думала, ты…
– Хватит. – Сейчас я не в силах был слушать слова, срывающиеся с ее губ. Схватив ее за подбородок, я заставил ее посмотреть на меня. – Мы с тобой, котенок… – Я провел большим пальцем по ее щеке, мой голос смягчился. – Мы с тобой еще не закончили.
Она не выглядела убежденной, поэтому я притянул ее лицо ближе и скрепил свое обещание поцелуем. Она была напряжена, словно статуя, но губы у нее были мягкие, податливые, теплые и почему-то все еще отдавали клубникой.
Мимолетное прикосновение ее губ к моим усилило напряжение в члене до резкой пульсации, как иронично. Мне нужно было трахнуть кого-то, раз быстрый поцелуй вызывал реакцию более сильную, чем женский язык на моем члене.
Я спустил курок.
Клик.
Прежде чем Мила успела вздохнуть с облегчением, она подпрыгнула, когда я выстрелил в другого мужчину. Грохот отразился от стен. Дымок вырвался из ствола, а безжизненное тело рухнуло на стол. Мила задрожала у меня на коленях, зажав рот ладонью.
– Полагаю, у нас все же будут похороны, – сухо сказал я.
Кровь потекла по столу, и я прищурился, потянувшись за тарелкой с десертом.
– Я сейчас… – Мила замолчала, голова ее поникла, а затем она обмякла в моих руках безвольным клубком.
– Что с ней, черт возьми, такое? – требовательно спросил Александр. Его настороженный взгляд был прикован к Миле, он даже не взглянул на мертвеца рядом. Поправив Милу так, чтобы ее голова покоилась на моем плече, я взял сигару и затянулся, рассматривая бессознательное тело с притворным беспокойством в прищуре глаз.
– Не уверен. Может, ей надо поесть? – Я выдохнул облако дыма, и мой сверкающий взгляд встретился со взглядом Александра. – Я думал, женщинам из семьи Михайловых для выживания достаточно лишь трахаться.
Почему-то я не хотел рассказывать ему о ее фобии. Эти маленькие детали принадлежали мне.
– Сукин сын, – прошипел Александр. – Она не ее мать…
– Оставь это, – ответил я, скучая. – Я это уже слышал.
– Отпусти ее. Можешь забрать меня вместо нее.
– Соблазнительно, но ты не в моем вкусе. – Я посмотрел на Виктора, чтобы он увел Александра. – Раздень его, – приказал я. – Пусть ползет к Алексею побитой собакой.
Когда Виктор поднял Александра на ноги, я встретился с ним взглядом и сказал:
– Обязательно расскажи Алексею, как хорошо тут его дочери.
– Да пошел ты, – прорычал он.
Виктор ударил его в живот, прежде чем впечатать его симпатичное лицо в стол. Я вздохнул, когда кровь брызнула на кусочек моего торта.
– Остерегайся волков, – добавил я, когда его потащили прочь. – Впрочем, надеюсь, они более разборчивы.
– Катись в ад, Дьявол…
Виктор вышвырнул его за дверь.
Откинувшись на стуле, мы с Альбертом обменялись раздраженными взглядами, затем он встал и вышел из комнаты. Я выпустил колечки дыма, чувствуя себя странно довольным, когда Мила очнулась. Я прикусил сигару зубами и протянул ей окровавленный торт.
– Медовик, котенок?
Она побледнела, и я тихо хохотнул, когда она скатилась с моих колен и блеванула в горшок с цветком.
Глава девятнадцатая
cacoëthes (сущ.) – порыв сделать что-то неразумное
Прислонившись к окну, я смотрела сквозь паутину инея на стекле. Лунный свет отбрасывал на снег серебристое покрывало, и замерзшая пустошь сверкала как бриллианты.
Я чувствовала себя принцессой, запертой в башне. В плену у монстра, который стрелял людям в голову за обеденным столом, уставленным хрустальными бокалами и тортом.
После того как меня вырвало содержимым желудка в одну из кадок с растениями и я вытерла рот тыльной стороной ладони, по какой-то безумной причине Ронан позволил мне вернуться в мою клетку и закрыть за собой дверь. В разгар кровопролития это казалось самым разумным поступком. Но когда я провела еще два дня в этой комнате, даже воспоминание о человеке с дыркой от пули во лбу не подавило желания подышать свежим воздухом. Одиночество начало гореть, пузыриться, обволакивать и сжимать мое тело.
Я начала вести подсчеты на зеркале в ванной, используя найденный тюбик старой губной помады, принадлежавшей, вероятно, последней «зверушке» Ронана, и теперь шел уже седьмой день.
Неделя в аду.
Дверь открылась, и я почувствовала холодок, когда на полу распростерлась тень Ронана. Он поставил деревянный стул на середину комнаты, сел и оперся локтями о колени.
Мой взгляд метнулся к открытой двери позади него. Я задавалась вопросом, там ли еще охранник. На данный момент я предпочла бы, чтобы меня застрелили, чем находиться в одной комнате с этим человеком.
– Ты теперь суеверна, котенок?
Дьявол во плоти смотрел на меня. Я не знала, что он превратится в мужчину в черных стильных костюмах, с татуировками и очаровательной внешностью. Никогда больше не буду такой наивной.
Я посмотрела в окно и ответила:
– Да. Если есть Дьявол, должен быть и Бог.
– Думаешь, тебя кто-то спасет?
Мое горло сжалось от мысли, что по крайней мере один уже умер, пытаясь сделать это. Внезапно я подумала об Иване. Я скучала по нему. По безопасности его успокаивающих прикосновений. Я даже скучала по отсутствию искры между нами. Теперь я знала, что химия между мной и Ронаном могла быть лишь колдовством.
– С тех пор как ты прилетела в Москву, ты получила много звонков на свой маленький одноразовый телефон. – Пауза была гнетущей, такой вязкой и тяжелой, что я не смогла не посмотреть на него с вниманием. – Некоторые – от твоего папы, но большинство – с другого номера.
Я напряглась от едва уловимой угрозы в адрес Ивана.
– Никто не спасет тебя от меня. – В его глазах светилось пронизанное тьмой безразличие. – Даже Бог.
От этих слов воздух стал гуще, наполнив каждый удар сердца подчеркнутой угрозой.
Его взгляд скользнул вниз по моему телу, от моих распущенных светлых кудрей к футболке и голым ногам. Его взгляд обжигал то жаром, то холодом, и воспоминание о его руке у меня между ног ожило.
Хотелось бы верить, что этот мозолистый палец способен вызвать такую реакцию у любого женского тела, невзирая на обстоятельства. Хотя я вся напряглась, вспомнив его слова о том, что моя мать была садисткой, и тот факт, что Ронан мог довести меня до разрядки даже в такой непростой ситуации. Он мог бы унизить меня перед этими людьми, перед двоюродным братом, о существовании которого я даже не подозревала, но он этого не сделал. Я не была уверена, что хочу знать почему.
С тяжелым ощущением, что от его внимательного взгляда по жилам разливается неприятный жар, я сумела ответить:
– В конце концов добро всегда побеждает.
Очевидно, он нашел мою фразу забавной. Он откинулся на стуле и посмотрел на меня темным ленивым взглядом, похожим на дым, валящий от котла.
– Что ты сделал с моим кузеном? – спросила я.
– Позволил ему уползти назад к твоему отцу.
Я посмотрела недоверчиво.
– Почему?
– Повезло, – просто ответил он.
– Ты ведешь свой бизнес, полагаясь на удачу?
– Иногда. – Он окинул взглядом комнату, наслаждаясь видом своего царства зла. – Знаешь, сюда меня привела удача.
– Думаю, слово, которое ты ищешь, – «нарциссизм».
В его взгляде сверкнул намек на веселье.
– И это тоже.
Я отказалась снова произносить слово «удача», потому что, если кто-то и заслуживал того, чтобы на голову ему посреди Уолл-стрит упало пианино, так это он. Итак, я саркастически импровизировала.
– Думаю, твое самолюбие выросло, когда я наткнулась на твое логово, не так ли?
– М-м-м, – хрипло пробормотал он, не сводя с меня пристального взгляда. – Полагаю, да.
Один-единственный смущенный взгляд Ронана вновь поставил бы мир на ноги. Это убедило меня в том, что мы действительно на двух разных волнах: добра и зла. Но, конечно, этот ублюдок понял меня.
Его взгляд остановился на маленькой трещинке в окне, которая появилась вчера, когда я, в отчаянной попытке подышать свежим воздухом, швырнула в окно стул, на котором он сейчас сидел. Юлия поставила поднос с ужином и выбежала из комнаты с язвительным взглядом.
– Я слышал, тебе не нравится твоя комната.
– Условия могли бы быть и получше.
Он улыбнулся.
– Уверен, в моей комнате тебе понравится больше.
Я ненавидела его улыбку. Сверкающие белые зубы и горделивый изгиб губ. У него была улыбка красивого джентльмена, и какая же она была лживая. Хотя больше всего я ненавидела то, как попала к нему в руки и как он обманом перетянул мое тело на свою сторону.
Я сглотнула.
– Меня устраивает моя комната.
Он усмехнулся моей частичной капитуляции.
– Давай не будем забывать, что у тебя было ко мне большое дело.
– Давай.
– Твоя влюбленность была милой.
Раздражение пробежало у меня по спине.
– Как ты сказал раньше, на твоем месте мог быть кто угодно. – Я равнодушно пожала плечами и повторила его же слова: – Может быть, Альберт.
Его глаза сверкнули льдом, черная парадная рубашка, казалось, затрещала по швам. Либо он не делился своими зверушками, либо получил удар по раздутому эго.
– Но, как правило, – холодно сказала я, – я стараюсь держаться подальше от тех, кто отрезает людям пальцы.
– И все же ты по-прежнему предана своему отцу, – протянул он.
Он нашел больное место. Я воздвигла стены отрицания и не позволю ему разрушить их.
– Тебе больше нечем заняться? – огрызнулась я. – Например,