все, что нравилось мне. Я мог заявить, что мне нравится засовывать себе в задницу огурец, и ты тут же сказал бы то же самое. Это так раздражало, но ты словно был верен до конца. Вот только не был, да?
Шея Ивана покраснела.
– Я не жалею, что кинул тебя. Сделал бы это снова, не задумываясь.
– Я знаю. Потому что ты гребаная змея, которая может не скрывать свою сущность. Он любит неуравновешенных. Мне ли не знать. Я тоже работал на него. По приказу этого человека я сделал множество вещей, от которых сегодня меня тошнит.
Мой взгляд скользнул к Алексею, чтобы увидеть, как он на меня смотрит. Я задался вопросом, убивает ли он меня мысленно или тоже вспоминает прошлое. Или, может, он думал о Миле и о том, как я теперь бесконечно погружен в ее жизнь… хочет он того или нет.
Кристиан был доволен своим стаканом водки, хотя я мог ручаться, он был готов к тому, что все может пойти наперекосяк.
Иван вздохнул с горькой иронией.
– Ты называешь меня змеей. И все же, мать твою, это ты похитил невинную женщину. – Он прищурился. – Она с тобой не останется, без вариантов, – прорычал он. – Она не настолько глупа.
– Столько агрессии по поводу женщины, которую ты, предположительно, даже не хочешь, – протянул я. – Дай угадаю… Алексей пообещал тебе Милу, когда я ее забрал. А потом он передумал, решив, что Картер все же будет лучше. И ты согласился, потому что тебя устраивает целовать ему задницу.
Мрачный блеск во взгляде Ивана подтвердил это.
– Хотя, уверен, ты получил утешительный приз… рабыню, которая тебя ублажила. Ты порезал ее как свою бабушку?
Иван бросился на меня, но замер, когда Кристиан вытащил пистолет и прицелился ему в голову, все еще не выпуская из рук стакан.
– На твоем месте я не стал бы этого делать.
Алексей поднялся на ноги. Если не считать больницы, я впервые видел его таким слабым и побежденным. Месть на данный момент мне не угрожала. Этот человек медленно убивал сам себя.
Он с горечью посмотрел на меня.
– Ты убил моего сына.
Я вскинул бровь.
– Ты сам его едва не убил, когда он задушил одну из твоих дорогих девушек. – Я безразлично пожал плечами. – Я не думал, что это станет для тебя такой уж проблемой.
Его глаза сверкнули.
– Моя дочь теперь в твоих руках, так что мне не остается иного, кроме как покончить с этим немедленно. Я не могу себе позволить потерять еще и ее, развязав войну.
На самом деле у меня не было его дочери… хотя, он, должно быть, решил, что она приняла мою сторону, раз заслонила меня от пули. Эта мысль вернула меня в ту секунду, когда я увидел это, и моя грудь сжалась. Если бы она умерла и забрала с собой весь солнечный свет… твою мать. От этой мысли тошнило и бросало в жар одновременно.
– Хорошее оправдание, Алексей, но мы оба знаем, что ты потерял хватку. Если бы Москва не была моей, она бы уже принадлежала кому-то другому, не тебе.
Он сцепил зубы, сдержав ответ, затем обернулся к двери.
– Идем, Иван.
Когда Иван подобрал отрубленную голову и последовал за своим хозяином, словно комнатная собачка, я сказал с притворным беспокойством:
– Я бы пересмотрел твою кадровую политику.
– Иду к черту, Дьявол! – рявкнул Алексей.
– Не могли бы вы, ребята, внести немного разнообразия? – ответил я раздраженно. – Ваши оскорбления мне надоели.
После того, как они оба ушли, Кристиан протянул:
– Ну, это было неожиданно.
Я был согласен. Никто не умер.
Я встал и обошел стол.
– Ты куда? – спросил Кристиан.
– Репетировать, – заявил я и вышел.
Я понимал, что Миле нужно пространство. Мне это не нравилось – на самом деле каждая клетка моего тела требовала, чтобы я затащил ее обратно в свою постель, где ей было и место, просто чтобы знать – она моя. Но мне придется поработать с похищением девушки, угрозой убить ее отца и множеством других серьезных преступлений. Когда я действительно чего-то хотел, я мог быть терпеливым. Но я не хотел ее – она была мне нужна.
Если это называют «любовью», значит, так тому и быть. Я никогда не делал ничего наполовину.
Глава пятьдесят вторая
rubatosis (сущ.) – тревожное осознание собственного сердцебиения
Мне следовало знать, что от Ронана не так-то просто избавиться. Возможно, он не был со мной в одной палате физически, но его присутствие ощущалось повсюду.
После того, как врачи осматривали меня, мне часто казалось, что они выбегают из палаты с телефоном у уха, докладывая ему о моем состоянии. Только Дьявол мог получать такие спешные нервные звонки.
В первый день в больнице, который я провела в сознании, курьер принес мини-холодильник, полный веганских блюд, пакет собачьего корма и записку.
«Ешь.
Ронан».
Несколько недель назад я бы закатила глаза в ответ на это требование, но теперь оно вызвало улыбку на губах и трепет в сердце.
Ронан подергал какие-то ниточки и пригрозил кому-то, чтобы Хаосу разрешили остаться со мной, и я знала это потому, что изображение собаки на универсальной красной табличке «вход воспрещен» красовалось на стене перед моей палатой. Этот жест принес мне облегчение, потому что я не думала, будто смогу сейчас остаться со своими мыслями наедине. Хаос был единственным, кто заставлял меня удерживать себя в руках.
Большинство сотрудников держалось подальше от угрюмой немецкой овчарки, но деловая пожилая медсестра, которой перевалило за шестьдесят, вызвалась выгуливать его и даже пожурила, когда он на нее зарычал, что смутило его достаточно, чтобы они поладили.
На второй день курьер принес ноут, куда были загружены все сезоны «Медицинского детектива», и еще одну записку.
«Если хочешь знать, как кого-то убить и чтобы все сошло с рук, спроси меня.
Ронан».
На третий день курьер принес шампунь Pasifica, гель для душа и, конечно, записку.
«Прекрати спорить с медсестрами.
Ронан».
На этот раз я все же закатила глаза. Мало того, что врачи отчитывались Ронану, еще и медсестры доносили ему на меня. Я отказалась мыться после того, как один из сотрудников прочитал мне ингредиенты на упаковке больничного шампуня. Бутылка была практически набита крошечными убитыми животными. Когда я наконец вымыла волосы своим шампунем, мое сердце затрепетало от тоски.
На четвертый день курьер принес два чемодана, полных одежды. Платья, свитера, белье, туфли… практически полностью обновленный гардероб.
«Под всей этой желтизной есть три пары брюк.
Носи их.
Ронан».
Мечтай.
Хотя я испытала невероятное облегчение, сняв больничный халат. Моя рана зажила достаточно, чтобы я могла носить свободную одежду, не беспокоясь о том, что задену ее. Врачи – а когда я сказала «врачи», я имела в виду десятерых – были достаточно удовлетворены моим состоянием, чтобы через пару дней выписать меня. Как бы сильно я ни хотела выбраться из больницы, я с ума сходила от нервов, когда думала о том, что буду делать за ее стенами.
На пятый день курьер принес еще одну посылку. Кожа покрылась мурашками от ощущения дежавю, когда я открыла коробку. В ней была еще одна лимонно-желтая шуба с вышитым на воротнике словом «котенок».
«Можешь извалять ее в грязи.
Но НИКОГДА – в крови.
Ронан».
Я надела ее и упала на кровать, как сделала это месяц назад в совершенно другой ситуации, мое сердце сильно колотилось. Я уткнулась носом в мех, надеясь, нуждаясь в том, чтобы он пах Ронаном. Он им не пах. И когда боль в груди усилилась так, что обожгла глаза, Хаос толкнул меня головой. Я прижалась к нему и прошептала ему и тому, кто не мог меня слышать: «Я люблю тебя».
На шестой день курьер принес новый iPhone, паспорт, права, неприличную сумму наличными и билет на самолет до Майами, который вылетал на следующий день. Руки дрожали, когда я взяла записку и прочитала ее. Слеза упала, размазав чернила.
«Это НЕ прощай.
Ронан».
На седьмой день меня выписали. Медсестры собирали мои вещи, пока я сидела на постели, подтянув колени к груди в ожидании. В ожидании курьера, который придет и принесет мне от Ронана что-нибудь еще. Все что угодно.
Но он так и не пришел.
С тяжелым сердцем, протестующе стучащим в груди, я бросила на больничную палату последний взгляд перед уходом. Машина подобрала меня и отвезла в аэропорт, а я двигалась на автопилоте, не в силах ничего сделать, потому что меня тянуло в двух разных направлениях.
Я поднялась по трапу к самолету до Майами и застыла у входа, сердце билось так сильно, что я не могла сделать шаг.
– Девушка, вы задерживаете очередь, – сказала мне стюардесса.
Когда я непонимающе взглянула на нее, она, должно быть, осознала, что я плохо знаю русский. Хотя смятение было вызвано вовсе не тем, что я не понимала ее.
– Вы задерживаете очередь, – повторила она тихо по-английски.
С комом в горле я заставила себя идти по проходу, Хаос следовал за мной. Он получил отдельное место. Я не была уверена, что это разрешено, но, кажется, нарушение правил было одной из черт Ронана.
Я уступила Хаосу место у окна. В конце концов это был первый его перелет. Я уронила голову на его мягкий мех и отказалась плакать, даже несмотря на то, что острая боль в груди становилась все сильнее и сильнее, чем дальше мы улетали от Москвы.
Глава пятьдесят третья
saudade (сущ.) – желание быть рядом с чем-то или кем-то, кто находится далеко
Четыре месяца спустя
Теплый влажный воздух врывался в студию из открытых дверей террасы, шелестя прозрачными занавесками. Под верандой раскинулись белый песчаный пляж, кристально-голубая вода и раскачивающиеся на ветру пальмы.
Белиз был прекрасен. Рай на земле.
Хотя даже тут мыслями я была на другой стороне Атлантики. Мне было интересно, как выглядит Россия летом. Мое воображение рисовало страну, покрытую вечным льдом и снегом. И все же Москва звала меня, пока райский ветерок ласкал мои волосы.