Сен также удалил ленту «Смерть А. К.!» из станционной сети, но, должно быть, у кого-то осталась копия. На следующий день неизвестные подкинули ее в компьютер Роба, добавив последний пункт: «Вот бы ильматариане сцапали его и расчленили». Теперь это уже не казалось смешным.
После гибели Анри Роб провалялся в постели почти неделю. Сначала действительно был измотан, потом – подавлен, а в последнюю пару дней – просто боялся, что будут говорить о нем люди. Анри никто не любил, но Роб не думал, что ему предстоит принимать поздравления. Поэтому он отсиживался в каюте, выходя только во время ночной вахты, чтобы запастись едой и пошарить по станции.
Доктор Сен и Элена Сарфатти, офицер медицинской службы, заглядывали к нему на несколько минут каждый день. Сен все еще готовил официальный отчет и постоянно расспрашивал о каждой минуте с того момента, как Анри показал ему скафандр, и до того, как Роб вернулся на станцию в одиночестве.
Допрос, правда, казался скорее нудным, чем тяжелым: самое страшное осталось на видео, и об этом говорить не приходилось.
С доктором Сарфатти все было хуже: она хотела, чтобы Роб говорил с ней о своих чувствах.
– А можно мне просто антидепрессантов дать?
– Только если объяснишь, почему тебе кажется, что ты в них нуждаешься.
– Потому что я слышал, как кричит парень, которого вскрывают инопланетяне!
Обычно они полчаса кружили вокруг да около, прежде чем она выдыхалась и отдавала таблетки. Иногда это были антидепрессанты, иногда – транквилизаторы, а однажды доктор Сарфатти заставила его принять стимулятор памяти. И это было ошибкой: следующие шестнадцать часов каждый раз, когда Роб вспоминал об Анри (а, отсиживаясь в своей комнате, ему особо не о чем было думать), в его голове немедленно всплывала полная и очень детальная картина всего произошедшего.
Неделю спустя Роб наконец вернулся к работе – скорее, от скуки. С молчаливой поддержки Сена он перестроил свое расписание, чтобы свести к минимуму встречи с экипажем. Пристрастился работать в ночную смену, отсыпался днем и сидел в своей каюте, пока остальные не отправлялись спать. Еду ему оставляли на камбузе, где ее было легко разогреть. Казалось, Роб вернулся на старшие курсы, с их свободным посещением и учебой по ночам.
Широкохвост не помнит себя от усталости, когда добирается до Бесконечного Изобилия. Селение выглядит ровно так, каким он его помнит: высокий холм в два кабельтова в поперечнике, на вершине – главный источник, накрытый каменным куполом, и от него разбегаются трубы, питая систему меньших каналов. Каждая принадлежит одному из землевладельцев, ее диаметр установлен законом; нарушение потоковых прав – это преступление и настоящий грех.
По нижним склонам холма и на равнине вокруг источника пограничные камни отмечают пределы владений. Все вокруг покрыто ответвлениями трубопроводов, вдоль которых размещаются посевы сельскохозяйственных культур, в зависимости от предпочитаемой температуры и скорости потока.
Владение Широкохвоста – Песчаный Склон – находится на широкой стороне холма, куда холодное течение с диких земель наносит ил. Когда он минует пограничные камни, даже вода начинает пахнуть по-новому: знакомо и успокаивающе. В своем имении Широкохвост наконец расслабляется. Как и все землевладельцы, он по-настоящему спокоен только в пределах собственных границ.
Как обычно он приподнимается, выпрямив ноги, и дает громкий сигнал, проверяет, все ли в порядке. Дом откликается уверенным и – к сожалению – слишком чистым эхо. Сеть труб работает тихо: ни шуршания протечек, ни бурления засоров.
Трубопровод Широкохвоста непохож на остальные в Бесконечном Изобилии. Он использует математические модели, основанные на пропорциях кровеносных сосудов крупных животных, чтобы выверить диаметр ответвлений. Его урожаи почти на одну восьмую больше, чем у бывшего хозяина, Плоскотела, но все равно меньше, чем на любом другом участке в селении.
Дом стоит посередине имения: три длинных зала со сводчатыми каменными крышами для защиты. Трубы подводят к нему теплую воду, а ниже по течению слив поддерживает буйный рост жесткопера. Широкохвост пересекает границу и дает сигнал, чтобы привлечь внимание. Достигнув двери, он скидывает смотки и вещевые мешки, затем снова громко зовет подмастерьев. Никакого ответа.
Как всегда… Без сомнения, развлекаются где-то с другими подмастерьями и арендаторами, вместо того чтобы работать. Широкохвост вылезает наружу и прислушивается. Из дома собраний, что в центре селения рядом с куполом, доносится гул множества голосов. Что-то обсуждают? Широкохвосту сейчас совершенно не до собраний. Но он землевладелец, и будет неправильно остаться дома.
Общий дом переполнен, односельчане теснятся панцирь к панцирю. От разговоров и щелчков сонаров стоит невыносимый шум.
Широкохвост с трудом прокладывает себе путь в заднюю часть помещения, на свое любимое место в углу, где плита из пористого камня заглушает часть эха. Если еще этот невежа Толстоног с Песчаной Долины прекратит потирать ногочелюсти, то удастся услышать, о чем речь.
На месте докладчика Гребнеспин 58-й с Жесткого Уступа, вцепился в камень всеми восемью ногами, точно боится, что сейчас его оттуда стянут. Впрочем, могут и попытаться, если он не перестанет пыжиться и нести чушь. Слушатели давно скучают и думают о еде – крикуны в задних рядах начинают сигналить в унисон, пытаясь создать стоячую волну и полностью заглушить выступающего.
– Открытая вода принадлежит всем! Возьмите любой прецедент! Все, что выше уровня поднятой клешни, – общая вода. А значит, улов высоких сетей не принадлежит владельцу земли, а должен идти в общие кладовые.
– Сети сами на шесты не наденутся! – кричит кто-то. – Если высотный улов пойдет в общие кладовые, какой смысл нам маяться с их установкой?
– Тогда купим на общие деньги несколько неводов, и пусть молодняк их тягает! – отмахивается Гребнеспин. – Улов будем делить на всех: и землевладельцев, и арендаторов.
Это вызывает бурную реакцию. Около половины собравшихся – арендаторы: плетельщики сетей, резчики по камню, охотники. Ремесленникам по душе мысль получать улов за просто так, и они шумно поддерживают Гребнеспина. Охотники сами не прочь поставить сети над частными владениями, ни с кем не делясь, так что ведут себя потише. Землевладельцам идея не нравится в принципе, и они об этом говорят. Подмастерья шумят ради шума, надеясь, что разразится драка.
Широкохвост недоволен затеей Гребнеспина сильнее многих других. Песчаный Склон расположен на верхней окраине поселения, открыт всем холодным течениям, и поток в его трубах прохладен и слаб. На земле выживают только медленно растущие виды вроде отросточника и жгутоцвета, и бусин за них дают мало. Почти половину дохода Широкохвоста составляет улов, и он только что установил три дорогие высокие сети.
Он ждет, пока уляжется шум, и высказывается прежде, чем Гребнеспин успевает продолжить:
– Как насчет того, чтобы обязать землевладельцев платить ренту за право установки сетей? Например, восьмую часть улова.
Кому-то идея приходится по душе, но большинство землевладельцев настаивают, чтобы им не мешали ставить на своей земле все, что они хотят, и есть все, что поймают. Охотникам мысль о ренте не нравится – от нее клешней подать до введения сборов на улов в открытой воде, чему они противятся почти на каждом собрании.
Гребнеспин тоже против:
– Если позволить землевладельцам брать в аренду общие воды, те больше не будут общими. Правами улова начнут торговать направо и налево, покупать, продавать и перезакладывать. Вода из общей станет собственностью крупнейших землевладельцев. Я уже вижу общие воды, запруженные сетями, где никто не сможет спокойно плавать.
Теперь охотники расходятся окончательно. Они против всего, что могло бы прорвать трал или запутать оттяжку. А никому из арендаторов не улыбается мысль сделать землевладельцев еще богаче. Широкохвоста моментально оглушают несколькими яростными сигналами. Когда к нему возвращается слух, Гребнеспин уже призывает к голосованию.
Борьба нешуточная. Арендаторы, конечно, поддерживают Гребнеспина. Многие готовы проголосовать за все, что он предложит, как по команде. Нехотя присоединяются и охотники – выступление Широкохвоста убеждает их, что выбирать приходится между общественными сетями и путаницей частных, а от общественных они хотя бы будут получать часть добычи.
После голосуют землевладельцы. Каждый имеет один голос как житель поселения и дополнительные голоса – в зависимости от потоковых прав. У Широкохвоста дополнительно только полголоса, его доля в потоке слишком мала. Но у крупных собственников, таких как Плоскогруд 6-й со Стороны Источника, их до шести. Объединившись, землевладельцы получают решающий перевес и, как правило, могут протолкнуть любое решение, но сейчас они разобщены. Богатых хозяев огромных поместий не особо заботит улов, зато им по нраву идея кормить арендаторов и подмастерьев безо всяких затрат для себя. Кое-кто заодно хочет уверить мастеровых и охотников, что не притязает на общие воды. Мелким собственникам, таким как Широкохвост, план Гребнеспина поперек горла, но голосов у них недостаточно. В конце концов решение проходит с минимальным отрывом.
Следующей выступает Семиножка 26-я с Арочного Камня, предлагает перераспределить потоковые права в зависимости от напора, а не размера трубы. Она говорит об этом на каждом собрании, но ее доводы «за» настолько сложны, что до сих пор никто не может понять, есть ли в идее хоть какой-нибудь смысл. Широкохвост слишком зол, чтобы стоять и спокойно слушать, так что он пробирается к выходу, яростно сигналя взрослым односельчанам, мешающим ему пройти, и отпихивая подмастерьев.
Тишина снаружи оглушает, будто он полностью потерял слух. Какая-то мелюзга спит, свернувшись прямо на дорожке, и Широкохвост отпинывает личинок прочь с совершенно ненужной силой.
Он устал и голоден, а еще предстоит навести порядок в доме, и, чтобы оставаться на ногах, ему не помешала бы парочка «жал». Крупноголовка 34-я со Съестного Дома продает «жала» и не задает лишних вопросов. Ее лавка – через дорогу от дома собраний, на крохотном клочке земли без каких-либо потоковых прав. Передняя часть лавки, по сути, стоит на общей земле, только кухня и личные комнаты Крупноголовки заходят за граничные камни.