– Верно, хотя доктор Джекилл и мистер Хайд на самом деле спорят об извечной проблеме добра и зла, которая касается всех людей, – сказала Петра.
– Только не меня! – быстро ответила Анна. – Я не злая и не склонна к жестокости. Это мужчины злые, а не женщины. Взять хотя бы те же истории о дурном обращении мужей с жёнами.
Петра собиралась что-то возразить, но Анна внезапно вставила:
– Я, конечно, бесконечно уважаю вас, девочки, но без Луизы наш книжный клуб – настоящая пустыня.
Я тяжело сглотнула. Этот разговор мне не нравился. Я чувствовала себя виноватой. Выбор книги мне тоже был не по душе, но Петра, как обычно, настояла, а у нас с Анной не нашлось предложений получше.
– Знаете что, думаю, нам пора заканчивать с этими стариковскими книжками, – сказала я. – Я ничего не имею против мужчин-классиков, но почему бы нам не выбрать какую-нибудь женщину-писательницу?
Петра пролистала свои записи.
– Но раз мы на сегодня читали эту, то, может быть, её и обсудим?
– Сложновато обсуждать то, что не увлекает, – покачала головой Анна.
– Как насчёт компромисса? Что скажете, если возьмём «Деньги господина Арне» Сельмы Лагерлёф? Автор – женщина, шведка, да к тому же классик, – предложила я.
– Ладно, мне нравится. Посмотрим, удастся ли мне привести Луизу в следующий раз. Хотя она, конечно, вряд ли сильно загорится идеей читать про господина Арне.
Затем разговор плавно перетёк в обсуждение кухни Анны, которую она собиралась обновить. Мы не торопясь и со вкусом обсудили достоинства и недостатки мрамора, дуба, нержавеющей стали и прочих материалов. Дискуссия получилась очень увлекательной. Однако я сидела как на иголках, ждала разговора с Петрой, её окончательного решения. Я осторожно покосилась на подругу. Может быть, по её поведению хоть что-нибудь заметно?
Наконец вечер подошёл к концу, и мы с Петрой направились по домам.
– Ты обдумала то, о чём мы говорили в прошлый раз? – спросила я.
Петра остановилась и повернулась ко мне:
– Да, я всё обдумала. Рассмотрела все возможные и невозможные варианты и поняла, как следует вести себя в данных обстоятельствах.
Сейчас мораль начнёт читать, с тоской подумала я.
– Я пришла к выводу, что могу тем самым решить все мои проблемы. Я совершенно точно не хочу прожить оставшуюся жизнь в нищете. Но прежде чем ввязываться во всё это, я должна узнать одну вещь.
– Какую же? – осведомилась я.
– Зачем ты это делаешь?
Я глубоко вздохнула. Я поняла, что мне не избежать ответа на этот вопрос.
– Сколько времени ты сможешь провести у меня? Уже довольно поздно…
– Столько, сколько понадобится, – серьёзно ответила Петра.
Мы проговорили до четырёх часов утра. Уже давно я не испытывала такого облегчения. Наконец-то появился кто-то, кому я смогла довериться. Кто-то, с кем я могла разделить свои тревоги, пусть даже это было сопряжено с определённым риском. Могла ли я положиться на Петру? Я была практически уверена, что да, могла. Несмотря на скучный и временами даже занудный характер, у Петры было одно очень ценное в подобных обстоятельствах качество: она была верной. Она до последнего хранила верность своему мужу Андерсу, пока это почти не привело её к гибели, но та же верность по отношению ко мне могла сделать меня свободной. Петра была в шоке оттого, что услышала этой ночью, но в то же время ей стало легче, что кто-то оказался в не менее тягостном положении, чем она сама. Эта ночь связала нас навсегда.
– Мама, чем это вы занимаетесь с Петрой? Что за офис на дому вы устроили в папиной комнате? Я всегда думала, что ты считаешь Петру занудой.
Два дня спустя после заседания книжного клуба мы с Петрой занялись обсуждением плана, как заполучить деньги, которые помогут решить все проблемы. Чтобы никто не смог помешать, я выбрала для этих целей бывший кабинет Эрика на верхнем этаже.
– Мы занимаемся благотворительным проектом.
– Какая благотворительность? Ты даже мусор как следует рассортировать не можешь.
Я постаралась и дальше держаться своей версии:
– Могу сказать, что речь идёт о помощи одиноким женщинам, попавшим в нужду.
– Как здорово, мама, что ты начала думать о других, а не только о самой себе. Мне кажется, это просто замечательно, нет, правда. Я горжусь тобой! – сказала ты, и твои слова прозвучали искренне.
Я очень боялась этого твоего восхищения. И старалась не думать о том, что будет, если ложь откроется и вся правда о моей тщательно скрываемой преступной деятельности вылезет наружу. Но в то же время я предвкушала облегчение оттого, что всё скоро закончится. Если всё пойдёт по плану, мне остаётся пребывать в этом аду всего несколько недель. Мне больше не придётся иметь никаких дел с Миком и его людьми. Я стану свободной от них и от Эрика. И смогу вплотную заняться своим агентством. И конечно же тобой, своей дочерью. Дать тебе всё, что потребуется, пока ты не отправилась в самостоятельное плавание по жизни, – вот что самое главное. События последних месяцев не только заставили меня понять, что значит иметь дочь, но и пробудили горячее желание стать тебе ближе. Только бы выгорело это дело, и тогда я смогу начать всё сначала. Я даже подумывала продать дом, если ты не будешь против, и переехать жить в город. Сменить окружение и обстановку.
На пороге ты столкнулась с Петрой.
– Хорошее дело вы с мамой затеяли, – сказала ты и показала большой палец.
– Что ты ей рассказала? – нервно бросилась спрашивать Петра, когда мы остались наедине.
– Ничего особенного. Просто у неё своё понимание происходящего.
– Я так испугалась. Мне кажется, я скоро совсем рехнусь. И как ты только это выносишь?!
– Вот только давай не будем об этом, – попросила я. – В первый раз за несколько месяцев я вижу выход из создавшегося положения, и ты не можешь не признать, какое это облегчение.
– У меня здесь несколько подходящих кандидатов, – начала Петра, переходя к делу, и помахала стопкой бумаг в руке. После чего аккуратно разложила их на столе в комнате Эрика. – Есть несколько вариантов, как всё это можно провернуть. В результате должно получиться пятнадцать миллионов крон. Этого должно хватить. – Петра показала на пять листков бумаги, лежавших в ряд на столе. – Вот здесь у нас Геста, восемьдесят пять лет от роду. Её не стало всего два месяца назад. Ни наследников, ни завещания. Владела домом с участком в Халланде стоимостью примерно в два с половиной миллиона. Это Астрид, девяносто семь лет, то же самое. Никаких наследников. Кооперативная квартира в Гётеборге и акций почти на четыре миллиона. Бритта, семьдесят девять, тоже владелица кооперативной квартиры, только в Стокгольме. Рыночная стоимость составляет пять миллионов крон. Улла, семьдесят девять, тоже умерла недавно, жила на съёмной квартире, зато владела летним домиком возле Трусы. Все вместе они дадут нам нужную сумму.
Я внимательно слушала.
– Это значит, что мы должны составить завещания для каждого из этих людей? – спросила я.
– Верно, – кивнула Петра.
– Тогда нам потребуется найти наследников и свидетелей для каждого из этих завещаний. Нам придётся втянуть в это дело слишком много народу. Но чем больше действующих лиц, тем больше риск, что кто-нибудь из них проболтается или останется недовольным, что доля слишком мала. Тут надо хорошенько подумать, сможем ли мы это провернуть.
Я задумчиво просматривала бумаги на столе. Кроме них, там лежал ещё один документ, о котором Петра ничего не сказала.
– А это? – Я взяла лист и прочла: – Эстер Хольмберг. Ты забыла про неё.
– Нет, про Эстер я не забыла, – вздохнула Петра. – Это второй вариант. С Эстер мы сможем получить все деньги по одному завещанию.
В её голосе слышалось сомнение.
Я просматривала дело Эстер.
– Ой! – воскликнула я, увидев оценку стоимости имущества покойной. – Сорок миллионов!
– Да, но в случае чего мы заберём только часть. Только то, что нам нужно, остальное должно уйти в Фонд. Это просто уму непостижимо. Она владела многоквартирным домом в Вестеросе, но при этом сама жила на съёмной квартире в Уппсале. Когда начали узнавать, что после неё осталось, выяснилось, что ей принадлежал огромный дом. Поэтому никто даже не удивится, если на чердаке в каком-нибудь забытом ящике комода найдётся завещание.
– Думаю, Эстер наш клиент, – сказала я. – Куда лучше обстряпать всё побыстрее, и чтобы при этом в дело было замешано как можно меньше народу.
– Согласна, но есть риск, что это привлечёт внимание. Подобные суммы проходят через Фонд не каждый день.
В тот день ты сидела в своей комнате и плакала, отказалась идти в школу и на уроки танцев. Но хуже было другое. Ты не желала общаться с друзьями. Твой смартфон словно умер и валялся выключенным. Раньше и пятнадцати минут не проходило без входящего эсэмэс или сообщения в соцсети. Я делала всё, чтобы утешить тебя: приносила бутерброды с чаем и йогурт с фруктами, подложила газеты и журналы, – но ничего не помогало. Слёзы лились сплошным потоком, лицо распухло и покраснело от рыданий. В конце концов я не выдержала. Я пришла и села на диван в твоей комнате. Внутри царил абсолютный бардак. Шторы были опущены, отчего комната походила на пещеру. Снимки были сорваны со стен. На том месте, где они висели, торчали лишь канцелярские кнопки. Даже фотографии Курта Кобейна и той не было.
– Я не уйду отсюда, пока ты не расскажешь мне, что случилось, – решительно произнесла я.
Ты лишь покачала головой.
– Хорошо, тогда я буду сидеть здесь столько, сколько потребуется.
– Уходи, мама. Ты всё равно ничего не поймёшь.
– Давай всё же попробуем, – попросила я.
– Я не могу.
– Значит, всё, что ты можешь, это лежать здесь и пускать слюни?
– Типа того.
– Что произошло?
– Ничего.
Я поняла, что так ничего не добьюсь и этот разговор может длиться бесконечно.
– Вставай, Алиса. Нет ничего хуже, чем держать всё в себе. Я спрашиваю, потому что хочу знать, что именно тебя мучает. Кто знает, а вдруг я смогу тебе помочь?