– Да, – кивнула я, – действительно незадача.
– Да вообще катастрофа. Если он узнает, то по меньшей мере удивится. Очень может быть, что он лично захочет проверить, кто такой этот Патрик Свенссон. За все те годы, что мы с Гуннаром проработали вместе, он ни разу не сказал мне ни одного доброго слова, ни разу не подбодрил меня, и это при том что кроме него я дольше всех работаю в Фонде.
– Что будем делать? – спросила я.
– Прямо сейчас мы ничего не можем сделать. Я просто постараюсь как можно быстрее рассмотреть и закрыть дело, пока не посыпались вопросы.
– И держи голову холодной.
Последующие дни стали настоящим испытанием для нервов моей подруги. Каждый раз, когда Петра проходила мимо кабинета Гуннара, ей казалось, что он как-то странно поглядывает на неё через стеклянную дверь, она искала скрытый подтекст в каждом произнесённом им слове. Петре стало казаться, что он начал изъясняться как-то странно, порой даже загадочно. Несколько раз она звонила мне прямо с работы и спрашивала, что, по моему мнению, могла означать та или иная брошенная им фраза. Но что я могла сделать?
Возможность раздобыть денег через Наследственный фонд пробудила во мне надежду, какой уже давно не бывало. Но из-за Гуннара с его дотошностью стало казаться, что нависшие надо мной тучи сгустились ещё плотнее. Долг за картину никуда не делся, но теперь к нему прибавился риск, что, если всё откроется, мне грозит целый ряд обвинений, и хуже всего то, что в этом случае я потяну за собой Петру. От подобных мыслей я чувствовала себя словно выжатый лимон. Наступило утро, и мне пора было отправляться на работу в офис, но вместо этого я лежала совершенно обессиленная, опустив в спальне шторы. Так я пролежала неподвижно много часов подряд, полностью отгороженная от внешнего мира, пока на исходе третьего дня кто-то не принялся настойчиво барабанить во входную дверь. Сперва я решила не открывать. Ты была дома – я слышала твои шаги на лестнице, – а больше мне никого не хотелось видеть. Я вообще вставала с постели, только чтобы немного поесть, попить и сходить в туалет. Выглядела я ужасно. Меня едва можно было узнать. Поэтому, когда в спальню решительным шагом вошла Янэ, контраст между нами был просто чудовищным.
– Да что с вами такое?! – вскрикнула Янэ, когда увидела меня, лежавшую под грудой одеял. – Вы ли это? А ну немедленно вылезайте из постели!
– Не могу, – угрюмо пробурчала я и отвернулась к стенке.
– Ещё как можете, иначе я останусь безработной, – сказала Янэ не допускающим возражений тоном.
– Мне всё равно, делайте что хотите, – пробормотала я.
– Вы что, совсем с ума сошли? Вы начальница, мать, в конце концов, вам не может быть всё равно. Я не оставлю вас здесь валяться!
Янэ шагнула вперёд на своих высоких каблуках и сорвала с меня одеяло. Я потянула его обратно, но Янэ была сильнее, и борьба оказалась неравной.
– А ну, марш с кровати! Мыться! Одеваться! Где ваше самоуважение? Достоинство, в конце концов!
Янэ подняла жалюзи, открыла нараспашку окна, и в комнату ворвался свежий весенний ветер.
– Ну и вонь у вас здесь. Пойди и приготовь матери кофе, – строго велела она тебе, когда ты появилась на пороге спальни и с изумлением взирала на происходящее.
– Ладно, ладно, иду. Только не надо злиться, – быстро проговорила ты и помчалась вниз по лестнице на кухню.
– Ох, как же я ненавижу людей, которые любят себя жалеть. А я-то думала, вы не из таких. Да очнитесь же! Разве это вы? В гроб и то краше кладут!
Янэ потянула меня за руку из постели. Я всё-таки послушалась и, кое-как приняв вертикальное положение, встала и заковыляла в ванную.
Четверть часа спустя я еле-еле спустилась вниз по лестнице на кухню, шевелиться совершенно не хотелось. На кухне Янэ тем временем взялась за тебя.
– Не понимаю я таких, как вы. Почему вы не помогаете друг другу? – громыхала Янэ. – Ты что, раньше не могла мне позвонить и всё рассказать? Сколько тебе лет?
– Шестнадцать, – осторожно ответила ты.
– Охре… в смысле, ты уже достаточно большая девочка, чтобы понимать, что если твоя мама долго не встаёт с постели, то кому-то надо её поднять. А если сама не можешь – звонить. Подруге, бабушке с дедушкой, коллегам по работе. Да кому угодно. Ведь ты уже не ребёнок, верно?
Тут вмешалась я.
– Нет, она ещё ребёнок, – твёрдо сказала я. – И ты не можешь перекладывать всю ответственность на неё.
Тебе явно не нравилось, что тебя ругают, но и считаться ребёнком ты тоже не хотела.
– Нет, мама, она права. Я должна была позвонить раньше и объяснить, что с тобой.
Ты восприняла ругань Янэ как комплимент. В кои-то веки с тобой разговаривали серьёзно, как со взрослым человеком. Янэ окинула меня внимательным взглядом, я понуро сидела в халате за обеденным столом и обнимала дымящуюся чашку с кофе. Янэ выудила из сумочки телефон, и в наступившей тишине было слышно, как она набирает сообщения.
– Я договорилась по поводу маникюра и косметических процедур, – жёстким тоном сообщила Янэ. – А если вы сами ничего не сделаете с этим сеном на голове, мне придётся договариваться ещё и с парикмахером. Собирайтесь! Вас там клиенты ждут. Вы не можете их бросить!
Я слышала всё, что говорила мне Янэ, но не чувствовала ни малейшего желания куда-то идти.
– Ты, у которой на всё найдётся ответ, я назначаю тебя моим компаньоном, – хмуро произнесла я, – с сегодняшнего дня ты можешь сама управлять делами агентства. Ты ведь этого хотела. Мне это уже неинтересно. – И я со скучающим видом отвернулась к окну.
– Всё верно. Я хотела стать вашим компаньоном. Но только через год. И вам это интересно. Я знаю, скольким вы пожертвовали ради этого. И вы не можете бросить всё прямо сейчас, когда дела только-только пошли в гору.
Тут я не выдержала.
– А что я такого сделала? – спросила я и всхлипнула.
Алиса обменялась с Янэ молчаливым взглядом. После чего ты шагнула ко мне и обняла:
– Мама, ты же сделала столько всего хорошего! Вспомни хотя бы тех одиноких женщин, которые угодили в беду и которым ты помогаешь. Вот о чём нужно думать в трудную минуту. Что нужно помогать другим.
Янэ удивлённо смотрела на нас обеих:
– Это-то что-то новенькое! Ладно, ещё будет время об этом поговорить.
Тут я расплакалась ещё горше, и Янэ повернулась к тебе.
– Очень жаль, сестрёнка, но, кажется, твои слова сделали только хуже, – беззастенчиво признала она.
Ты вздрогнула, когда Янэ назвала тебя сестрёнкой, и в изумлении распахнула глаза. Янэ между тем продолжала:
– У мамы всего-навсего депрессия, и мы должны помочь ей с ней справиться.
И когда Янэ снова заговорила со мной, её тон был едва заметно, но все же чуточку мягче.
– Вы нужны нам, Каролина! Нужны. Мне и Алисе. Вы столько всего умеете, и у вас огромный жизненный опыт, которого нету нас.
Я, не переставая плакать, отрицательно мотнула головой.
– Я плохой человек, – провыла я.
– Ну-ка сейчас же перестаньте! Разве вы не слышали, что я только что сказала? – строго перебила меня Янэ. – Вы нам нужны. И кстати, мне удалось заполучить очень выгодного клиента. Она появится у нас на днях. Я пыталась вас прикрыть, но она желает видеть только вас. Или Каролина Экестедт, сказала она, или никто. Слышите? Вы нужны.
– А что за клиент? – полюбопытствовала Алиса.
– Натали.
Ты вытаращилась на Янэ в немом изумлении и какое-то время не могла произнести ни слова, лишь открывала и закрывала рот, словно вытащенная из воды рыбка. Наконец тебе удалось взять себя в руки.
– Да ладно, правда?! – завопила ты. – Мама! А ну соберись! Вставай и шагом марш на работу. Это же Натали, мама! Это же здорово – работать с ней. Мама, да возьми же себя в руки! – В твоём голосе послышались нотки отчаяния.
– Я не знаю, кто это. – Я шмыгнула носом и вопросительно уставилась на Янэ. – Почему она не захотела встречаться с тобой? Насколько я понимаю, ты ближе к ней по возрасту и всё такое.
– Она решительно заявила, что намерена разговаривать только с вами. Я назначила встречу на пятницу, так что у вас есть ещё четыре дня, чтобы привести себя в порядок.
– Мама, – снова вмешалась Алиса, – я порой диву даюсь, в каком мире ты живёшь? Ты же работаешь в пиар-сфере! У Натали три миллиона подписчиков в социальных сетях. Это же один из крупнейших европейских блогеров.
– Но раз у неё уже есть три миллиона подписчиков, то что ей нужно от меня? И я думала, блогеры тебя больше не интересуют, – устало отбивалась я.
– Она хочет то, чего у неё нет. Репутации. Стать героем газет, участвовать в развлекательных шоу на телевидении, готовить репортажи о моде для настоящих журналов, писать книги. И она считает, что вы – именно то, что ей нужно. И вы не можете всё испортить! – гневно вскричала Янэ.
Меня, если честно, не особенно волновало, сколько у Натали подписчиков. Сил собраться и заняться работой всё равно не было. Мне стоило колоссальных трудов просто причесаться. Моя слабость, однако, чудесным образом заставила тебя встряхнуться. На какое-то время ты позабыла о своих собственных проблемах и полностью переключилась на пребывающую в кризисе мать. Благодаря суровым указаниям, полученным от Янэ, ты то подбадривала, то требовала, то трогательно заботилась обо мне. И дочерняя забота в конце концов дала свои плоды. Я приняла душ, накрасилась и отправилась на работу. Но тревога, словно грозовая туча, продолжала висеть надо мной, несмотря на всеобщие старания. Я чувствовала, что час расплаты уже близок.
Рассмотрение завещания Эстер Хольмберг затянулось. Петра как могла быстро выполнила свою часть работы, но из-за страха, что Гуннар снова проявит интерес к делу покойной, она не осмеливалась торопить делопроизводство, давая бюрократической машине не спеша делать своё дело.
Однажды Петра испугалась по-настоящему. Во время рабочего дня Гуннар постучался к ней и попросил разрешения поговорить наедине.
– Я думала, что скончаюсь на месте, так я перепугалась, – призналась позже Петра.