– И что он хотел?
– Я ему ответила, что с удовольствием пообщалась бы с ним, но у меня чересчур загруженная неделя, и попросила его перенести разговор на пятницу. Правда, потом тут же раскаялась. Наверное, чем тянуть резину, лучше сразу взять быка за рога.
– А как он при этом выглядел? – спросила я и попрощалась с надеждой, что все проблемы удастся разрешить.
– Он выглядел чрезвычайно серьёзным. Сказал, что ему нужно поделиться со мной чем-то очень важным.
– Завтра ты подойдёшь к нему и спросишь, что ему было нужно. И будет лучше, если ты покажешь, что, несмотря ни на что, настроена очень дружелюбно.
Петра последовала совету и, набравшись храбрости, осторожно постучалась в дверь кабинета Гуннара под предлогом, что у неё неожиданно выдалась свободная минутка. Гуннар пригласил её войти и присесть, чем лишь подхлестнул беспокойство. С тревогой Петра ждала, что он выложит перед ней бумаги, доказывающие, что Патрик Свенссон не является родственником Эстер Хольмберг. А следом предъявит косвенные улики, доказывавшие виновность Петры!
Она вся взмокла под шёлковой блузкой. Гуннар сказал, что причина, по которой он хотел поговорить, заключается в Эстер Хольмберг. Он рассказал, как сильно уважал и ценил Эстер в те времена, когда она была его соседкой. На этих словах у Петры перед глазами всё почернело. Вот и пришёл, подумала она, час расплаты, которого она так боялась. Однако дальше события стали развиваться совсем иначе. Сперва Гуннар извинился за то, что бывал слишком суров все эти годы как коллега, но затем объяснил, что всегда считал Петру самым компетентным и аккуратным сотрудником. Он признался, что рад, что именно она, а не кто-то из этих «зелёных юнцов» ведет дело Эстер. «С такими сотрудниками, как ты, я спокойно могу уйти на покой» – вот что он сказал. Петра сидела ни жива ни мертва, совершенно ошарашенная словами скупого на похвалы Гуннара. Но в то же время она испытывала огромное облегчение, оттого что никому не пришло в голову сомневаться в ней или пытаться уличить в содеянном. На прощание она на радостях даже неуклюже обняла его и на негнущихся ногах вернулась в свой кабинет.
Услыхав это, я почувствовала, как надежда вновь робко застучалась в сердце, но верить в то, что ночные кошмары уже позади, было ещё рано. Спокойно вздохнуть можно будет лишь тогда, когда дело будет закрыто и пятнадцать миллионов крон окажутся на счёте Патрика Свенссона.
– Ну наконец-то! – Я откинулась на спинку кресла, глубоко вздыхая.
– Да-а, чёрт, как же хорошо! – ответила Петра. – Теперь мы можем начать всё сначала.
И мы посмотрели в глаза друг другу.
Это произошло в бывшем кабинете Эрика. На экране загорелось оповещение. Только что деньги на имя Патрика Свенссона поступили на счёт в швейцарском банке. После чего все действующие лица получили то, что им причиталось. Патрик был доволен. Улла с Боссе были довольны. Покупатель картины получил свою долю. И конечно же Петра, чья доля была самой большой. Я наконец могла вздохнуть с облегчением. Петра же никак не могла перестать хихикать.
– Ох уж этот Гуннар, – пофыркивая, говорила она. – Ну и напугал же он меня! И чего я так волновалась? Ведь он же всё равно никогда не смог бы доказать, что я как-то замешана в этом деле. Даже в голове не укладывается, что мы провернули с тобой такое. Что мы отважились.
– У нас не было другого выхода, – заметила я. – Представь, во что бы превратилась наша жизнь в противном случае. А уж что пришлось бы пережить нашим детям, и подумать страшно!
– Завтра я собираюсь подать бумаги на развод и уволиться с работы. Великий день!
– А что говорит Андерс? Как ты всё ему объяснишь?
– А с какой стати я должна перед ним отчитываться? Он не маленький, должен понимать, к чему всё идет. Я сказала ему, что отец собирается решить все мои проблемы с долгами, а он пусть сам выкручивается, как хочет.
– И что он ответил?
Петра медлила, словно не знала, стоит ли о таком рассказывать.
– Он плакал как ребенок, – наконец призналась она, – и умолял меня не бросать его. Говорил, что пройдёт курс лечения, исправится и выплатит всё до последнего эре, даже если для этого ему придётся подрабатывать по ночам таксистом. Сказал, что сделает всё, о чём бы я его ни попросила. Но уже слишком поздно. Он должен был на деле показать, что готов бороться и измениться. Причём до того, как я решилась на развод. А так это лишь слова, слова и ничего, кроме слов, – заключила Петра, но было видно, что она не на шутку обеспокоена. Опустив голову, она с видимым усилием проговорила: – Он грозился покончить с собой, если я оставлю его.
– Ты и впрямь веришь, что он на такое способен? – спросила я.
– Нет, не верю. Понятно, что не слишком-то весело бросать кого-то, кто ползает на коленях и посыпает себе голову пеплом, но как же я? Если я останусь, что станет со мной? Даже если Андерсу удастся выправить финансовое положение, где гарантия того, что он снова не скатится в ту же самую пропасть? И потом, я подумала: а та ли эта на самом деле жизнь, которую я бы себе хотела?
– И каков ответ? – поинтересовалась я.
– Не знаю. Порой я спрашиваю себя: а принимала ли я хоть раз в жизни полностью осознанное решение? Или просто плыла по течению? Словно я всю жизнь шла по размеченной дорожке в парке и боялась с неё свернуть из-за страха заблудиться. А ты? Что ты будешь теперь делать? – спросила Петра.
– То же, что и собиралась. Улажу с прошлым и пойду дальше. Посвящу себя агентству, чтобы оно росло и приносило стабильный доход. Буду наслаждаться свободой. Надоело быть вечно серьёзной и озабоченной. Бывают моменты, когда мне хочется стать по-настоящему глупой и беспечной, – призналась я.
– А картина? Ты собираешься вернуть её назад?
– Сомневаюсь. Настаивать на этом сейчас означало бы вновь бросить вызов судьбе. Наверное, придётся смириться с тем, что её больше нет.
Я бросила взгляд в окно. Ветви деревьев раскачивались на ветру. Пошёл дождь.
– Но есть одна вещь, которую я до сих пор тебе не сказала, – продолжила я, глядя на дождевые струи. – Спасибо тебе, Петра. Без тебя мне ни за что не удалось бы выбраться из этой заварухи! – И с этими словами я повернулась к Петре и крепко, что есть сил, обняла её.
– Спасибо, Каролина! То же самое я могу сказать тебе.
Я была почти уверена, что поступаю правильно. Я немного постояла перед супермаркетом в Грёндале, после чего решилась и поднялась на холм, на самой вершине которого высилась жилая многоэтажка. В газетах писали, что медсестра, пытавшаяся дозвониться в полицию и получившая удар по голове возле бутика «Шанель», наконец-то пришла в сознание и у неё взяли интервью. Она очнулась спустя неделю, при этом у неё обнаружились частичная потеря памяти, проблемы с координацией и крайне угнетённое душевное состояние. Женщину звали Оса Сундквист. С тех пор прошло почти четыре недели. За это время газеты утратили интерес к её персоне и переключили внимание на более свежие новости. Зато я, напротив, никак не могла перестать о ней думать и в конце концов нашла её адрес в справочной книге.
Несмотря на твёрдое решение порвать с прошлым, я продолжала испытывать чувство вины за случившееся. Убедить себя в непричастности к бедам этой женщины не получалось. Я рассчитывала хотя бы отчасти загладить вину и успокоить совесть, получить прощение пострадавшей, если только Оса согласилась бы дать его. Но как просить прощения? Рассказать? Признаться во всём? Как быть?
Не имея чёткого плана действий, я опустилась на скамеечку перед домом Осы Сундквист, откуда была хорошо видна дверь подъезда. Через пару часов Оса вышла из дома и направилась в сторону центра Грёндаля. Я, стараясь не привлекать внимания, последовала за ней.
Оса пришла на остановку и села на трамвай, направлявшийся в сторону канала Сикла. В Лильехольмене она сошла и пересела на поезд метро в южном направлении. Я неотступно следовала за ней, по-прежнему не зная, как это может мне помочь. На Мидсоммаркрансен Оса сошла с поезда и несколько минут спустя остановилась у двери какой-то организации. Перед зданием уже скопилась довольно большая группа людей. Здесь были мужчины и женщины разного возраста и разного уровня достатка. Мне было трудно понять, что объединяет этих людей. Подошла поближе и прислушалась. По серьёзному виду собравшихся и их отдельным репликам я поняла, что они не были близко знакомы друг с другом. Оса держалась с краю и в беседу ни с кем не вступала. Какой-то человек в мятой рубашке и ботинках фирмы «Экко» открыл дверь и запустил всех внутрь. Я заколебалась. Он протянул мне руку и произнёс:
– Ага, вы, должно быть, новенькая. Добро пожаловать. Я – Лассе. Это хорошо, что вы здесь. Вот увидите, вам здесь помогут.
Я как раз собиралась сказать, что просто ошиблась, но мягкий и вместе с тем решительный тон мужчины заставил меня пойти вслед за остальными.
Вдоль стены стояли сложенные стулья, каждый взял себе по стулу и сел в круг. Я, совершенно очумевшая, стояла в углу комнаты и пыталась уяснить себе, что здесь происходит. Лассе попросил меня тоже взять стул и присоединиться к группе. Когда затих скрип мебели и все заняли свои места, Лассе, который, должно быть, был здесь за главного, взял слово:
– Начинаем с вами новую неделю. – Он протянул руку в мою сторону: – Сегодня только вы новенькая. Представьтесь, пожалуйста. Достаточно просто назвать своё имя.
Следует ли мне отвечать? Мой испуганный вид не укрылся от Лассе.
– В первый раз можете просто слушать, говорить не обязательно, но для создания дружественной обстановки мы хотели бы, чтобы вы назвали своё имя.
Мне хотелось бежать оттуда. Что это за место? Куда меня занесло? На встречу анонимных алкоголиков? Собрание какой-нибудь секты? Я взглянула на Осу, которая сидела напротив спокойная и сосредоточенная, и с трудом заставила себя остаться на месте.
– Илва. Меня зовут Илва.
Я не знала, откуда взялось это имя, но это было первое, что пришло мне в голову.