– Али, почему портрет такой тяжелый? – спросил Карташов.
– Рамка для фотографии изготовлена из золота 999-й пробы.
Оставив советского инженера рассматривать подарок, Азиз пошел к главврачу госпиталя.
– Меня надо завтра выписать, – сказал он.
– Ты еще не долечился, о какой выписке может идти речь?
– Интересы государства требуют, чтобы меня и Карташова выписали одновременно, во второй половине дня. Утром за ним приедут из посольства. Дежурный врач должен сообщить дипломатам, что выписка будет только на следующий день. Русские не будут спорить и уедут, а вечером я заберу Карташова к себе.
– Как скажешь! – пожал плечами главврач.
Второго декабря иракские врачи отказались выписать Льва Ивановича под предлогом неготовности документов.
– Что за бюрократия! – возмутился представитель посольства, но поделать ничего не мог.
Для оформления Карташову больничного листа требовалась выписка из лечебного учреждения. Вечером Азиз увез Льва Ивановича на конспиративную виллу на окраине Багдада.
«Если не можешь завербовать человека, останься ему другом, – учили Али инструкторы Штази[5]. – К другу всегда можно обратиться за помощью, и он даже знать не будет, что помог не тебе лично, а твоему государству».
Вилла, куда привезли Карташова, была секретным объектом Мухабарата на окраине Багдада. По периметру ее окружал высокий бетонный забор, гостевой дом был одноэтажным, с несколькими отдельными спальнями. Недалеко от дома располагалась вертолетная площадка, рядом с ней – батарея скорострельных зенитных пушек. В центре усадьбы было искусственное озеро, в котором плавали яркие декоративные рыбы. Рядом с озером в тени огромного платана иракские архитекторы построили беседку, увитую виноградом. Гости виллы во время застолья могли щипать виноград прямо с лозы. К прибытию Карташова в беседке накрыли роскошный стол, выставили целую батарею бутылок с заманчивыми этикетками.
Окончание лечения отмечали впятером: Карташов, Азиз, Эльза и две арабские девушки. Распорядителем за столом стал Азиз. По его знаку официанты подали дымящийся шашлык, приготовленные на углях бараньи ребрышки со специями, зажаренную на вертеле индейку, разлили по бокалам вино.
– Лев, – поднимая бокал, сказал Али, – после тяжелого ранения я бы посоветовал тебе ограничиться вином. Водку дома попьешь.
Карташов и Эльза сидели рядом, Азиз и девушки – напротив. Немка незаметно, под столом, положила руку на бедро Льву Ивановичу. Советский инженер намек понял.
Багдадская ночь сгущалась, стало прохладнее, небо украсили огромные звезды. Одна из них мигнула: «Все худшее позади! Расслабься и предавайся кейфу!» В разгар вечеринки Али понятным только мужчине жестом показал Льву Ивановичу: «Какую выберешь?» Карташов обнял Эльзу. Азиз кивнул и продолжил банкет. Примерно в полночь он и арабские девушки ушли, оставив Льва Ивановича и Эльзу вдвоем. Отменная еда, марочное вино и знак Путеводной звезды сделали свое дело – к Карташову вернулась мужская уверенность. Не обращая внимания на патрулирующих периметр виллы охранников, он занялся любовью с немкой прямо в беседке, около стола с почти нетронутыми яствами. Насытившись женским телом, Карташов затащил обнаженную Эльзу в озеро поплавать среди рыб. Потом они ушли в отведенную для Льва спальню и любили друг друга до восхода солнца. Эльза, с трудом сдавшая экзамен по русскому языку в средней школе в Магдебурге, как могла восхищалась неисчерпаемой мужской силой русского мужчины. Сказать, что Лев Иванович был счастлив, значит не сказать ничего. На вилле он понял, что «Тысяча и одна ночь» – это не название цикла сказок, а констатация факта – одна ночь может стоить тысячи ночей.
Третьего декабря, к семи часам утра, Карташова с выпиской из истории болезни, рентгеновскими снимками грудной клетки и портретом Саддама Хусейна доставили к Русскому городку. Лев Иванович, здороваясь с каждым встречным, пришел домой, устало рухнул на кровать и уснул, довольный жизнью и багдадской ночью, лучшей ночью в его жизни. В полдень из школы прибежала дочь. Отец и Лиля всплакнули после долгой разлуки и до вечера проговорили обо всем на свете. Про похороны матери Лиля не сказала ни слова.
На другой день Карташова вызвал Куратор.
– Рассказывайте! – приказал сотрудник КГБ.
– Что рассказывать? – не понял Лев Иванович.
– Все! От момента вашего ранения на ТЭЦ и до прибытия в Русский городок. Постарайтесь максимально подробно вспомнить, о чем вы говорили с кадровым разведчиком Мухабарата Али Азизом, какую оценку он давал политическому положению в стране, интересовался ли кем-нибудь из советской дипломатической миссии. Пошагово, не упуская ни малейших деталей, вспомните, как прошел визит Саддама Хусейна в госпиталь, не выглядел ли он больным или уставшим?
– Я не видел президента Ирака – лежал на кровати под капельницей с закрытыми глазами.
– Где портрет Хусейна? Дома? Завтра же привезите его.
Допрос длился несколько часов, но ничего существенного Куратор не узнал. На другой день комиссия из финансового отдела посольства осмотрела портрет Саддама Хусейна и вынесла решение изъять золотую рамку. Удивленному Карташову казначей посольства разъяснил:
– Рамку из золота 999-й пробы вы получили в дар от президента Ирака во время исполнения служебных обязанностей. В данный момент вы находитесь в Ираке не как частное лицо, а как откомандированный за границу специалист Министерства энергетики СССР. Согласно вашему контракту все подарки, полученные от официальных лиц Иракской республики, должны быть сданы в посольство. Если бы вы получили подарок от Саддама Хусейна как частное лицо, то могли бы оставить его себе.
Фотографию президента Ирака с дарственной надписью вынули из рамки и вернули Карташову. Портрет Саддама Хусейна для советского государства материальной ценности не представлял.
Пробыв дома неделю, Карташов вышел на работу – восстанавливать разрушенную бомбежкой ТЭЦ. От руководителя группы советских энергетиков в Ираке Лев Иванович узнал, что больше его за границу не выпустят. Даже в братскую Болгарию визу не дадут.
– Портрет вызывает много вопросов, на которые нет ответов. Спрашивается, почему именно тебе Саддам Хусейн его подарил? Почему он назвал тебя рафиком? Ты что, друг Хусейну, его хороший знакомый? Забудь о загранице. После приезда в Союз ты станешь невыездным. Даже в туристическую поездку съездить не сможешь.
На территории ТЭЦ Лев Иванович иногда сталкивался с Азизом. После отмененной вербовки контрразведчик потерял интерес к советскому инженеру, но при встрече вел себя по-дружески, мог многозначительно подмигнуть: «Рыбы ночью купаться не мешали?» Как-то, воспользовавшись случаем, Карташов попросил Али помочь. Выслушав инженера, Азиз сказал:
– В Москве есть центр советско-иракской дружбы. Подойдешь к советнику по культуре, он с пониманием отнесется к твоей просьбе. О способе оплаты договоритесь на месте.
Перед отъездом Карташова в СССР Али дал ему портрет популярной иракской актрисы с автографом на арабском языке.
– Покажешь портрет в Москве. Без него советник по культуре сделает вид, что в первый раз о тебе слышит.
Лиля, увидев фотографию красивой женщины, встревожилась.
– Папа, кто это? Ты не собрался на ней жениться? Давай договоримся: если ты захочешь снова жениться, то вначале познакомишь меня с будущей «мамой». Хорошо?
В июне 1981 года командировка Карташова закончилась, и он с дочерью вернулся в Свердловск. Никого из знакомых по Ираку – ни советских граждан, ни арабов – Лев Иванович больше не встречал.
Полковник разведки Али Азиз погибнет как герой, с автоматом в руках, отражая вторжение американских войск в Ирак в 2003 году. Сотрудники ЦРУ, захватившие архив Мухабарата, найдут в нем много интересного, но фамилия Карташов им не встретится. Все документы, касающиеся Льва Ивановича, будут уничтожены еще в декабре 1980 года.
15
Еще до возвращения в Советский Союз Лев Иванович поставил для себя две задачи: материально обеспечить себя и дочь и выйти из сферы интересов иракской разведки. Лев Карташов не был наивным человеком, в бескорыстную дружескую помощь случайного знакомого не верил. Напротив, Лев Иванович считал, что его госпитализация и размещение в одной палате с Азизом были спланированы и организованы Мухабаратом. Мероприятия по устранению супруги иракский контрразведчик провел на высшем уровне, никто ничего не заподозрил. Даже советские врачи не усомнились в смерти Нины Карташовой по естественным причинам. Вполне возможно, что все разговоры Льва Ивановича и Азиза записывались на пленку, и рано или поздно иракская разведка может потребовать взаимных услуг. Чтобы избежать расстрельной уголовной статьи, Карташов решил сменить род деятельности. Инженер проектного института систем автоматики и управления газовых ТЭЦ был лакомым куском для иностранной разведки, а дворник – нет. Дворником Карташов становиться не собирался. Поразмыслив, он решил найти работу в сфере бытового обслуживания населения. Будущая работа желаемого достатка не сулила – «трудом праведным не построишь палат каменных», а Лев Иванович хотел жить обеспеченно, ни в чем себе не отказывать. Идея, как из протестных настроений молодежи сколотить капитал, возникла у него еще в госпитале. Для осуществления ее оставалась самая малость: переехать в другой город, устроиться на новую работу, закупить соответствующую аппаратуру и наладить связь с иракским культурным центром.
Через два дня после возвращения Карташовых в Свердловск к ним нагрянули родственники жены во главе с тещей. Мать Нины, выслушав заранее заготовленную версию о последних днях дочери и причинах ее захоронения на чужбине, плюнула в лицо Льву Ивановичу.
– Не уберег Ниночку. Сволочь! Гореть тебе в аду веки вечные!
Остальные родственники в скандал вмешиваться не стали, но дали понять, что отныне Лев Иванович для них чужой человек, с которым они не желают иметь ничего общего. После их ухода Лиля спросила: