– Серену, – согласилась Сусанина, – а с тем, что права на бренд «Ксения Дюк» принадлежат Ксении, мы разберемся. Например, можно пустить слух, что Дюк вступила в коммунистическую партию и поменяла имя. На… на… Ванессу Арманд, к примеру.
– Инессу, – уточнил Рем, – Арманд звали Инесса, а не Ванесса. Тебя привлекают исторические аналогии?
– Нет, – ответила Василиса и насупилась.
Рем посмотрел на нее. Темные ресницы Сусаниной трепетали.
– Дразнили тебя в детстве? Да? – тихо спросил ее продюсер. Он подошел к двери и нажал на звонок, который опять запел заливисто и энергично.
– Дразнили, – кивнула Василиса и обхватила плечи руками с длинными тонкими пальцами.
– Как? – полюбопытствовал Рем, которого в школе называли «Рембо», но это было совсем не обидно.
– Сусаниным, – вздохнула Василиса Николаевна. – Вместо «Василиса Сусанина» меня называли «Вася Сусанин». На мужской манер.
Их глаза снова встретились. За последние две минуты Василиса и Рем стали намного ближе друг другу.
В кастрюльке, закипая, булькала вода. Рома стоял на пороге кухни.
– И еще о мужском алкоголизме, – говорил он, пытаясь поменять тему. Тряпкин категорически не желал, чтобы разговор вернулся к глазам и талии Майи. – Мужчина-алкоголик не ощущает поддержки. Пить начинает тот, кто понимает, что его не ценят, а только эксплуатируют. Что никому не нужен он сам, его душа. Окружающих интересует только то, что он может сделать, плоды его труда. Это низводит мужчину до положения чернорабочего. Или, для разнообразия, банкомата.
Майя демонстративно подняла руки вверх и заткнула пальцами уши.
– Главное – душа, – продолжил Тряпкин как ни в чем не бывало. – Современные женщины меркантильны, ориентируются на деньги, оценивают мужчину по толщине кошелька, считают зазорным платить за кофе, который пьет их любимый человек, и за сигареты, которые он курит. А ведь это так приятно – заботиться о возлюбленном, делать для него что-то хорошее, удовлетворять его потребности, эмоционально поддерживать…
Майя вытащила из ушей пальцы и бросила на любимого мужчину гневный взгляд.
– Полина же платила, – напомнила она, – даже машину тебе подарила, а уж о кофе и сигаретах и вопросов не было.
Вместо ответа Роман поковырял пальцем в зубах.
– Ты вспоминаешь о ней? – спросила Майя, почувствовав укол ревности.
– Бывает, но редко, – ответил Тряпкин. – У нас не было душевного контакта.
Он встал, подошел к девушке, обнял и притянул ее к себе, зарываясь носом в пышные волосы. – Я люблю тебя, милая моя. На самом деле у тебя самые замечательные глаза и талия на свете. И я надеюсь, что, когда мы поженимся, ты возьмешь мою фамилию.
– Ой, а я как тебя люблю… Просто невозможно! – сказала Майя, мгновенно тая в его объятиях. – Какое счастье, что мы встретились.
– И теперь наше небо в алмазах?
– Да.
– Предупреждаю, я не идеален.
– Я тоже. Никто не идеален. У всех свои тараканы. Любить идеального человека очень просто.
– Конечно, – кивнул Роман. – Полюбить нас толстенькими, худенькими сможет каждый. Не помню, кто это сказал, но мне понравилось.
Они еще раз обнялись, и Рома нежно поцеловал будущую мадам Тряпкину.
…На лестничной площадке было прохладно, дул сквозняк, и Василиса потихоньку начала замерзать.
– Вася Сусанин? – продолжил Рем, снова нажимая на кнопку звонка. – Это еще что. У меня в классе был мальчик по фамилии Минин. Как ты думаешь, какая у него была кличка?
– Пожарский.
– Молодец, правильно. А теперь послушай, дорогая моя, мы не можем взять другую певицу вместо Дюк. У нашей красавицы неповторимый тембр. Ее сразу слышно, как, например, Земфиру. Ее ни с кем не спутаешь. Разве что Галкина пригласить, чтобы он сымитировал, но, боюсь, финансово мы это не осилим.
И Фильчиков, вздохнув, снова утопил кнопку. Звонок теперь пел, не переставая.
– Когда я устану держать палец, сменишь меня, – предупредил продюсер Василису Николаевну. – Будем звонить, пока нам не откроют.
– Или звонок не отключат. Это очень просто.
По мелькнувшему на лице Фильчикова разочарованию она поняла, что такой вариант ему в голову не приходил. Не снимая палец с кнопки, другой рукой он вытащил из кармана мобильник и стал набирать номер Ксении.
– Сейчас я еще ей на сотовый звякну, – сказал продюсер.
Но трубку тоже никто не брал.
Игорь проснулся от того, что дверной звонок буквально разрывался на части, как хомяк от капли никотина. Он пел и пел, выводя незамысловатую мелодию.
– Ля-ля-ляааа… ля-ля-ля-ля… бззззззззззз!
За окном было темно. Ксения сопела рядом.
– Ну что такое, – сказал Пуканцев и сел в кровати, – то в лазарете не давали поспать, то вот в дверь кто-то ломится. Какой-то гость незваный, который хуже татарина.
– Ага, – сонно сказала Дюк, – это как минимум невежливо. Мы же только что заснули. Сейчас еще ночь глухая!
– Давай я открою дверь и дам им по морде, – храбро предложил Пуканцев.
– Можно, – великодушно разрешила ему Ксения, – ибо не фиг будить по ночам добропорядочных граждан.
– Ах, – вздохнул Игорь, восхищаясь невестой, – Ксюша, ты моя идеальная вторая половина, мы одинаково оцениваем ситуацию.
Дюк встала на кровати и сделала несколько боксирующих движений.
– Так им, так!
– А еще так! – добавил Пуканцев, подбрасывая подушку вверх и ударяя по ней ногой. Полетели перья. Стало совсем весело.
– Может, все-таки пойдем посмотрим, кто там? – предложила Ксения.
– Нет, – отрезал Игорь, – ну их. Лучше давай еще раз займемся сексом.
Он залез на кровать и завалил смущенно хохочущую невесту на одеяло, не обращая никакого внимания на звонок.
– Папа, ты чего? – сонно спросила Полина, аккуратно заглядывая в дверь кухни.
Ее родитель метался между мойкой и холодильником, чихал и матерился.
– Эй! – осторожно позвала девушка. – Ку-ку!
Петр Петрович перестал метаться и чихать, остановился и уставился на дочь маленькими бешеными глазками.
– Вот! – воскликнул он, указывая на какие-то мелкие ошметки. – Полюбуйся!
Полина протиснулась в кухню и с опаской приблизилась к кучке мелких темных объектов.
– Что это? – спросила она напряженным шепотом. – Яд? Или оно радиоактивное?
– Это пепел. Просто пепел! – завизжал Сусанин. – Нет, оно не радиоактивное!
– Ах, пепел, – с облегчением вздохнула Полина и включила чайник. – И правда, ужасно. Я разделяю твое негодование.
– Не издевайся, – сказал Сусанин, – это не просто пепел. Я нашел у твоей матери в портмоне фотографию… фотографию…
Тут у Петра Петровича сдали нервы, и он вновь принялся носиться по кухне, а потом схватил чашку Василисы и швырнул ее об стенку.
Хррррясь!
Чашка разлетелась на мелкие осколки. Разбуженные соседи принялись стучать по трубе.
– Короче, я нашел фотографию ее шефа! В ее портмоне. Всю в помаде!
– С ума сойти, – сказала Полина, и ее глазки испуганно забегали.
Сусанин внимательно наблюдал за ее реакцией.
– Ты знала, – сказал он, – наверняка знала, что мать завела роман. Но мне не говорила. Так?
– Конечно, не так, – возмутилась Полина. – Неужели ты думаешь, что мама мне что-нибудь сказала бы? К тому же я считаю, что твои выводы преждевременны. Может быть, она просто так носила с собой его снимок. Я бы на твоем месте не переживала, ты же знаешь, какие у нашей мамы высокие моральные принципы.
– То есть ты считаешь, что она эту фотографию просто так носила, – сказал Сусанин, подошел к окну и выглянул во двор – не приехала ли Василиса.
– Например, для поднятия боевого духа, – уточнила Полина, – типа шеф всегда с нами, наблюдает за нашей работой и оберегает от ошибок. Большой брат следит за тобой и так далее.
– Какая чушь! – трагически сморщился Петр Петрович.
– Почему же чушь? Так бывает в коллективах с авторитарным стилем руководства. Типа начальник – высшее существо, почти пророк, – сказала Полина, глядя на лицо родителя, сморщенное от возмущения и напоминавшее оттого печеное яблоко.
– А следы помады откуда? – спросил Сусанин. – Зачем лобызать-то снимок было? К тому же отсутствие Васьки ночью кажется мне как минимум подозрительным. Знаешь анекдот? Муж заподозрил жену в измене и нанял детектива. Через несколько дней тот рассказал, что видел, как его жена встретилась с неизвестным молодым человеком, они поехали в ресторан, оттуда на квартиру к кавалеру, а там потушили свет, и больше он, детектив, ничего не видел.
– Это смешно?
– Да. Потому что в ответ на тираду сыщика муж схватился за голову и закричал: «О, опять эта жуткая неизвестность!» Ты понимаешь, к чему я это говорю?
– Ну… в общих чертах, – уклончиво сказала Полина и закурила сигарету.
– В общих чертах, – передразнил ее Петр Петрович и тоже закурил. – Моя жена уезжает среди ночи к своему начальнику, облобызанную фотографию которого носит с собой в портмоне! По-моему, все очевидно.
Полина втянула голову в плечи и потушила окурок о тарелку.
– И вовсе не очевидно, – сказала девушка, – мама могла просто найти эту фотографию на полу, например, и положить к себе в портмоне, чтобы позднее отдать хозяину или хозяйке.
– И забыть?
– Да. Совершенно не обязательно, что на снимке именно мамина помада. К тому же тот факт, что мать уехала ночью к своему шефу и всем об этом рассказала, свидетельствует в ее пользу. Она же не пыталась скрывать, куда едет.
Сусанин почесал волосатую ногу. Было видно, что он борется с сомнениями.
Спать Майе не хотелось, вставать – тоже. Самое правильное было бы снова заснуть: за окном стояла непроглядная темень. Но несмотря на то, что спала она от силы пару часов, сон никак не шел. Майя зашевелилась под одеялом, пытаясь устроиться поудобнее. Она с удовольствием выпила бы чайку, но было лень вставать. Роман спал. Но даже если бы он и не спал, отправить Тряпкина на кухню Майе, скорее всего, не удалось бы – возлюбленный Майи был великий мастер придумывать уважительные причины, из-за которых он не может сделать того или эдакого. В крайнем случае он бы пошел, но сделал бы это с видом недовольным и даже отчасти скорбным, осуждая девушку за эксплуатацию его вялого, хилого и худого тельца, которому пришлось бы вылезать из-под теплого одеяла и плестись по холодно