От дальнейшего спора меня спасает возвращение сенешаля. Он несет деревянную шкатулку, вырезанную из лоснящегося черного дерева и инкрустированную перламутром. Сенешаль с поклоном вручает ларец мне.
До чего же страшно открывать… Я делаю глубокий вдох и откидываю крышку.
На алом бархате лежат два срезанных локона. Один, золотисто-каштановый, принадлежит моей сестренке Луизе. Другой, куда более темный, — Шарлотте. Оба они переплетены с третьим, и я узнаю блестяще-черные волосы Юлиана, своего брата.
Захлопнув крышку, я прижимаю шкатулку к животу, словно затем, чтобы спрятать ее, но увиденного уже не забудешь. Тут явно не обошлось без воспоминаний о двух других локонах, его собственном и моем, которые он в знак верности носит запрятанными в рукоять меча. Кажется, меня вот-вот стошнит.
— Все ли хорошо? — обеспокоенно спрашивает сенешаль.
Ему отвечает Чудище:
— Мы скакали сюда во весь опор, и госпожа совсем выбилась из сил. Пусть принесут вина, и еще госпоже понадобится служанка.
Я пытаюсь сказать, что я не дитя малое и не нуждаюсь в таких заботах, но у меня еле получается даже дышать, куда уж там говорить. Сильные руки давят на мои плечи, усаживая на каменный бортик. Чудище нагибается и шепчет в ухо:
— На нас смотрят.
Его предупреждение действует точно ушат ледяной воды. Он конечно же прав. Сколько здесь слуг, слепо преданных д'Альбрэ? Или повинующихся из страха?
Я выпрямляюсь. Смотрю на сенешаля… Только ли забота о моем драгоценном здоровье омрачает его лицо? Или в его взгляде прячется тень коварства? А остальные? Я оглядываю двор, нахожу взглядом воинов. Их десяток, все выглядят спокойными. Может, им и дали относительно меня какие-то указания, но явно не велели хватать, как только я появлюсь.
Избегая смотреть на Чудище, я стираю с лица все признаки обуревающих меня чувств и встаю.
— Брат оставил мне поистине драгоценный подарок, — сообщаю я сенешалю. — Такой, что восхищение лишило меня сил. К тому же я утомлена долгой поездкой и желала бы пойти в свои покои, если это возможно… Да, и еще сюда скоро прибудут всадники, сопровождавшие нас. Пусть они получат все необходимое, и позаботьтесь о лошадях.
— Конечно, госпожа моя.
В это время во двор с подносом в руках выходит служанка, и я узнаю Элоизу. Она радостно приветствует меня и подает кубок. Я делаю глоток и притворяюсь, будто вино освежило меня и придало сил.
— Будь добра, милая, проследи, чтобы барона де Вароха устроили со всеми удобствами. Нам обоим не помешало бы отдохнуть после дальней дороги.
Во всяком случае, отмыться после Юлианова «подарка» мне действительно необходимо. Я хочу быть чистой, когда отправлюсь за сестрами.
Притом что верность слуг вызывает сомнения, вышколены они отменно, и замок содержится в образцовом порядке. Моя комната выглядит так, словно я ее вовсе не покидала.
— Посели барона в южных гостевых покоях, — наставляю я Элоизу.
Те покои — из лучших, они престижны и сразу сделают его важным гостем. Немаловажно и то, что они находятся совсем рядом с моими, всего-то через две двери.
Как только я устроилась у себя, Элоиза велит двум юным служанкам поставить перед камином ванну и принести все для мытья, потом помогает мне раздеться.
— Как тебе показался мой брат, Элоиза? — спрашиваю я ее. — В добром ли настроении пребывал? Мне известно, что сейчас у нашего отца очень много хлопот.
— О да, госпожа моя! — отвечает служанка. — Государь Юлиан пребывал в самом добром расположении духа, а уж сестрам как радовался! Воистину мне это напомнило, как он вашей милости радовался всякий раз.
Произносит она это с самым невинным видом, но внутри у меня все скручивается узлом.
— А Луиза? Как у нее со здоровьем?
Она чуть медлит, и в душе у меня звучит тревожный набат.
— Ах, госпожа моя, не было заметно, чтобы у бедняжки хоть чуть-чуть прибавилось сил. Только и надежды что на весну, весной ведь все оживает.
Я поворачиваюсь к ней и заглядываю в глаза, пытаясь понять, насколько она правдива. Потом спрашиваю:
— Но ведь она была достаточно здорова, чтобы предпринять путешествие?
В карих глазах Элоизы возникает явственная тень сомнения.
— Ну, по крайней мере, молодой хозяин не сомневался, что так оно и есть, — произносит она. — Я уж проследила, чтобы у нее были кругом меха и теплые одеяла, да и ему все наказывала при малейшей возможности греть кирпичи. И госпожа Шарлотта пообещали присмотреть, чтобы у нее все было хорошо.
Пообещала — значит сделает все от нее зависящее, я в этом не сомневаюсь. Вот только зависит от нее очень немногое. Ей всего десять лет, она сама еще дитя.
Вымывшись и одевшись, я отсылаю всех слуг прочь под тем предлогом, что собираюсь отдохнуть. Но вместо того чтобы залечь в постель, я расхаживаю перед камином, прикидывая, как бы вызволить младших сестренок. Найдутся ли у меня союзники в доме д'Альбрэ? Если Юлиан лишь исполняет волю отца, есть некоторая возможность перетянуть его на нашу сторону. Но я все же боюсь, что он действует по собственной инициативе. Как иначе объяснить локоны, переплетенные в шкатулке?
Ну а когда мне удастся освободить сестер — и допустим, по ходу дела никого из нас не убьют, — куда их везти? Где самое безопасное место?
Ответ приходит, точно несомый ветром шепот:
Обитель…
Но станет ли она для девочек надежным убежищем? Что скажет аббатиса? Я думаю о Шарлотте с Луизой, столь на меня непохожих, обо всех младших девочках, которых видела в монастыре… Да, там им ничто не будет угрожать. Даже, прожив в монастыре несколько лет, я ни капельки не боялась.
Это, конечно, всего лишь зачаток чего-то достойного называться планом… Но лиха беда начало!
Я смотрю в окошко и вижу, что солнце клонится к горизонту. Это хорошо. Чем скорее настанет ночь, тем скорей мы сможем отбыть.
Тени в комнате удлиняются, и вопреки моей воле начинают шевелиться старые воспоминания. Это очень темная память. Не желая оставаться с ней наедине, я решаю наведаться к Чудищу. Пора ему узнать последние мои тайны. Небось сразу в дорогу засобирается.
Я стучу в его дверь и, не получив ответа, вхожу. Чудище как раз натягивает через голову свежую рубашку.
— Сибелла! — возмущается он. — Тебе не следует сюда заходить! Твои слуги…
— Тихо, — прерываю я. — Не забывай, что это слуги д'Альбрэ. Уж какого только разврата они не видали… Больше удивились бы, если бы я не заглянула к тебе.
Он моргает, не зная, что на это ответить. Капли воды еще не осыпались с длинных ресниц. Некоторое время он молчит, потом спрашивает:
— Пока никто нас не слышит, может быть, объяснишь, что означают те локоны?
Сама мысль о них для меня — словно удар под дых.
— Это послание, — говорю я. — От моего брата Юлиана… — Я столько всего хочу рассказать Чудищу, но перехватывает горло. И я лишь выговариваю: — Он носит в рукояти меча локон моих волос, перевитых с его. Это послание, которое означает…
Голос изменяет мне окончательно. Я просто не способна выговорить вслух, что, как мне представляется, оно означает.
Но Чудище далеко не дурак, и я вижу, как он стискивает огромные кулаки. Стало быть, он обо всем догадался. Сейчас или никогда — я должна высказать ему то, что собиралась. Иначе потом не решусь.
— Ты должен знать кое о чем, — говорю я. — Моя сестренка Луиза… она… она дочь Элизы.
ГЛАВА 43
Чудище смотрит на меня, лишившись дара речи. Я даже не уверена, услышал ли он сказанное, а если услышал, то понял ли. Потом он начинает багроветь.
— Что ты сказала? — шепчет Чудище наконец, и его взгляд цепляется за мой, словно утопающий за соломинку.
— Луиза — дочь твоей сестры.
Он опять надолго умолкает, лишь рои мыслей штормовыми тучами проносятся по его лицу. Сначала надежда — ведь некая малая часть его любимой сестры, оказывается, жива. Потом ужас (хотя нет, скорей это мука), ведь и эту частицу Элизы у него отняли. Ее увез еще один представитель нечистого племени д'Альбрэ.
— Что же ты раньше не сказала?
— Я не знала, как ты примешь такое известие, ведь она наполовину д'Альбрэ. Когда поняла, что мое происхождение тебя не смущает, решила открыть правду и о Луизе. На самом деле я подумывала похитить их и увезти туда, где безопасно. Луизу — уж точно. Я надеялась, что удастся поселить ее в твоем замке. Но получается, я опять опоздала.
Иными словами, моя любовь с удивительным постоянством становится смертным приговором.
— Так ты думаешь, он собирается их сразу убить?
Я тихо отвечаю:
— Искалечить можно множеством способов.
С его лица пропадает вся краска.
— Как тебя?
На самом деле это не вопрос, это миг окончательного понимания. Чудище сейчас похож на грозовую тучу, глаза вспыхивают уже знакомым безумным огнем. Глубоко в груди зарождается рокочущий рык, но рыцарь вовремя овладевает собой. Лишь с разворота так бьет кулаком в подоконник, что содрогается вся комната.
Я, не дыша, жду, какая часть его души возьмет верх.
Когда вновь встречаю его взгляд, в нем уже нет того нечеловеческого сияния, лицо же кажется высеченным из серого камня.
— Убью, — говорит он. — Всех убью.
— Думаю, девочкам ничто не грозит, — говорю я. — Во всяком случае, пока.
Он вскидывает брови, у него вырывается недоверчивое ворчание. Я набираю побольше воздуха. Пора открыть очередную тайну… причем ту, которой я с ним, вообще-то, не собиралась делиться.
— Юлиан… Юлиан любит меня. Не по-братски, а как мужчина женщину. Не удивлюсь, если он увез девочек в надежде добиться моего внимания. И… в общем, я тоже виновата, что у нас с ним так получилось.
Я подхожу к окошку и выглядываю во двор. Уже сгущаются сумерки, и обитатели замка готовятся к наступлению ночи.
— Все началось с моего брата Пьера. С него вообще многое начиналось… Когда мне было одиннадцать лет, он повадился ночами царапаться в мою дверь. Хотел доказать, что уже стал взрослым мужчиной. Я сперва думала, по коридору бродит призрак, но, когда поняла, что это лишь Пьер, его грубые ищущие руки и жадный рот стали пугать меня так, что куда там любому привидению. Я пряталась под одеялом, раздумывая, как бы его отпугнуть. А потом сделала то, что всегда делала, пытаясь защититься. Я подтолкнула колесо Фортуны, решив использовать его похоть против него же. На другую ночь, когда он вновь пришел и стал скрестись громче и настойчивей прежнего, из моей комнаты ему отозвался Юлиан: «Эй, ты, чего надо?» Мы чуть не испортили все тогда, потому что нас так и тянуло расхохотаться. Пришлось с двух сторон одну подушку кусать. Ты только пойми правильно — в ту пору Юлиан был мне не просто братом, но и самым лучшим