Мёнгере взвизгнула и вместо резиновой поверхности батута увидела яму со змеями. Она начала перебирать в воздухе ногами, но это не помогло. Со всего маха Мёнгере ухнула вниз. Следом — Приш с Глебом. Змеи были везде: под ногами, по бокам, сверху. Одна проползла прямо по голове девушки.
Когда-то, в другой жизни, когда Мёнгере правила Золотым городом, она наблюдала за казнями преступников. Одной из них было бросание преступников в такую яму. Никому не удавалось выбраться живым, несчастные умирали за считанные минуты. Помост царицы находился над лобным местом, поэтому Мёнгере хорошо видела, как дергаются тела осужденных, как появляется пена изо рта. Теперь эта же участь ждала путников. Мёнгере точно холодной водой облили, по спине пробежал неприятный озноб, зубы застучали. Она с ужасом ждала смертельного укуса.
Глеб схватил ее за руку и с нажимом произнес:
— Это не змеи, это корни деревьев. По ним мы выберемся наверх.
Мёнгере закрыла глаза: так проще поверить. Трясущейся рукой она ухватилась за что-то склизкое. Подтянулась, еще и еще. Ноги скользили по глине, лезть было сложно, но Мёнгере не сдавалась. Потом ее схватили за руки и рванули наверх. Оказалось, это Глеб с Пришем.
— Что происходит? — спросила девушка.
— Похоже, сон сопротивляется, — объяснил Глеб.
Мёнгере огляделась: парк исчез. Теперь они находились в здании. Белые стены, деревянные рамы того же цвета, закрашенные стекла. И холодное синее освещение, льющееся сверху. Возникло ощущение, что путников тщательно рассматривают под увеличительным стеклом. Будто они — надоедливые насекомые, от которых можно избавиться одним хлопком. И сразу же пол опасно накренился, и Мёнгере заскользила вниз.
Она замахала руками, стараясь сохранить равновесие. Приш и Глеб ухватили ее с двух сторон, и она остановилась. Раздался грохот: позади что-то заворочалось. Мёнгере повернула голову и похолодела: из стены проступало лицо. Чудовище подслеповато щурилось: замазанные краской окна смотрелись бельмами. Рот ощерился железной батареей, вместо носа зиял провал — кладка начала осыпаться. Казалось, чудовище пытается освободиться от оков дома, но что-то его держит.
— Это сон! — Глеб крикнул Мёнгере прямо в ухо. — Управляй им!
Мёнгере закусила губу: да, она знает, сама говорила, но слишком реально то, что происходит. Что же делать?!
По полу пошла волна, доски паркета с треском взлетали в воздух. Чудовище поднесло созданную из них руку к глазам и внимательно ее разглядело. Затем резко выбросило ладонь вперед и попыталось дотянуться до путников. Мёнгере рванулась от него, но не удержалась на кривой поверхности: ноги соскальзывали. А монстр почти добрался до нее. Усилием воли она представила: на чудовище нападают жуки-древоточцы и сгрызают его руку.
Монстр взревел: деревянная конечность обратилась в труху. Тогда он отрастил бетонную руку и с силой ударил по тому месту, где стояла Мёнгере. В последний момент девушка отпрыгнула. Но не удержалась и покатилась прямо в открытую пасть чудовища. Она пыталась ногтями вцепиться в пол, но тот вздыбился, словно норовистый скакун, сбрасывая неопытного седока. Послышался скрежет — батарея то сжималась, то распрямлялась, как гармонь. Мёнгере поняла, что монстр смеется.
Она разозлилась: этот урод обойдется без обеда.
"У меня в руке железная палка, — подумала она, — и я сильная".
Размахнулась и ударила прутом по батарее. Смешок оборвался. А затем девушку подбросило: монстр пришел в ярость и наконец освободился. Вверх взметнулись обломки кирпичей, бетона, стекла. Мимо Мёнгере, чудом не задев, со свистом пролетела оконная рама. Здание рухнуло, увлекая путников за собой.
Мёнгере живо представила: они падают на гору подушек и перин. И тут же погрузилась в пуховые объятия.
— Черт! Отсюда и не выберешься, — где-то слева проворчал Глеб.
Он с трудом полз, увязая в мягких тюфяках.
— Я чуть не задохнулся — прямо лицом туда упал, — пожаловался Приш.
И Мёнгере стало смешно: ну на самом деле, у нее получилась пуховая ловушка — надо бежать, а они двинуться не в состоянии.
Глядя на девушку, развеселились и Приш с Глебом. Монстр снова зарычал, но как-то неуверенно. И Мёнгере поверила: она может сделать так, чтобы сон подчинился. Она его хозяйка — ведь создатель кошмаров привиделся сперва именно ей. Мёнгере расслабилась: она справится.
Чудовище шагнуло, и тут же его правая нога подвернулась, и он растянулся. Да так, что пропахал носом землю. От этого зрелища Мёнгере звонко расхохоталась: до чего же смешно! А еще у него голова на шее не держится! И тут же со звонким треском монстр лишился головы. Он зашарил руками в ее поисках, растеряв свою грозность. И Мёнгере потеряла интерес: не хочется сражаться с тем, кто внушает жалость. Это недостойно. Она прошептала: "Ты дом. Красивый и крепкий. В тебе будут жить люди, долго и счастливо".
И тут же их выдернуло. Мёнгере с остальными оказалась на берегу пруда. Здесь уже наступила полночь, и бледная луна отражалась в воде. С деревьев облетела листва, они казались собственными скелетами. Ни ветра, ни звука. Словно путники очутились на изнанке мира, его черно-белом негативе. И в этот момент из воды появилось существо. Оно брело к берегу, его обвисшая кожа шлейфом тянулась за ним.
Мёнгере внимательно вгляделась: до чего же это создание некрасивое. Все его боятся, и никто не любит. Плохо так жить и неправильно. А существо шептало:
— Помогите. Отдайте мне ваши сны. Я так хочу есть.
Еще немного, и оно упадет и умрет. Мёнгере решилась:
— Я даю тебе имя, ты будешь называться Сайнунт — дух доброго сна. Отныне ты станешь приходить к людям ночью и дарить хорошие сновидения. Так я сказала, и пусть это свершится.
Ярко вспыхнула луна, превращаясь в солнце, пруд покрылся белоснежными лилиями, деревья украсились листьями. А Сайнунт обернулся тучной коровой, чья шкура была расписана изображениями звезд и небесных светил, а рога украшены цветами. Мёнгере подбежала к корове и обняла ее. И это сразу же стало картинкой из книги сказок.
Глава шестнадцатая. Поэт
Путники перенеслись обратно в квартиру, Хухэ с радостным тявканьем бросился навстречу. Мёнгере схватила его на руки. Фенек на мгновение замер, а затем осторожно освободился, словно не веря, что дал прикоснуться к себе человеку.
— Я первая его погладила! — с торжеством сообщила Мёнгере.
— Ты вообще крутая, — подтвердил Глеб. — Ловко справилась с кошмарами.
Он подошел к окну. Теперь город выглядел обычным. И почему-то казалось, что всё будет в порядке. Фонари откликнулись тремя вспышками, подтверждая, что он прав: "Спа-си-бо!" Глеб присел на диван.
— Вроде до утра время есть, а спать не хочется, — сказал он.
— Выспались уже, — пошутил Приш.
Глеб растянулся и уставился в потолок. Почему-то сегодняшние события напомнили ночь перед изгнанием. Тогда он тоже лежал без сна и смотрел вверх безо всяких мыслей. Долгая-предолгая ночь в полном одиночестве. Его накачали обезболивающими и строго-настрого приказали лежать на животе. Как только медсестра вышла, Глеб перевернулся.
Тогда его звали иначе — у поэтов в ходу были псевдонимы. А что он будет поэтом, стало ясно при рождении — в области лопаток акушерка обнаружила зачатки крыльев.
— Поздравляю, мамочка, — обрадовала она, — у вас пиит.
Акушерка любила устаревшие слова, но роженица прекрасно ее поняла. Ведь сбылась ее давнишняя мечта.
Глеб рос, а вместе с ним крылья. Уже в три года он попытался взлететь и целых пять секунд удерживался в воздухе. Он этого не помнил, зато мама записывала все достижения. В пять лет Глеб сочинил первые стихи:
Зима рисует узоры на окнах.
Как красив Новый год,
Снежинки кружатся.
Родители объявили знакомым и родственникам, что сын — гений. С этим ощущением Глеб и жил.
В пятнадцать его отправили в престижнейшую школу поэтов. Заведение располагалось в соседнем городе, в часе езды. Глеб, конечно, переживал, не хотел расставаться с друзьями — неясно, как сложатся отношения в новой школе. Но родители выступили дружно: их сыну всё самое лучшее. Тем более ребенок полностью оперился — крылья после линьки поменяли серый оттенок на редкий графитовый цвет с седыми вкраплениями, что уже говорило о неординарности будущего поэта.
Набор в школу происходил через экзамены. Конкурс был сумасшедшим: десять человек на одно место. Не только у Глеба родители хотели лучшего для своего ребенка. А он мечтал об одном: быстрее разделаться со всем этим и махнуть на море. Накупаться до одури, чтобы на год хватило. Родители бегали по кабинетам и суетились, а Глеб расслабился: не пройдет, так не пройдет. Стихи писать ему никто не запретит.
Среди поступающих он приметил одного парня. Тот был полной противоположностью Глебу: рыжий, плотный и с ослепительно белыми крыльями. Глеб не выдержал и подошел:
— Ты не ангел случайно?
Тот отмахнулся:
— И ты туда же! Достали уже этим цветом. Думаю перекрасить.
Глеб едва не поперхнулся:
— А разве можно?
Парень насмешливо посмотрел на него:
— А кто сказал, что нельзя? Мы поэты, нам можно всё.
Сами экзамены прошли легко. Глеба попросили прочесть три стихотворения, написанных в разных стилях. И конечно же, взлететь. Глеб не мог не попозировать. Распахнул крылья и взметнулся под потолок. Мол, вдохновения ему не занимать. Все знают: чем выше оторвется от земли поэт, тем больше у него таланта. Нельзя писать стихи без полета. Это вам не приземленная проза, это парение души. Приемная комиссия довольно переглянулась, и Глеб понял: он принят. Поэтому и не удивился, когда через неделю увидел свое имя в списках. Рыжий парень тоже поступил.
За первый год они сдружились. Рыжеволосого звали Василием, но он стеснялся своего имени и представлялся Лисом. Мол, и масть волос подходящая, и эти буквы в имени есть. Василий и псевдоним себе взял соответствующий: Белый Лис. А Глеб долго мучился: в голову ничего не приходило. И лишь когда преподаватели поставили вопрос ребром, вымучил из себя: Черный Поэт.