Когда вышли из пустоты, у Глеба точно огромная тяжесть с сердца свалилась: думал, что никогда не вспомнит своих стихов. Да, разучился сочинять, но забыть написанные — еще хуже. Но вот последнюю строфу он так и не восстановил. Словно она послужила ему пропуском из пустоты. Но надо попробовать. Глеб мысленно вернулся в день переводного экзамена.
…Лис вылетел из аудитории довольный.
— Пять! — эмоции его переполняли.
Его сразу же обступили:
— Рассказывай, как прошло.
По словам друга, ничего сложного не было. Стило особо не прикапывалась, даже нашла, что недурственно. Вогон Джельц — прозвище уже приклеилось к председателю — проворчал насчет большого количества соединительного союза "и", но зато похвалил рифму.
— А Аврора? — спросил Глеб.
— Ничего, — растерялся Лис. — Промолчала.
Странно. На нее не похоже.
Наступила очередь Глеба. Он вошел в кабинет и представился: Черный Поэт. Стило тут же фыркнула: видимо, псевдоним показался ей неудачным. Вогон Джельц кивнул:
— Начинайте, молодой человек.
Глеб покосился на Аврору: она не поднимала глаз, будто увидела на столе что-то ужасно интересное. Ему захотелось заорать, стукнуть по стене, чтобы с нее слетела эта показушная безмятежность. Черт, она же тоже поэт! Что им до правил, установленных другими людьми?!
Глеб не воспарил, взметнулся к потолку, чувства бурлили. Он не читал стихи, бил ими, точно кнутом. А Аврора всё так же сидела с равнодушной маской на лице. И заключительный аккорд:
Глеб не спустился, рухнул на пол, обессиленный. После такого выплеска хотелось одного: сбежать ото всех. Но надо выслушать вердикт комиссии. Первой начала Стило:
— Хм, средненько. Из положительного: много экспрессии, чувств. Вот это удачно: "Мёртвое сердце. Осколки. В хлам клетку грудную режут". Борьба человека со своими страстями. Но мне кажется, Черный Поэт, это не самое удачное ваше стихотворение. Вы можете лучше.
— Это убого, — перебил ее Вогон Джельц, — я вот тут набросал, — и председатель раскрыл тетрадь, она была исписана мелким убористым почерком: — "Резко, на бреющем — в неба храм!" — метафора крайне непонятная и неудачная. Первые четыре строки — четырехстопный ямб с дактилической клаузулой. Следующие четыре строки — полное отсутствие строфы.
Глебу показалось, что Вогон Джельц бредит Какой еще ямб? Он о чём? А тот распалялся больше:
— Строфика, молодой человек, — раздел стиховедения, изучающий формы объединения стихов в композиционно законченное целое; учение об упорядоченном сочетании закономерно повторяющихся в тексте стихотворных строк. Почему вы ею пренебрегаете?!
Председатель причмокивал губами, словно большая рыба. Глеб с трудом удержался, чтобы не рассмеяться. Наверное, это нервное.
— Что за заигрывание с ангелами и демонами?! Недостойно привлекать к себе внимание за счет божественного! Это дешевый способ, молодой человек.
Глебу казалось, что его раскатали асфальтоукладчиком, а Вогон Джельц окончательно вышел из себя:
— А ваш полет?! Кто вас учил взмывать под потолок? Многое себе позволяете! Даже мы, люди с богатым литературным опытом, не разрешаем себе подобного. Так что незачет! Без права пересдачи!
Глеб растерялся: незачет? Ему?! Этот Вогон Джельц сошел с ума? И почему молчит Аврора? Она, что, оглохла? Но заговорила Стило:
— Думаю, без права пересдачи — слишком сурово. Понятно, что у молодого человека что-то произошло. Первая любовь, безответные чувства. И он не смог контролировать себя. Правда? — она обратилась к Глебу.
Тот замешкался на секунду, но сообразил, что Стило дает шанс.
— Да, — голос охрип от переживаний.
Вогон Джельц посмотрел на Глеба поверх очков.
— Это не оправдывает, — проворчал он. — Вы должны думать, в первую очередь, о красоте стиха. А не ставить чувства во главу угла.
— Это пройдет, — вновь заступилась Стило. — Надо дать мальчику еще одну возможность показать себя.
А Аврора молчала.
Он не помнил, как вышел, куда направился. Очнулся лишь на улице, когда Лис схватил его за плечи и основательно потряс.
— Поэт, что случилось-то?
Глеб замотал головой: он был не в состоянии говорить. Казалось, что великая тяжесть гнет плечи, не дает дышать.
— Не сдал, — выдавил он из себя.
— Как это?! — не понял Лис. — А пересдать можно?
— Угу.
У Лиса отлегло:
— Тогда ладно. Пойдешь с другими. Вас человек пять набралось.
Глеб отмахнулся: легко говорить. Это не с Лисом произошло, а Глеб растоптан. И не решением комиссии, а Авророй. Она осталась безучастной. Подписала отчет и не проронила ни слова.
— А Аврора что? — осторожно поинтересовался Лис, будто прочел мысли друга.
Лицо Глеба перекосилось, точно от зубной боли.
— А-а, — протянул Лис, — ясно.
Он помолчал, затем добавил:
— Ребята сказали, она в столицу перебирается. В литературный институт. А еще говорят, что замуж выходит. За какого-то книгоиздателя. Так что наплюй.
Шах и мат. Лис, конечно же, думал, что его слова — волшебное средство, помогающее излечиться от любви. А сам незаметно добавил еще пару увесистых камней на шею друга. Чтобы уж наверняка. У Глеба возникло ощущение, что ему врезали под дых со всей силы, и нечем дышать.
Он заперся в квартире. Меньше всего хотелось кого-либо видеть. Смог только позвонить родителям и сообщить, что всё в порядке. Те охотно поверили. Даже мама ничего не заподозрила. Начала рассказывать, что УЗИ показало девочку. И что срок ставят на середину февраля. Глеб выслушал ее отстраненно, его мало заботила грядущее пополнение в семье. Джейн и Скарлетт еще в среду уехали на море, так что были не в курсе. Лис звонил, но Глеб отделывался кратким сообщением, что занят. Он никого не желал видеть. Лежал целыми днями в кровати, лишь изредка вставая поесть и в туалет.
Накануне пересдачи заявился Лис. Звонил в дверь полчаса, пришлось открыть.
— Ты готов? — Лис с подозрением уставился на неубранную постель.
— Тебе какая печаль? — Глеб ответил резко.
— Вообще-то, я твой друг, если ты до сих пор не в курсе.
Глеб опустился на диван и сжал голову руками:
— Я ничего не хочу.
Лис испугался:
— Ты что?! Давай вместе. Отберем стихотворение, из старых, над рифмой поработаем. Завтра сделаешь вид, что вошел в измененное состояние, попаришь немного. Ну?
Глеб согласно кивнул, чтобы Лис отстал.
Лис развил бурную деятельность. Откопал в записях стих, написанный год назад, в почти классической манере. Кое-где внес правки и прочитал.
— Сойдет, — Глеб забрал листок.
— Тогда готовься, — Лис мялся у порога. — Я за тобой зайду.
— Не надо, — ответил Глеб, — не потеряюсь.
На пересдачу заявились все. Вместо Авроры в комиссии был препод с параллельного курса. Неудачники по одному заходили в аудиторию, Глеб не спешил. Лис теребил его вопросами:
— Ну ты как? Успокоился?
— Не суетись, — отмахнулся Глеб, — всё нормально.
Он зашел в кабинет последним. Вогон Джельц выглядел доброжелательно, да и Стило улыбалась.
— Вы готовы, молодой человек? — спросил председатель.
— Нет, — коротко ответил Глеб, — я не буду сдавать.
В аудитории повисла тишина. Вогон Джельц неуверенно кашлянул:
— Вы уверены? Вы знаете, что вам придется покинуть школу?
— Уверен. Я не хочу больше писать стихов, отказываюсь.
Снова молчание, а потом заговорили все разом.
— Вы с ума сошли?!
— Вы знаете, что вам будет за это?!
— Тысячи людей мечтают о крыльях, а вы…
В окно билась толстая зеленая муха. Никак не могла сообразить, что рядом открытая форточка.
Глеб смотрел на нее и думал, что он — как эта осенняя муха. Только он бьется, чтобы причинить себе физическую боль и забыть о душевной. Глеб бросил:
— Да, знаю. Мне уже семнадцать, если вы не в курсе. Так что соображаю, что делаю.
Муха наконец вылетела, и Глеб перевел взгляд на комиссию. Все смотрели на него с непонятным выражением: смеси жалости и чего-то еще, понимание ускользало. И тут Вогон Джельц уронил короткое:
— Дурак!
Глеб расписался под отказом и вышел. Лис бросился к нему:
— Сдал?
— Да, — сказал Глеб. — Пойду домой, отдохну.
На следующее утро за ним явились двое. Глеб знал, что этого следует ждать, но всё равно — было страшно. Лишь мрачная уверенность, что вот она, Аврора, узнает и будет переживать, поддерживала его. Его привезли в больницу, где люди в белых халатах еще раз спросили, точно ли он решил. Глеб подтвердил. Тогда его отвели в операционную и вкололи наркоз. Очнулся Глеб уже без крыльев. На руках у него было предписание покинуть школу в течение трех дней.
Глава двадцать первая. Безделица
Вчера весь день шел дождь, холодный и противный. Сначала думали, что ненадолго, потом оказалось, что с утра и до позднего вечера. Путники пережидали его в палатке, которую разбили под деревьями в роще. Похолодало, и Мёнгере утеплилась. Хорошо, что догадалась взять шерстяные носки в магазине. Интересно, как Мёнгере зимой будет? Хотя… Радуги зимой не бывает. А они обязательно до нее доберутся!
Сперва было весело. Глеб травил анекдоты, рассказывал смешные случаи из жизни. Мёнгере тоже немного оттаяла, поделилась дворцовыми историями. А потом — раз, и все замолчали, словно каждый о чем-то вспомнил, таком, что только для себя, а другим не скажешь. И стало неуютно. И серый день, и дождь, после которого не будет радуги.
Даже Хухэ передалось настроение остальных. Лёг в углу и уткнул мордочку в лапы, так и провел весь вечер. Приш осторожно погладил фенека: какой же он милый. Вот бы взять его домой в Яблоневую долину, только Мёнгере, наверное, не согласится отдать. Он же с ней пришел.