На пустой желудок и с непривычки подействовала водка немедленно. Пульс в висках стал ощутимее, в голове появилась какая-то легкая и звенящая гулкость...
— Тебя ведь Колей кличут, так? — Николаша кивнул, подтверждая. — Значит, это ты Ульянке присунул...
Последние слова мясника прозвучали без упрека или угрозы, как простое утверждение факта. Николаша никак на них реагировать не стал: ничего в точности Грубин знать не может, и вообще, это личное дело двоих, нечего тут...
Он чувствовал, что пьянеет все больше. И решил, что к водке больше не притронется. Тесть там, или не тесть, — уважил разок, и хватит.
— Зря ты, Коля, с ней оскоромился... Ну да ладно, не ты, так другой бы... Я в твои года нимало не умнее был. Правда, баронесса Глашу в большой строгости держала, все у нас только после венчания случилось... Ты ведь слышал, как и на ком я женился?
Не дожидаясь ответа, мясник вновь взялся за штоф, налил себе, восстановил убыль в стакане «женишка», игнорируя слабый протестующий жест.
Свой стакан Грубин махнул незамедлительно, ладно хоть Николашу заставлять на сей раз не стал. «Надо бы Ульяну сюда пригласить, — вертелось у того в голове. — Может, хоть при ней так на водку налегать не будет... Или будет? Тогда не надо приглашать...»
— Так слышал иль мне издалека начинать?
— Ну... в общем, слышал... что супруга ваша... ну, в общем, уехала без предупреждения...
— А-а... Забудь, что слышал. Никуда она не уезжала. Здесь до сих пор.
Слова мясника подействовали на Николашу странным образом, — он машинально протянул руку, машинально взялся за стакан... Поднес к губам и осушил, не чувствуя ни вкуса, ни запаха.
* * *
Мысли в голове вертелись короткие, обрывочные. Собрать их во что-то цельное и связное Николаше не удавалось.
Получалось примерно так: «В каторжные пойдет... а мясо собаке скормил... или в желтый дом, на Пряжку... дочь под попечительство... а кости зарыл где-то тут, оттого и говорит, что здесь до сих пор... а кто опекуном? Коппельша-то умерла... или тогда у него еще не было собаки?»
Одновременно мясник говорил что-то свое, непонятное и ненужное, что-то о глазах Глафиры, начавших исподволь менять цвет, желтеть через неделю после свадьбы... Какие глаза? Он о чем? Драпать надо, едва мясник отвлечется... Пока не сообразил, что сболтнул лишнего и за топор не схватился...
Затем в речах безумного тестя мелькнуло имя Ульяны, и Николаша постарался сосредоточиться, ухватить суть. Не сумел... Опять какой-то бред о начавших желтеть глазах, теперь Улиных...
До чего же не повезло, что дремавшая много лет душевная болезнь обострилась именно сейчас. Нет бы чуть позже, после венчания, а теперь...
Мысль его оборвал вой знаменитой грубинской собаки, раздавшийся, небывалое дело, второй раз за день. Теперь, когда источник был поблизости, звук этот впечатлял еще больше.
— Не покормил, — произнес мясник на удивление трезвым голосом. — Уж собрался было, да тут ты заявился... А пойдем-ка, Коля, со мной. Посмотришь на нее заодно.
В иные времена Николаша с радостью ухватился бы за возможность увидеть вблизи мохнатую легенду поселка. Но сейчас, когда выяснилось, что урядник Ерофеич ошибся, и обходительный мясник был-таки душегубцем, истребившим супругу... Какие еще легенды? Бежать, немедленно бежать при первой возможности!
Николаша поднялся с лавки, — и сообразил, что никуда убежать не сумеет. Ноги не держали, подкашивались. Почти два стакана без привычки и закуски сделали свое дело. Грубин, напротив, двигался легко и свободно, словно каким-то хитрым фокусом заменял лишь свою водку колодезной водой.
Кончилось тем, что мясник не то повел, не то потащил Николашу, взяв под локоть, а свободной рукой подхватил бадью, с горкой наполненную мясными обрезками.
Николаша, как ни был пьян, размерам бадьи изумился. Да у него не с годовалого теленка собака, с лошадь самое малое, не влезет в теленка столько...
Ошибся во всем.
Собака оказалась крупная, и на редкость, но до теленка не дотягивала, не говоря уж о лошади. А еще была она совершенно не похожа на кровожадного монстра из легенды, — меланхоличная, ко всему на свете равнодушная. Чуть повернула голову в их сторону и даже на лапы подняться не соизволила.
— Тэбби, английский мастиф, — пояснил мясник на ходу. — Добрейшей души пес, зря на него наговаривают...
Шагали они не к Тэбби, проводившему их флегматичным взглядом, — к небольшому дому, стоявшему на задах участка. «Домишко, приобретенный от щедрот баронессы», — сообразил Николаша, вспомнив рассказ урядника.
Похоже, возвели некогда домик на старом чухонском фундаменте, — на высоком, в рост человека, из дикого камня сложенном. Но потом тот фундамент присыпали зачем-то земляными откосами, и теперь казалось, что дом стоит на вершине небольшого холма.
«Погреб... Ледник для мяса...» — подумал Николаша и вновь ошибся.
* * *
— Знакомься: Глафира Федосеевна. Могла бы тещей тебе быть. Да не судьба...
Слова мясника скользили мимо сознания Николаши, потрясенного видом «тещи».
Низкий потолок подвала не дозволял существу распрямиться, но было в нем где-то полтора человеческих роста, а то и поболее. Остатки людких черт угадывались с большим трудом. Например, лишь по болтающимся спереди сморщенным мешочкам грудей можно было понять, что когда-то ЭТО считалось женщиной.
Глафира Федосеевна очень заинтересовалась кандидатом в зятья. Рванулась вперед, натянув до предела цепь. Щелкнули челюсти — здоровенные, вытянутые вперед, как у заморского зверя крокодила. Когтистые лапы совсем чуть не дотягивались до стоявших у двери мясника и Николаши, — почти лишенные плоти, они крайне напоминали лапы неимоверных размеров курицы. Нижние конечности существа, наоборот, мясом обросли чрезмерно. И, кажется, сзади болтался хвост, Николаша не мог толком разглядеть его в полумраке, да и не приглядывался... Ему и увиденного хватило.
«Я сплю... Напился водки, уснул в мясниковой каморке и вижу сон...»
— Ладно... Надо делать, зачем пришли. Не то опять завоет. Посторонись-ка...
Совковая лопата зацепила из бадьи первую порцию мяса... При виде начавшейся трапезы Глафиры Федосеевны «зять» выскочил из этой части подвала и скорчился в рвотной судороге.
Толком стошнить было нечем... Но желудок сокращался и сокращался, выталкивая жалкие остатки завтрака и дикий коктейль из водки и горького желудочного сока.
Закончив, Николаша кое-как отдышался, — и понял, что изгадил невзначай какой-то ящичек, наполовину заполненный стреляными латунными гильзами. Рядом стояла берданка, Николаша коснулся ствола с вялым интересом: зачем она тут?
— Пристрелить пытался, — прозвучал за спиной голос мясника. — Долго пробовал, не берут ее пули, тут же все зарастает, как было... Не кормить пробовал, так воет на всю округу, не переставая... Сразу надо было кончать, да не поднялась тогда рука, любил ее сильно... Теперь понял, Коля, на ком жениться надумал? Через год Улька почти такой же станет, но размером поменьше, а через три — такой в точности...
Представив новый облик улыбчивой и милой Ульяны, Николаша опять почувствовал рвотные позывы. И не стал с ними бороться.
* * *
Он снова сидел в той же каморке, за тем же столом из некрашеных досок, — но как здесь очутился, не помнил и не понимал.
Мыслей в голове не осталось. Никаких.
Остались зрительные впечатления, но сильно урезанные — будто кто-то обкорнал ножницами края картинки, оставив лишь самый центр. Николаша видел кусок стола, стакан, водочный штоф (видать, уже новый, едва початый, в прежнем-то плескалось на донышке), — а больше ничего, весь мир ужался до этого пятачка.
Потом он увидел чью-то руку, льющую водку в стакан, — и частично мимо, на стол. Лишь по рукаву студенческой тужурки понял, что рука его собственная. Конечность продолжила своевольничать, стакан пополз ко рту. Николаша не стал противиться, выпил.
В темноте, за пределами крохотной области, доступной для взгляда, послышались шаги. Зазвучал голос мясника, и вот теперь-то в нем хорошо ощущалось сильное опьянение.
— Т-ты, К-колюня, ее руку и сердце... ик... просить... д-да? Ты ж мне... мне как сын теперь... забирай, что хотишь...
На стол, опять-таки за пределами видимости, что-то опустилось с легким стуком. А затем что-то другое — с противным сырым шлепком.
Собачья жизнь
Собачья жизнь
Охрана пропускного пункта «Брусничное» сменилась полностью, ни одного знакомого лица. Текучка кадров вообще-то здесь большая: когда у ребят, служащих на границе Территории, заканчивается трехлетний контракт, — желающих продлить его обычно не находится, все стремятся скорее перебраться из мерзких мест поближе к благам цивилизации...
«Но почему сменились все разом?» — недоумевал я.
Обычно раз в год на Большую землю убывает треть личного состава и приезжает пополнение в том же числе, дабы старожилы могли неторопливо вводить новичков в курс дела, во все тонкости и нюансы службы. Полная смена состава свидетельствовала: что-то стряслось неординарное... Но что именно, я понятия не имел — не был в «Брусничном» больше года, а ни в новостях, ни в закрытых ведомственных сводках это название вроде бы не мелькало в связи с каким-либо происшествием. Впрочем, отношения между нашими ведомствами сложные, «церберы» не станут посвящать «декадентов» (ряды последних украшает и моя персона) в свои мелкие неурядицы, и даже не совсем мелкие...
Заинтригованный, я внимательно разглядывал здания и сооружения поста. Вроде все как обычно, никаких следов разрушений, пожаров и прочих катаклизмов. Хотя наивно было бы предполагать, что прорвавшаяся с Территории банда могла захватить пост и уничтожить его личный состав. И банд таких не осталось, не семьдесят шестой на дворе, и посты превратились в настоящие крепости, а самое главное — об инциденте таких масштабов командование ЦЭРБ не сумело и не рискнуло бы умолчать.