– Ну да, – нехотя ответил он. – Тоска берет, если каждый день такой же, как все остальные дни. Я весь год этой поры ждал, чтобы повеселиться. А сейчас думаю, что порой лишнего творил. Нам-то с парнями весело было, когда мы арбу в овраг спихнули, а ир-Кицханам не очень. Она ведь до сих пор там лежит. Оказалось, проще новую сладить, чем ту вытащить.
– А разве это не по обычаю? – приподнял целитель брови. – Мне Камаль рассказывал, что у вас так положено.
– По обычаю, – сумрачно отозвался Фарис. – Но обычай тоже по-разному исполнять можно…
Они оба понимали, о чем на самом деле это сказано. Раэн молча кивнул, и Фарис вздохнул свободно: ни вспоминать, ни вслух говорить о том, как стал ашара, ему не хотелось. Впрочем, избавившись от яда вины, разъедавшего душу изнутри, он стал гораздо спокойнее. Иногда ему даже казалось, что весь огромный мир сжался до границ маленького дома и сада, окруженного колючей полосой терновника, а за этими границами ничего нет. Даже время потекло как-то особенно, и, когда морозным утром предзимья темно-серая встрепанная птица спикировала на руку чародея, Фарис удивился, сообразив, что прошло всего-то недели три с новолуния. Того самого новолуния у Девичьего родника.
Прямо во дворе жадно пробежав глазами письмо, Раэн сначала помрачнел, затем просветлел и, в конце концов, погрузился в глубокую задумчивость, так что умирающий от нетерпения Фарис не смел даже спросить, какую весть принесла волшебная посланница. Наконец, чародей повернулся к нему:
– Фар, представь хорошенько, во что был одет Малик. Все до последней пряжки, до мельчайшей застежки. Сможешь?
Ир-Джейхан, подозревая, что в случае неудачи снова придется пить омерзительное снадобье, решительно кивнул, тем более что задача выглядела несложной. В долине редко у какого парня было много праздничной одежды, разве что Камаль всегда ходил разряженным, будто фазан.
– А теперь вспомни, была ли у него безделушка с изображением луны? Или в виде лунного серпа? Давай, Фар, постарайся!
Некая смутная тень воспоминания плясала на самом краешке сознания Фариса, дразня и ускользая. Прищурившись, он восстановил, как мог, в памяти одежду и снаряжение друга, но не припомнил ничего подходящего и качнул головой. Ожидавший ответа Раэн разочарованно вздохнул и, спрыгнув с перил крыльца, где сидел все это время, открыл входную дверь. Что-то в его облике зацепило внимание Фариса, беспомощно провожавшего целителя взглядом. Сапоги. Щегольские сапоги с ремешком, затянутым пряжкой в виде розы.
– Раэн… – позвал он шепотом, испугавшись упустить мелькнувшую мысль. Целитель, словно ожидавший этого, круто развернулся. Поймав расплывчатую тень воспоминания, ненадолго обретшую плоть, Фарис торопливо сказал: – На обратном пути Малик потерял пряжку с сапога! Мы еще шутили, мол, он так торопится к невесте, что готов босиком бежать. А он достал новую, как раз полумесяцем, и приладил. Раньше у него таких вроде не было…
– Не знаешь, откуда он ее взял? – быстро спросил чародей.
Фарис опять покачал головой.
– Жениху часто дарят всякие безделушки на счастье. Это хорошая примета – подарить что-нибудь новобрачным. А они уже сами выбирают, что им носить. У Малика целая куча таких была. Кольца, цепочки, подвески на пояс…
– И пряжки? – поинтересовался Раэн, хищно сузив глаза.
Фарис пожал плечами.
– Вроде бы нет. Он тогда долго копался, чтобы найти подходящую… А больше ничего не помню.
– Ну, это уже что-то, – проговорил целитель, снова принимая озабоченный вид. – Пойду-ка я прогуляюсь…
Не утруждая себя открыванием низенькой калитки, имеющей весьма тугой засов, он попросту перемахнул через нее одним стремительным движением и ринулся куда-то по улице. Посмотрев ему вслед, Фарис поднял деревянную саблю, которую выронил, увидев колдовскую птицу, но понял, что заниматься больше не сможет. Просто терпения не хватит. А значит, надо вернуться в дом и подкинуть в очаг дров, чтобы Раэн, когда вернется, смог согреться и высушить одежду. Лепешки разогреть, пожалуй… И умудриться не сойти с ума от желания узнать, что же все-таки принесла птица, летавшая в храмовый город Аккам.
* * *
Поселение пришлось прошагать до конца, а потом еще обойти его по краю, свернуть обратно, накрывшись мороком, и только тогда выйти к небольшому дому на окраине. Слишком поздно Раэн сообразил, что не стоит ломиться в дом Камаля на глазах у его соседей. Хоть мальчишка и живет на отшибе, но это же Нисталь, здесь из-за каждого плетня блестят любопытные глаза и торчат длинные уши. А если ир-Фейси с того дня ни разу не показался у него дома, значит, у паренька на то есть веские причины.
Дом у Камаля оказался ладный, хоть и маленький. Чисто выбеленные стены, крепкий забор и даже родовая тамга на воротах. Все-таки семья не совсем отреклась от непутевого отпрыска, и кованный из меди знак напоминал каждому, кто захотел бы всерьез обидеть Камаля, что за него есть кому заступиться. Предосторожность при таких занятиях вовсе не лишняя.
Но Раэн, разумеется, не пошел ни через ворота, ни через калитку рядом с ними. Обойдя двор и сад, он легко перелез через забор, скинул морок и пристально посмотрел в глаза кинувшемуся волкодаву. Здоровенный пес, похожий на Барса, только серый, а не белый, коротко взвизгнул, припал к земле и уткнулся носом в лапы. Барс… Как ему живется у Наргис, интересно? Не наскучит ли такой хлопотный подарок тоскующей в своем доме девушке? Жаль, что до конца Игры Равновесия отлучаться нельзя, это может слишком дорого обойтись главной фигуре. Но как только партия закончится… Раэн мечтательно улыбнулся, вспомнив зеленые глаза Наргис, и пообещал себе, что непременно попробует навестить ее хотя бы во сне. Для этого, кстати, и окончания Игры ждать не обязательно!
Наклонившись, он положил руку на загривок волкодава, и пес покорно прикрыл глаза, всем телом дрожа от возмущения и страха.
– Ну, не бойся, – успокоил его Раэн. – Ничего я твоему хозяину не сделаю. Просто не люблю лишнего шума и лая. Полежи здесь, ладно?
Он поднял несколько камешков и встал под окном, выходящим на задний двор. Хорошо, что сейчас не ночь и даже не вечер. Вот уж не хотелось бы столкнуться с кем-то из гостей Камаля!
После четвертого камушка, запущенного в раму, окно распахнулось, и показалась немного заспанная мордашка нистальца.
– Пустишь? – весело поинтересовался Раэн. – Не бойся, меня не видели. Только твой мохнатый сторож, но он обещал никому не рассказывать.
– С ума сошел! – сдавленным голосом ужаснулся Камаль. – Он же тебя порвать мог! Я его на цепь сажаю, когда приходит кто-нибудь.
Он шире распахнул створки, и Раэн, чтобы не обходить еще и дом, подпрыгнул, уцепился за подоконник и через мгновение оказался в жарко натопленной комнате. Закрыв окно, из которого тянуло холодом, улыбнулся Камалю, не такому нарядному, как обычно, но удивительно милому в простой домашней одежде, с растрепанными после сна волосами, чуть припухшими губами и с томным блеском в глазах.
«А хорошо, пожалуй, что он до сих пор мне таким не показывался, – весело мелькнуло у Раэна в мыслях. – Ох, не устою… Сколько недель уже живу святым подвижником!»
– Прости! – выдохнул тот и опустил взгляд. – Мне велели больше к тебе не ходить. Я… не мог отца ослушаться.
– Я понимаю, – кивнул Раэн. – И пришел ненадолго. Как уйду – тоже никто не увидит.
Шагнув к юноше, он не отказал себе в удовольствии, положил ладони на теплые плечи, обтянутые рубашкой из мягкой некрашеной шерсти, и привлек Камаля к себе. Послушно прижавшись и закинув руки ему на пояс, Камаль запрокинул голову и снизу заглянул в глаза Раэна, тревожно и восхищенно распахнув свои, темно-синие, показавшиеся черными от мгновенно расширившихся зрачков.
– Я скучал, – шепнул Раэн и медленно поцеловал его, наслаждаясь вкусом удивительно мягких губ. Нехотя оторвался и так же тихо сказал: – Знал бы раньше, какой ты сладкий…
– Неужели пришел бы? – не отрывая от него сияющего взгляда, поинтересовался Камаль.
Раэн серьезно кивнул и уточнил:
– У меня как раз шербет кончился, кофе пить не с чем, вот и заедал бы каждый глоток поцелуем.
Глаза Камаля возмущенно вспыхнули.
– Ты… – начал он, задохнулся, а потом вдруг звонко рассмеялся, опять запрокинув голову, но уже совсем иначе. – Раэ-эн!.. Ох, Раэн!
Потянувшись, сам чмокнул его в губы, блеснув глазами, и тут же потребовал:
– Отпусти меня!
– Ты же обидишься, если отпущу, – лукаво улыбнулся Раэн и повторил поцелуй, но на этот раз гораздо основательнее. А потом, запустив пальцы в блестящую копну мягких смоляных волос и поглаживая другой рукой спину юноши, признался: – Камаль, прости, я к тебе по важному делу. Мне очень нужна твоя помощь, сердце мое. Точнее, Фарису нужна. Ты же не веришь в то, что сказал Сейлем? Или веришь?
– Не знаю, – вздохнул Камаль. – Я спросил у отца, почему степняки не ограбили никого из парней, а он сказал, чтобы я не забивал себе голову тем, чего никогда не пойму. И велел не ходить к тебе.
– Солнце мое, можешь быть уверен, ты гораздо умнее, чем все старейшины Нисталя вместе взятые, раз никому из них в голову не пришла эта мысль. Разумеется, Фарис ни в чем не виноват, но это нужно доказать. Ты же был на похоронах?
Камаль кивнул, откровенно млея под легкими прикосновениями.
– В чем хоронили Малика, помнишь? – спросил Раэн. – В той же одежде, в которой он погиб?
– Нет, конечно! – поразился Камаль такому невежеству в обычаях. – Его обмыли и переодели. В самый лучший наряд, как положено. – И тихо добавил: – Свадебный, наверное…
– Слава Небесам! – облегченно вздохнул Раэн, снова положив руки Камалю на плечи и вглядываясь в лицо. – Слушай внимательно, малыш. Когда Малика привезли домой, у него на одном из сапог была пряжка в виде полумесяца. Из-за нее-то он и погиб. Только ничего пока не спрашивай, ладно? Потом все узнаешь. Как ты думаешь, куда она могла попасть? К кому?
– Не знаю… – озадаченно протянул нисталец. – Хотя… Касим наверняка знает!