Щелк! Раэн, отнюдь не торопясь оседать на пол, как-то особенно мягко, почти лениво повел кистью руки и словно вытащил стрелу из воздуха.
Щелк! Щелк! Позволив оперенной смерти упасть на пол – Фарис в смятении понял, что предыдущие две уже смирнехонько лежат у ног целителя – он так же плавно остановил четвертую и пятую, отправив их на пол вслед за сестрами.
– А стрелок-то дерьмовый, – спокойно сообщил Раэн, вглядываясь в беспросветную темноту сада. – Сиди здесь…
Не успев ни слова сказать, нисталец услышал звяк щеколды, закрытой снаружи. То есть как сидеть?! Подскочив к двери, Фарис наплевал на приказ и изо всех сил врезался в нее плечом, но старое дерево выдержало удар. Он попробовал еще пару раз и остановился, лишь едва не выбив плечо.
Бессильно закусив губу, Фарис опустился на кучу подушек у очага и повертел в пальцах стрелу. Самую обычную стрелу с гусиным оперением, не бронебойную, а охотничью, в любом доме Нисталя таких имеется изрядный запас. А вот у степняков стрелы другие, короче и тяжелее, да и ясень в степи не растет, а на торг его не очень-то возят – самим мало. Нет, стрела не степная.
Но почему нет клейма, которое ставит на свое оружие каждая семья долины? А в семье еще и каждый лучник? Маленький выжженный или вырезанный значок? Цветная полоска? Яркое перо, срезанное особым образом?
Фарис крутил стрелу в руках, все больше убеждаясь, что сделана она руками его земляка, только все знаки аккуратно убраны. Вот и свежий срез у наконечника, где раньше была метка. Проклятый чародей! Сначала прикрыл его собой, а теперь унесся в ночь, безоружный, может быть, прямо на засаду!
* * *
Раэн выскочил за дверь и одним длинным прыжком слетел с крыльца. Приземистый широкий силуэт лучника мелькнул за двором, уходя в сад. Несмотря на вязкий снег, убийца бежал с такой скоростью, что догнать его никак не получалось. А ведь бегал Раэн великолепно, мало кто в этом мире мог с ним сравниться. И уж точно не простой житель Нисталя.
Поднажав, он перепрыгнул пару кустов и скрытых под снегом колдобин. Да стой же ты, тварь! Дай себя поймать! Дай посмотреть тебе в лицо!
Как же глупо было не взять хотя бы нож! Хороший бросок точно уравнял бы шансы, и плевать, что в спину! Ничего, вылечил бы… Закусив губу и выложившись так, что тело загорелось от напряжения, Раэн чуть сократил расстояние. Еще шаг! И еще, ну! А сад вот-вот закончится… Хочешь не хочешь, но ты остановишься!
Обрадоваться победе он не успел. Ни на миг не замедлив бега, стрелок просто перемахнул овраг! Словно у него крылья выросли! На той стороне раздался хруст снега под ногами беглеца, а Раэн ухватился за дерево на краю, едва не свалившись в темную глубину.
Ой-ой-ой! Замерев перед оврагом, он тихонько присвистнул. Допустим, ночной стрелок отлично видит в темноте. Почему бы и нет? Конечно, тоненький серпик старой луны едва заметен, земля погружена во мрак, но ему-то самому это нисколечко не мешает. Вот именно, ему! А обычным людям в темноте видеть не свойственно! Ладно, пусть даже так! Но перепрыгнуть овраг шириной в два десятка шагов?! Перелететь одним махом?!
Вот интересно, он бы так смог? Раэн снова прикинул расстояние. Ну да, два десятка шагов, никак не меньше.… Пусть даже с разбега, но… Разве что в боевом трансе. В той разновидности, которая доступна лишь опытным магам-бойцам его родины и позволяет проделывать совершенно невероятные вещи. За которые, впрочем, потом приходится платить. Но не стрелял же по Фарису один из его однокашников? Никого из них в этом мире нет и быть не может! Значит.… Вот именно. Ой-ой-ой…
Глубоко вздохнув и успокоив бешено бьющееся сердце, Раэн опустился на колени, разгреб снег и принялся водить ладонью над тем местом, где лучник оттолкнулся от промороженного края оврага. Почти сразу неуловимые токи, идущие от земли, сгустились в нечто хорошо опознаваемое, даже знакомое, потекли густой струей с невыносимо гадким оттенком. Или привкусом. В языке этого мира нет слова для подобных ощущений. А вот в языке его родины оно есть. Харршу. Аура одержимости тьмой.
Поморщившись, он встал. Что же такого важного в Нистале, что ради этого Тьма готова пойти с козыря – использовать одержимого? Ради чего существо из Бездны овладело человеческим телом? Тьме непременно нужна смерть Фариса? Для этого можно было найти метод попроще. Но теперь хотя бы ясно, почему старейшины Нисталя не видят очевидного: когда в Игру вступают подобные силы, еще и не то происходит.
Обратно Раэн возвращался, удивляясь, как умудрился лететь по снегу глубиной почти по колено с такой легкостью. Великое дело – азарт погони! Перед крыльцом он стряхнул с сапог налипший снег, откинул щеколду, вошел в дом и встретил мрачный, смертельно обиженный взгляд Фариса. У парня аж губы дрожали!
– Не догнал, – честно признался Раэн. – Он овраг за садом перепрыгнул, представляешь? И кофе остыл…
Взяв холодную чашку, он поморщился, раздумывая, подогреть этот или сварить новый.
– Кофе? – не выдержал Фарис. – Ты можешь думать о кофе? А если бы он тебя убил?
– Кто? Кофе? – рассеянно уточнил Раэн. Обернулся к очагу, возле которого сидел нисталец, и вздохнул: – Да понял я, понял. Ну не убил же. Ему ты нужен был. А если твоим врагам что-то нужно, ни в коем случае нельзя им это давать. Ты уверен, что бежать в ночь неизвестно за кем без оружия и доспехов такая уж хорошая мысль?
– Ты же побежал! – прозвенел отчаянный голос Фариса.
– Так я и без оружия не бываю по-настоящему безоружным, – устало отозвался Раэн и глотнул кофе.
Тот горчил, и Раэн безжалостно выплеснул содержимое чашки в помойное ведро, а потом распорядился:
– Ужинай и ложись спать. А я прогуляюсь вокруг дома. Это ненадолго, скоро вернусь.
– Я с тобой!
Вскочив, Фарис воинственно вскинул голову, глядя дерзко и просительно одновременно. Раэн опять вздохнул.
– Фар, я буду ставить чародейские ловушки, – мягко объяснил он. – В этом ты мне не помощник. Хотя… идем. Кобылу проверишь и воды принесешь на завтра.
– У тебя даже сабли нет, – горько произнес нисталец, выходя во двор первым. – А если убийца вернется?
– У меня «шайпурский скат» есть, – пробормотал Раэн, останавливаясь на крыльце и глядя на темное небо. Нисталь погрузился в ночное безмолвие, только где-то далеко лениво перелаивалась пара собак. – Но толку от него. Сегодня он вряд ли не вернется, можем спать спокойно. А завтра я подумаю, что можно сделать.
Он посмотрел на Фариса, идущего к сараю-конюшне, и зябко передернулся, но совсем не от холода. Едва успел! Может, и удалось бы вытащить парня, попади в того стрела, а может – и нет. Но если Тьме для выигрыша нужна смерть Фариса, зачем было оставлять его в живых у Девичьего родника? Нет, таких простых замыслов за этими игроками не водится. И, значит, партия еще продолжается.
* * *
На ночь караван вставал кругом. Хоть и считалась дорога от Аккама до Салмины спокойной, не то что в Приграничье, но порядок есть порядок. Даже если едешь по самому сердцу шахства, следует помнить, что караванные обычаи и правила писаны кровью.
Каждый вечер возчики-арбакеши выстраивали арбы замкнутой цепью, распрягали утомленных волов и давали им попастись, а потом загоняли на ночь внутрь кольца повозок. Вместе с остальными возчиками и охранниками Халид поил и кормил коней, стреножил верблюдов, варил в свою очередь на костре жидкую просяную кашу с копченым мясом и стоял в дозоре. Сокол Мехши, главный джандар каравана, поначалу долго к нему приглядывался, но вскоре убедился, что новичок не отлынивает от работы и знает, как подойти даже к самому упрямому и хитрому верблюду. А что рот открывает нечасто и только по делу, так это не порицания достойно, а похвалы.
У опытных охранников, а Рудаз ир-Салах не скупился и нанимал отменных джандаров, тоже не вызывало вопросов, почему Халид не снимает платок даже на привалах и держится немного поодаль от остальных. Пустынник, что здесь непонятного? Любой, кто живет в Великих Песках, так привыкает укрывать лицо от палящего солнца и злого ветра, что без платка чувствует себя голым. И болтливость среди людей пустыни тоже не в чести, это всем известно.
Его, конечно, расспросили, как водится, кто таков и откуда, ходил ли раньше с караванами и кого знает из уважаемых людей дороги. Халид отвечал скупо, но точно и почти не врал, просто умолчал кое о чем. Называться собственным именем он не боялся, ир-Кайсахи – огромный род, кочующий по северной части Великих Песков уже много столетий. Кто из чужаков разберет, к которому из девяти племен этого рода он принадлежит? И уж точно вряд ли кто-то вспомнит, как звали мальчишку неполных восемнадцати лет, который давным-давно сгинул в Приграничье. Разве что тот, ради которого Халид прятал лицо.
Но он вроде бы ни о чем не подозревал.
– Эй, Халид! – окликнул его Мехши, сидящий у костра среди остальных охранников. – Всех звезд не посчитаешь, всех дел не переделаешь. Иди поешь, пусть эти бездельники-арбакеши сами крутят хвосты своей скотине. Видит небо, они с волами сыновья одной матери, только не знаю, кто глупее, рогатые или безрогие!
И показал винный кувшин с длинным узким горлом, один из нескольких дюжин, что хранились с остальной провизией, но взять их можно было только с личного дозволения Рудаза ир-Салаха.
Кто-то из джандаров лениво гоготнул шутке старшего, кто-то отпустил несколько соленых словечек про эту общую мать и ее богатую грудь, вскормившую столько потомства, и остальные снова рассмеялись. Арбакеши, что сидели у другого костра и покорно проглотили насмешку Мехши, на этот раз возмутились, но их никто не стал слушать.
Где караванные соколы – благородные воины, вскормленные с конца сабли, а где арбакеши – простонародье, воловьи няньки, собиратели навоза и хвостокруты. Не зря же одним платят серебром, и сам караван-даш не брезгует иногда присесть к их костру, а других можно в любом городе выгнать, если окажутся строптивы или глупы, и нанять новых. Уж править волами да смазывать колесные оси любой мальчишка способен.