Нынешний Алан сидит за столом и весьма быстро кромсает все, что предложено. Выходит очень мелко.
Воган аккуратно отклоняет предложение помощи в потрошении пары рыбин, опасаясь, что извлечение внутренностей из свежих еще тел принесет Эр-Харту ненужную память.
Сам Эр-Харт даже не думает возмутиться пренебрежением к своим способностям. Стучит ножом по доске вхолостую, затем играется, вращая его в пальцах, легко подбрасывает и ловит, вызывая завистливые вздохи поваров. С большим вниманием следит, как Воган бросает овощи в котел, а рыбу отправляет на зажарку.
Масло на сковороде шкворчит как обычно, однако впервые Воган ощущает неудовольствие этим фактом.
Внимательный взгляд Эр-Харта лишил привычные действия их законного обаяния!
Неудовольствие самого повара закономерно выливается в пережаренную рыбу, которой покаянно хрустит Эр-Харт, воспринявший более ранний и слегка подгорелый ужин частью своей повинности.
К счастью, на кухне было полно и других дел: принести воды, почистить котлы, приготовить приборы, последить за частями разных блюд, помочь, подержать, вылить или налить, снова набрать воды, следить за соусом в оба глаза, ловить убежавший соус…
Эр-Харт не ропщет, с искренним смирением воспринимая равно успехи или неудачи. Конечно, лучше всего он именно режет. Кто бы сомневался. Впрочем, офицер к тому же оказывается изрядно ловок, а это изрядно облегчает жизнь повару, равно как и потеснившимся в обязанностях прочим поварятам.
Во время ужина Эр-Харта вызывает с кухни юный советник, крайне серьезный и совершенно неулыбчивый для своих без малого ста лет.
Воган, разумеется, отпускает наказанного офицера, создавая себе возможность подслушать секретные беседы, чтобы выяснить — каков Эр-Харт для тех, с кем общается каждый день в Нижнем мире.
Обрывки разговора без слов сообщают Вогану не менее искренне, чем сам Эр-Харт: или этот волк дивно притворяется, или действительно перестал быть жестоким чудовищем, обожавшим потрошить живых противников и убивать всякого, кто ведёт себя иначе, чем приказывает Эр-Харт.
Воган нарочно выглядывает из кухни, чтобы убедиться, ему не кажется: Эр-Харт стоит перед невыразимо юным советником, опустив голову, заложив руки за спиной, смиренно слушая указания, вежливо отвечая на вопросы и скромно предлагая что-то изменить.
Справиться с ошеломлением оказывается непросто. Воган меланхолично отводит нож от рыбы и проводит по собственному предплечью. Приходится сильно порезаться, чтобы отвлечься от видения старшего, древнего, жестокого живодера, мягко улыбавшегося беззащитному перед ним советнику, изволившему нынешнего офицера даже воспитывать на тему неподобающего поведения.
— Мало ли, кто и что скажет про короля! — советник вздымает перст указующе. — Надо сказать мне, а не царапать горло лесовику!
Алан поддакивает, покачивая головой, то есть соглашается на словах, но будет делать как задумал. У их короля появился крайне верный волк.
Все происходящее смахивает на дурную шутку или затянувшийся сон.
Как бы ни обстоит дело с Эр-Хартом, запах собственной крови, боль пореза, захлестнувшее удивление, деловой советник — все оказывается реальным.
Вернувшийся обратно на кухню Эр-Харт вздыхает печально, втягивает воздух, чуя порез Вогана даже через бинт, и вопрошает: как так вышло. Бессменный повар Черного замка отбрехивается сложным характером некоторых старичков, выразительно проводя по ножам на поясе, но не отводя глаз от Эр-Харта.
Тот не интересуется продолжением беседы, спрашивает новое задание. На кухне жарко, тот сбрасывает тяжелый плотный дублет, оставаясь в рубашке, белой, слегка просвечивающей. Если знать, куда смотреть…
Стоит Эр-Харту отвернуться, сесть к Вогану спиной, тот «случайно» толкает под локоть несущегося с водой поваренка, так что весь ковш выливается на спину Эр-Харта, обрисовывая шрам в виде морской звезды. Сомнений быть не может — перед ними древний ши. Сердце Стаи.
Никто из поварят ничего не понимает, кроме странной неаккуратности главного повара, но Воган помнит этот шрам — с левой стороны спины, за сердцем.
Когда-то Нуаду возжаждал вырвать сердце у зарвавшегося Сердца стаи, успел вонзить когти в шкуру, свести их щепотью, собираясь проломить ребра, но Эр-Харт, конечно, не дался.
Зато у древнего остался шрам, старый, приметный, запечатлённый в книгах и манускриптах.
По которому его легко опознать, и сам Эр-Харт наверняка смог бы вспомнить себя. Если доложить Мидиру, то ещё неизвестно, что победит, желание защитить одного, пусть крайне преданного волка, или уберечь весь Дом.
Как Воган и думает, совершенно оголяться Эр-Харт не желает. Выходит, отжимает рубашку и возвращается, по виду переживая, что попался под руку.
С этим ши нужно что-то решать.
Никто в замке, кроме Вогана, не осознает затаившуюся в нем опасность. Беспамятный волк, баснословно хорошо владеющий разными стилями боя, давно никого не удивляет. Алан вписался в Дом, словно всегда был ему родным — как, собственно, и было!
Припомнив длинный кровавый список, повар решает: это все же Эр-Харт, он не выйдет с кухни. Случайно порежется одним из ножей насмерть. Если это другой волк, незнамо как объявившийся в теле Эр-Харта и не обладающий характером и памятью старого живодера, Воган выпустит офицера невредимым.
Первой проверкой стала рыба, потом — потрошение поросенка, потом разделка говяжьей туши, потом, чуть не искупанного в крови офицера Воган ставит перед необходимостью нарезать ливер.
В основном — сердца.
Остается лишь стоять над волком, придирчиво наблюдая за процессом. Случайно удерживая один из своих ножей крайне неудобно, зажав его вместе с ручкой сковороды в кулаке.
Поначалу повар ощущает лишь растущее напряжение, потом принимается приглядываться к сидящему волку, обращает внимание на старый, знакомый хват ножа и на новые шрамы, проглянувшие из-за намокшей рубашки и склеившихся сосулек волос.
Очень широкая, старая полоса, обернувшая шею. Не пропавший даже в Светлых землях след от рабского ошейника.
Воган шумно вздыхает.
Мир встает на свое место.
Гордый и кровавый ши не смог бы бесследно пропадать в Верхнем мире столько тысячелетий. Гордый и кровавый ши не вынес бы подобной муки и унижения. А это означает, что гордого и кровавого ши давно нет. Облегчение накатывает дурной волной, настолько сильной, что Воган чуть не падает, хватаясь за плечо этого подозрительного волка. Повар и сам не знал, что напряжение было столь огромным. Волк не отдергивается.
Воган зовет на пробу:
— Э… Алан?
Волк поднимает совершенно серые, ни капли не желтые глаза, напоминающие об Эр-Харте только формой да насыщенностью цвета радужки. Вот только смотрит с абсолютно иным выражением.
— Я делаю что-то не так? — тихий голос оказывается разборчивым и в шуме кухни. — Нужно мельче? Крупнее?
— Нет-нет, — Воган встряхивает головой, разражаясь грохающим смехом облегчения. — Я как раз хотел сказать: сердца ты режешь просто идеально!
Новый Алан, прежний Эр-Харт недоуменно-мягко улыбается, явно не решив, комплимент это или издевка.
Все хорошо в Благом мире, кроме этого фоморового шрама.
Воган возвращает свои ножи в ножны все, переставляет сковороду, поудобнее перехватив вскипевший ковш: если перед ним сидит не Эр-Харт, нужно оставить древнему как можно меньше шансов напомнить о себе. И тем более вернуться. Нельзя исключать таковую возможность.
Подгаданный жест, неловко попавшийся под ноги поваренок — и выплеснутый кипяток летит туда, на узнаваемый шрам Эр-Харта, все еще метящий спину Алана.
Офицер вскрикивает, дёргается, закостеневает спиной, затем падает на стол грудью. Поварята замолкают, на кухне воцаряется почти тишина: жутко продолжают шипеть и хрипеть котелки и блюда, доготавливаясь. Только никто не дышит.
Новый волк содрогается, приходя в себя после краткой потери сознания — выносливость у него совершенно эр-хартовская.
Поварята словно боятся приближаться к пострадавшему, изо всех сил пытающемуся не скулить, всего лишь скребущему стол едва выпущенными когтями. Воган вновь убеждается в правильности своих действий. Решительно шагает к… Алану.
Волк вздрагивает когда большая ладонь Вогана обхватывает его шею.
— Терпи!
Бывший Эр-Харт косится темно-серыми, еще более темными от боли глазами, безмолвно ожидая окончательной расправы. Или это просто так кажется повару.
— Терпи! — Воган повторяет, уже стыдясь своего стремления подстраховаться.
Быть древним волком, кроме всего прочего, означает кое-что еще: у Вогана есть силы, чтобы перелатать половину замка, но можно употребить их все и на одного волка. И попросту нарастить ему новую кожу на спине.
Магия рвется бурным потоком, нашедшая применение, достойное ее мощи, Алан дёргается, скользит по сиденью, пытаясь вырваться, увернуться: боль возрастет, старая кожа с треском слезает, новая растет, обхватывает мышцы, прикрывает рану, гасит, утишивает…
Алан вздрагивает и бьется, скребет по столу вытянувшимися целиком когтями, огромными, под стать Мидиру, черными — как и полагается Эр-Харту.
Воган безжалостно лечит, стараясь не обращать внимания на проклюнувшееся сочувствие, вызывая из памяти картины прошлого с демонстрацией жестокости Эр-Хартом. Однако эти картины оказываются бесполезными. Они никак не прикладываются к этому волку, бьющемуся от боли за чужие прегрешения.
Темно-серые глаза начинают закатываться, так и не становясь желтыми, Воган встряхивает Алана, пытаясь вернуть, додержать его в сознании.
— Стой! Терпи! Сейчас уже все! — наклоняется, обеспокоенно заглядывая в лицо.
Как ни странно, помогает именно это, словно прорвавшееся сочувствие что-то офицеру доказывает. Он прикрывает глаза, соглашаясь, сжимает бескровные губы и перетерпевает последнюю волну лечения, не выпадая никуда — ни в сон-жизнь, ни в жизнь прошлую, ни в бессознательное состояние нежизни вообще.
Когда Воган отпускает вылеченного волка, поварята вокруг выдыхают разом, а сам Алан утыкается в столешницу лицом совершенн