– На сегодня с меня хватит! – ответил Трезор, закуривая. – Запарился я. Сейчас поеду на Волгу купаться.
Облаченный во все черное – черную футболку, черные спортивные брюки, и черные кроссовки – он повел своими широкими и мрачными плечами.
– Сигарету оставь и езжай, – напомнил Андрей.
Трезор протянул одну сигарету.
– Держи, стрелок.
– Две давай, чего уж там.
Взяв вторую сигарету, Андрей одну положил в карман, другую закурил:
– С сегодняшнего дня бросаю курить. Когда стреляешь сигареты по одной, выкуриваешь гораздо меньше.
– И по деньгам дешевле получается.
Сложив пальцы в виде пистолета, Андрей сделал вид, что стреляет, а Трезор, схватившись за левое плечо, изобразил раненого. Со стороны здания потянуло тошнотворным сладковато-гнилостным запахом. Трезор поморщился, через ноздри выдыхая дым.
– Кто-то говорил, что мне тут хорошо работается? – спросил Андрей, делая вид, что ему приятен этот запах.
Трезор посмотрел в упор на товарища.
– Я чего хотел сказать, – сегодня тебе на дежурство погорельцев привезут. Клиенты у тебя намечаются, клиенты.
– Возможно.
– Я к тому говорю, чтобы ты не забывал про мой интерес, когда будешь проворачивать свои делишки. Мой интерес, Андрей. Это же я тебе клиентов подгоняю фактически. Свою часть работы я выполнил.
И он хищно оскалился.
– Деньги пахнут керосином.
Андрей равнодушно отмахнулся:
– Аутодафе зачетный получился. Но дело не в этом. То, что привезут – это начало большого пути. Ты знаешь нашу кухню. Может, родственники откажутся от внеочередного вскрытия, и все такое.
И он посмотрел на друга чистым взглядом. Трезор, этот могучий колосс, – печальный, кроткий, молчаливый, – стоял, не шелохнувшись, отбрасывая широкую тень на горячий асфальт.
– Да я понимаю, – сказал он вяло. – Хитрая у вас механика. Просто очень кушать хочется. Ты ведь понимаешь, всё от бедности.
Тут из окна первого этажа высунулась круглая веснушчатая физиономия и зычный голос позвал Андрея. Это была Валентина Самойлова, медрегистратор. В выражениях, которым ужаснулись бы вокзальные забулдыги, она поторопила Андрея, потому что его ждет начальник.
– Давай, Трезор, мне пора, – кивнул Андрей в её сторону. – Работа начинается.
Пожимая руку на прощание, Трезор напомнил о деньгах:
– Постарайся что-нибудь придумать, друг!
Дверь регистратуры была открыта. Самойлова, грузная сорокалетняя женщина, заполняла журнал. Вписав ловкой рукой паспортные данные покойного, она поставила свою подпись, убрала паспорт в сейф, и, передавая Андрею связку ключей, бодро произнесла:
– Дежурство сдал, дежурство принял. Ночью не хулигань. Примешь много трупов, на глаза мне не показывайся.
– Куда ж их девать? Лето на дворе – сезон.
Объясняя, «куда», Самойлова употребила замысловатую фольклорную фразу, которую легко можно было использовать в любой другой житейской ситуации. Коротко и ёмко. На вопрос Андрея, по поводу чего вызов к начальнику, Самойлова, подмигнув, сказала:
– Какие-то жалобщики жалятся. Плакают, что обобрал ты их.
– Кто такие?
– Так, порожняки, – ответила она уже в дверях. – Все, я убежала.
Закрыв регистратуру на ключ, Андрей вышел в вестибюль, а оттуда – в длинный мрачный коридор. Напротив кабинета начальника судебно-медицинской экспертизы стояли двое – мужчина и женщина. Андрей их сразу узнал: родственники покойного, который был доставлен в бюро СМЭ на прошлых выходных. По выходным вскрытий не было, и родственники заплатили за то, чтобы забрать тело покойного в тот же день, когда он попал в морг. Андрей беседовал с родственниками по поводу оплаты, и он же принял от них деньги за внеочередное вскрытие и за ритуальные услуги.
И теперь эти люди пришли на него жаловаться. Обычная история. Сначала они упрашивают и предлагают деньги, а после похорон пытаются вернуть потраченные средства – кто через прокуратуру, кто через облздравотдел. У кого какие связи. От этих связей зависит успех мероприятия. Если на руководство начинают давить, приходиться деньги возвращать. Нынешние посетители пришли к начальнику бюро СМЭ.
Пройдя мимо них, как мимо пустого места, Андрей постучал в дверь, и, дождавшись приглашения, вошел в кабинет. Шалаев Василий Иванович, начальник бюро, сидел за своим рабочим столом. Его объемная фигура и серьезное полное лицо внушали уважение, почтение, и трепет. В нем было величие полноводной реки. Поздоровавшись, он собрался уже дать знак пригласить в кабинет ожидавших в коридоре посетителей, но те прошелестели сами, будто привнесенные сквозняком. Шалаев предложил всем присесть. Андрей сел у одной стены, посетители, которых он мысленно окрестил «ходячий гербарий», опустились на стулья напротив. Когда все заняли свои места, Шалаев обратился к жалобщикам.
– Итак, Бронислав Филиппович, и Клавдия…
– Арнольдовна, – подсказала женщина.
– Клавдия Арнольдовна, – продолжил начальник СМЭ. – Вы обратились с жалобой на нашего сотрудника, дежурного санитара, который тут находится. Расскажите в его присутствии, в чем вы его обвиняете.
Жалобщики, старательно благочестивые, опустили глаза, их ресницы синхронно задрожали, им понадобились некоторые усилия, чтобы не взглянуть на обидчика, некоторое время раздавался их свистящий шёпот – они совещались, затем заговорил мужчина, а женщина ему подсказывала и дополняла. Бронислав в своем рассказе поначалу был проникнут глубоким внутренним смятением и мучительными воспоминаниями обо всех событиях, это было видно по его вегетативным реакциям. Потом он подуспокоился, пообвыкся, разошелся, и разговорился. Повествование было подробным, точным, внятным и доходчивым, оно пестрило разнообразными мелкими деталями, словно события, о которых шла речь, произошли специально для того, чтобы о них потом рассказывали.
Тихомиров Егор Михайлович, приходившийся родственником Брониславу Филипповичу и Клавдии Арнольдовне, был обнаружен дома мертвым. Прибывший на место врач, осмотрев покойного, сразу же вызвал участкового милиционера. Налицо были все признаки отравления уксусной эссенцией. Судя по всему, суицид, при котором свидетельство о смерти выписывается судебно-медицинским экспертом после вскрытия. Участковый оформил направление, и покойный был доставлен в судебно-медицинский морг. Санитар, дежуривший в ночь с пятницы на субботу, принял труп и сообщил родственникам, что вскрытие будет не раньше понедельника. И это не факт – холодильник забит до отказа, а бригада экспертов проводит только десять вскрытий в день. Поэтому рассчитывать надо на вторник-среду.
Родственникам хотелось как можно скорее предать земле тело покойного. Условия хранения оставляли желать много лучшего. Бронислав Филиппович и Клавдия Арнольдовна спросили санитара, может ли кто-нибудь посодействовать скорейшему решению вопроса. Санитар ответил, что «попробует что-нибудь сделать», и куда-то вышел, а когда вернулся, сообщил, что можно «организовать» вскрытие и выдачу тела в кратчайшие сроки, но это «потребует определенных издержек». И он озвучил сумму. Родственники были вынуждены согласиться на эти условия. Но потом, уже после выдачи тела, они увидели в вестибюле прейскурант цен и ужаснулись. Оказывается, услуг по внеочередному вскрытию там не было, а стоимость всего остального – обмывание, одевание, и так далее – эти цены были в десять раз ниже, чем те, что озвучил санитар.
Поэтому они решили выяснить – на каком основании с них взяли такие большие деньги. Им нужно документальное обоснование, смета расходов, и детальная расшифровка существующих тарифов. И если им это не предоставят, они будут требовать возврата денег, оплаченных ими за внеочередное вскрытие, а также разницу между суммой, оплаченных ими за услуги и теми расценками, что указаны в официальном прейскуранте.
Кроме того, общий фон и обращение сотрудников бюро СМЭ. Бронислав Филиппович просто не мог спокойно находиться в этих мрачных бетонных стенах, он плакал, его тошнило, а Клавдия Арнольдовна ужасалась речи сотрудников морга – безобразной, стилистически резко сниженной. «Где, типа, деньги?» – разве это разговор?!
Закончив повествование, Бронислав Филиппович победно посмотрел на Андрея, затем перевел взгляд на Василия Ивановича.
– Вы закончили? – спросил начальник СМЭ.
Жалобщики закивали – да, мы всё сказали, и ждём справедливого решения.
– Вы утверждаете, что наш сотрудник – Андрей Александрович Разгон – незаконно взял с вас деньги?
И на этот вопрос они ответили положительно. Тогда Шалаев обратился к Андрею:
– Что ты на это скажешь? Брал ты с них деньги?
– Не понимаю, о чём вообще речь, – равнодушно ответил Андрей и спросил, в свою очередь, у жалобщиков:
– Вы уверены, что это был я, а не кто-то другой?
Клавдия Арнольдовна недоуменно уставилась на него, а Бронислав Филиппович вскочил и возмущённо выкрикнул:
– Нет, каков нахал! Отрицать очевидное – это какую надо иметь наглость!
– Может, вы скажете, что вообще нас никогда не видели? – язвительно спросила Клавдия Арнольдовна.
– Может быть, видел, – ответил Андрей, делая вид, что пытается что-то вспомнить. – В городе, или на автобусной остановке, вариантов много может быть разных. Столько людей, голова идет кругом.
– Но вы же принимали покойного и заполняли журнал, – сказал Бронислав Филиппович, шумно опускаясь на стул.
– Покойного помню, и журнал помню. А вас не помню. Я, что ли, ходячая камера, должен всё фиксировать.
Тут жалобщики громко заговорили – наперебой, яростно жестикулируя, распаляясь от своих выкриков. Сидя в своем кресле, хозяин кабинета смотрел на них, не прерывая. Его лицо выражало чувство глубокого понимания и участия.
– Все это очень несерьезно, молодой человек, – заметила серьезным тоном Клавдия Арнольдовна, немного успокоившись. – Мы не за тем сюда пришли, чтоб перед нами ломали комедию.
– Совсем распоясался, вымогатель! – сказал Бронислав Филиппович голосом, свистящим, как бич. – Получается, мы все это придумали – наш разговор, и передачу денег?!