С радостным нетерпением взошёл он по ступеням. Когда он приблизился, Екатерина встала и повернулась к нему, точно супруга навстречу супругу; она пожелала сама расстегнуть ему ворот и положить друга на плаху, как на брачное ложе.
А потом преклонила колени рядом с ним. После того, как он трижды благоговейно произнёс: «Иисусе, Екатерина», палач опустил меч, и отрубленная голова упала на руки девы. И вдруг Екатерине почудилось, будто вся кровь казнённого разлилась по ней, наполнив всё её тело тёплым, точно парное молоко, потоком; ноздри её затрепетали от чудесного благоухания; перед подёрнутыми слезами взором замелькали тени ангелов. В изумлении и восторге она мягко погрузилась в бездонную глубину неземных утех.
Две женщины из мирской конгрегации ордена святого Доминика, стоявшие у подножия эшафота, увидели, что она лежит неподвижно, и поспешили поднять и поддержать её. Придя в себя, святая Екатерина сказала им:
– Я увидела небо!
А когда одна из женщин собралась смыть губкой кровь, запятнавшую одежды непорочной девы, Екатерина с живостью удержала её:
– Нет, не стирайте с меня эту кровь. Не отнимайте у меня мой пурпур и мои ароматы».
Закончив, Катя отложила в сторону тетрадь. Было уже поздно. Она приняла ванну, потом, накинув кимоно, долго ходила по квартире, представляя рядом с собой Андрея, – как она будет ходить и показывать, где тут что находится. Когда-нибудь они отсюда уедут, но какое-то время это будет их дом. Жёлтое кимоно загоралось в зеркалах прихожей, потом гасло и снова вспыхивало в зеркале тёмной комнаты.
Погасив свет, она пошла спать.
Утром Катя вспоминала свой сон. Ночью ей снился ядовитый цветок – маленький, жёлтого цвета, в виде звёздочки. Она заметила его издали, подбежала к нему. А ведь было в лесу столько милых, простых цветов. Она видела только этот блестящий, желтый.
Катя долго вспоминала продолжение сна – что же она сделала с этим цветком. Но так и не вспомнила.
А днём, сидя в купе, она, движимая необъяснимым порывом, раскрыла сумку, достала тетрадку, и вскоре на одной из чистых страниц появилось стихотворение.
Глава 114
Ты слышишь музыку —
Ангелов хор.
Ты слышишь музыку —
Плеск земли.
Мы слушали музыку
До тех пор,
Пока ее слышать могли.
Самая светлая музыка —
Смех.
Самая горькая —
Плач.
Эта музыка есть для всех,
Себя от нее не прячь.
Тонкая музыка – это стон.
Легкая – только вздох.
Такою музыкой полон сон.
Это музыка между строк.
Молчания музыка так сильна
Кружится в вальсе теней.
Поет музыка себя сама,
И ты поешь вместе с ней.
Самая страшная музыка:
Комья земли стучат о крышку гроба.
Глава 115
Втроём они сидели в ресторане «Август» – Андрей, Мариам, и Олег Краснов, прибывший накануне в Волгоград. Играла электронная музыка – какой-то причудливый рисунок из звуковых лоскутков. Чувствовалась усталость автора, отсутствие у него желания создавать что-то новое.
Сидя рядом с Андреем и слушая сидящего напротив неё Краснова, Мариам делала удивлённое лицо и держалась чрезвычайно скромно; это могло заставить сомневаться в её уме, но создавало впечатление, что она бесхитростная, искренняя, и порядочная девушка. Она держалась свободно и естественно с несколькими близкими подругами, с которыми была знакома ещё со школы. В обществе других женщин, включая жён друзей Андрея, она восторгалась, соглашалась, и молчала. Если же ей выказывал внимание интересный и остроумный мужчина, она напускала на себя ещё большую скромность и застенчивость, и, потупив взгляд с прелестной робостью, вдруг бросала игривое замечание, которое было особенно пикантно своей неожиданностью и воспринималось как выражение особой симпатии, так как исходило из столь сдержанных уст, и из столь скрытной души. Не кокетничая, не меняя позы, не прибегая к каким бы то ни было уловкам, только чуть прищурив глаза и сделав быструю гримаску губами, она внушала мужчинам лестные для их самолюбия мысли. Даже Второв, с которым был «подписан пакт о ненападении», пытался заигрывать с нею.
– … я чувствую себя смертельно уставшим человеком, – сказал Краснов, которому недавно исполнилось тридцать шесть. – Всё, что мне нужно – отпуск… минимум на год.
– Что вы говорите? – изумлённо воскликнула Мариам, и, подперев рукой подбородок, незаметно для других зевнула.
Ей было скучно, она и не хотела сюда идти, полностью доверяя мужу, но Андрей упросил составить им компанию, чтобы не оставлять её дома одну.
– Да… – оживился Краснов, – Во мне накопилось столько усталости, даже не знаю, хватит ли года. Если раньше я легко управлялся с сотней дел, то теперь любая, даже незначительная работа, или поручение, вызывает во мне такую негативную реакцию, и такое стойкое отвращение, что пора задуматься об увольнении.
– У меня тоже было такое, когда я увольнялся из Бюро СМЭ, – сказал Андрей.
– Ты уволился, и что потом? Как ты справился с ситуацией?
– Да так, – уклончиво ответил Андрей, не рассказывать же в присутствии жены про Абхазию, – двадцать четыре года – это не тридцать шесть.
Отодвинув пустую тарелку, Краснов налил всем вина, и поднял тост за Мариам, а в лице её и за свою супругу, с которой прожил уже пятнадцать лет, и за это время она стала ему почти как родственница, – родная душа. Все выпили.
Андрей вспомнил недавнее признание Краснова – у него не было близости с женой полтора года. «Мы с ней как родня, а родственников не трахают», – сказал он тогда.
«Неужели так бывает?» – удивился Андрей.
Чтобы выручить Мариам, он попросил её рассказать про поездку в Израиль. В любой компании Мариам нравилось описывать всё, что касалось их взаимоотношений с Андреем, особенно свадьбу и свадебное путешествие. И она приступила к рассказу. Во вступлении прозвучало то, что именно в этом ресторане произошла их помолвка.
По мере того, как повествование приближалось к посещению Стены Плача, Андрей всё больше хмурился. Он отчётливо вспомнил знойный день, бронетранспортёр, пёструю толпу, и выдранный из блокнота листок в клеточку. Собираясь написать на нём стандартный набор пожеланий – успех в делах, семейное счастье, здоровых красивых детишек – в последнее мгновенье он вдруг передумал, и написал следующее:
«Ещё хотя бы раз увидеть Катю».
И, свернув листок, вложил поглубже между камней.
Сменили музыку. Зазвучали завораживающие переборы гитары, зацикленные синтезаторные секвенции, лиричная труба, фортепиано. А уникальный бархатный голос брал испепеляющей искренностью, эта вычурная баллада ни секунды не звучала вульгарно.
«С каждым по отдельности было бы намного веселее, надо было послушаться Мариам, и не тащить её с собой», – подумал Андрей.
Всё было как-то буднично и немного выспренно; и если что своеобразно оживляло атмосферу, так это господствовавшее в зале тревожное ожидание, будто вот-вот что-то оборвётся – музыка, ночь, те силы, которые всё удерживали в равновесии. Впечатлительный гость чувствовал сразу, что чего бы он ни искал здесь, ему вряд ли удастся это найти.
Стало вдруг темно, но почему, не упала ли туча? Или в глазах потемнело?
В дымном, пропитанном острыми ароматами пищи сумраке ресторана зазеленело платье приближавшейся к их столику девушки, точно тёмные речные волны ворвались снаружи. Андрей словно не глазами её увидел, а незрячим сердцем. Он видел её, не видя ни черных туфель на высоких каблуках, ни зелёного платья, ни её глаз и лица, ни её рук и плеч, ни изумрудного ожерелья на её груди, напоминавшего застывшие капли озёрной воды.
Он закрыл глаза и вновь открыл их, чувствуя величайшую муку и величайшее счастье жизни, и готовность вот тут же, сейчас умереть. Для того, чтобы заново пережить счастливое чувство, и превзойти его новыми ощущениями, – оказалось, не нужно было ни зрения, ни мыслей, ни слов. Только ощущение близости любимого человека, осознание, что он рядом, и тепло его касается тебя.
На мгновение лицо Андрея озарилось несказанной радостью. И тут же омрачилось – он был не один.
Она села напротив Андрея, и, посмотрев в сторону Олега Краснова и Мариам, сказала с вызовом:
– Я – Катя.
И перевела взгляд на Андрея. И тогда он увидел, что она пьяна. Сигарета в руках её дрожала, пепел падал мимо пепельницы. С минуту длилось молчание, оно казалось бесконечным. Всё так же играла музыка, за соседними столами веселились люди, но оттого, что двое – Краснов и Мариам – примолкли, казалось, безмолвная тишина сковала зал. Не поворачиваясь к ним, Андрей представил их, назвав по имени, спросил, как дела. Он старался говорить и выглядеть непринуждённо, но щёки горели, как от ветра и солнца, и сердце билось гулко, сильно, не хотело успокаиваться.
– Ты женился, – бросила она с пренебрежительной усмешкой.
– Ну, а ты?
– Как обычно – невеста без места.
Краем глаза он увидел, что Мариам, облокотившись, напряженно следит за всем происходящим, переводя взгляд с одного на другого. Краснов, прикрыв лицо ладонью, отвернулся.
Как изумление доходит до рассудка, до Андрея дошёл весь смысл ситуации. Мариам, безусловно, всё ясно, она лишь выжидала, как поведёт себя муж.
– Что же мы не веселимся? – спросила Катя. – О, с таким вином… Что это, Италия? Это я не поддерживаю. Андрюша, ты же сам говорил, что такое вино только для мытья раковин. На свете нет никакого вина, кроме абхазского. Если ты ещё хоть раз попробуешь его, уверена: никогда в жизни не притронешься к любому другому…
Он увидел в её глазах отражение безмерной тоски и нарастающего бунта души, которую уже ничто не повернёт к нему. Она – муки сомнения растерявшегося человека, не имеющего твёрдых желаний. Не видя Мариам, Андрей явственно чувствовал её взгляд, парализовавший его, сковавший по рукам и ногам, прилепивший язык к нёбу.