Вечером Иосиф Григорьевич обсуждал с женой покупку загородного участка. Хорошее место, неподалеку от водоёма, и дом вполне приличный. И цена приемлемая. Муж разводится с женой, и срочно реализует все активы. Лариса спросила, будет ли нужная сумма денег. С банковского счета неохота снимать. Иосиф Григорьевич ответил, что да, будет. И вспомнил про Моничева. После той проверки, которую отменили так же, как назначили – по звонку – хозяин «Доступной техники» стал совсем ручной. Не составит труда взять у него нужную сумму.
– Повальная эпидемия, – сказала Лариса. – Все разводятся со старыми женами и женятся на малолетках.
– Не слышал. Среди моих знакомых таких нет.
Иосиф Григорьевич долгое время размышлял над тем, что в двух связанных между собой делах – о «машинных» убийствах и в деле Кондаурова – фигурируют девушки. И ему пришла в голову мысль: может, это не две, а одна и та же девушка?! И он принял решение: похлопотать в суде, чтобы дело Кондаурова было возвращено на доследование.
Глава 27
Андрей пробирался сквозь заросли «мандрагор» один, без Кати. Она осталась в машине – от греха подальше. Слишком подозрительный был этот художник. Хоть и старик, но мало ли чего может вытворить при помощи своих колдовских мантр.
Андрей застал его за работой. Старик дорисовывал чудовищ. Они занимали центральную часть полотна. По краям же были набросаны растерзанные тела их жертв, далее братья ордена Милосердия подбирали их и увозили хоронить. Кресты, гробы, хоругви – черный погребальный смерч – уносился вдаль.
Взглянув на посетителя мутным взглядом, старик Газнели посмотрел на входную дверь. Андрей злорадно улыбнулся и развел руками – нет, старый сластолюбец, я пришел один! Тогда старик внимательно осмотрел Андрея с головы до ног, видимо, в надежде на то, что вдруг, как у фокусника из кармана, откуда-нибудь выпрыгнет девушка. Но чуда не произошло.
– Рад вас видеть. Магия чисел позволяет вам держаться в форме.
Художник вопрошал чудищ, нарисованных им, и восхищался мудростью их ответов. Если бы персонажи других картин роняли бы слова такие же красивые и драгоценные, как сами они…
– Почему один пришел, где девушка? – внезапно спросил он.
– Что с картиной, маэстро?
Газнели отвернулся. Андрей подошел к мольберту и, встав по левую руку от художника, стал наблюдать за тем, как он наносит мазки. Незаметным движением вынув деньги, он как бы между прочим спросил:
– Куда вложить финансы?
Оттопырив карман халата, старик кивнул – мол, сюда. Затем он жестом показал на картину, стоявшую на полу изображением к стене. Оторвавшись от работы, проворчал, что девушка была ему необходима для того, чтобы внести некоторые поправки.
– Ты сказал, чтоб на портрете был жизнь. Но как могу рисовать жизнь с неживой фотографий?! Чудак человек.
Андрей его не слушал. Он развернул картину к себе лицом, и возглас изумления неожиданно вырвался у него. Отойдя на два шага, он весь отдался созерцанию портрета.
Катя была на нём изображена в полный рост. Обнаженная, она бежит к морю по вспененной полосе прибоя. Она беззаботно улыбается, и во всей её легкомысленной непринужденности читается жизнелюбие и влюбленность в собственное стройное тело. Юная безыскусная красота её отражена с поразительной достоверностью. Кроме того, художник блестяще справился с тем, что его особенным образом просили. Ни Катины глаза, ни её улыбка, не отражали того странно-мучительного ожидания, которое присутствовало на всех её фотографиях. Катя признавалась, что высокий уровень тревожности не позволяет ей расслабиться, поэтому на снимках она выглядит напряжённой.
И вот, выполнена её просьба: написан портрет, на котором она такая, какой Андрей мечтает её видеть всегда – жизнерадостная и веселая, торопится навстречу своему счастью. Мастерски выполнен фон. Небо кажется пустым и как будто туманным, но это не пустота и не туман, а какой-то тихий неестественный свет. Ограниченная живопись произвела необъятное – на полотне фигура, казалось бы, стесненная в малом пространстве, и, несмотря на это, всё необъятно, всё неограниченно! Написано не для глаз, всё обнимающих во мгновенье и на мгновенье, но для души, которая, чем более ищет, тем более находит.
В порыве благодарности Андрей обнял старика, сунул ему в карман еще несколько купюр, и, обернув картину плотной бумагой, выбежал из мастерской. «Фотографии!» – опомнился он. И, досадливо махнув рукой, побрел прочь от дома. «Ни за что ведь не отдаст, маньяк!» – решил он.
Они отъехали от владений художника, и, припарковавшись у подножия Сухумской горы, где лучезарное солнце рассыпало желтые розы, Андрей вышел из машины, вытащил с заднего сиденья картину, и развернул, чтобы показать её Кате.
– О… шарман, я это одобряю!
Она долго любовалась портретом, издали, с близи. Потом сказала, что по такому случаю даже сочинила короткое стихотворение.
Когда уж древнею старушкой неказистой
Я буду внуков угощать в вечерний час,
Скажу нескромно, красоте былой дивясь:
Я в юности была прославлена великим портретистом!
Они поехали на рынок. Толпа торговцев начала уже расходиться. Катя обрадовалась – сегодня не придется выполнять опрометчиво данное обещание приготовить что-нибудь самой. Она попросила купить ей мороженое – мороженщики никуда ведь не расходятся. Когда подошли к навесу, Катя спросила, дают ли ложечку для мороженого. Ложечек не оказалось.
– Тебе придется лизать его язычком, это очень мило, – заметил Андрей.
– А тебе бы только посмотреть, как я это делаю! Возьми себе тоже.
Они были счастливы, и радость свою, всеобъемлющую и простую, они расточали в легких словах, как будто ничего не значащих. Они смеялись, когда абхазец-мороженщик, сопровождая слова скупой и выразительной мимикой, в разговоре с ними употреблял выражения на своём родном языке. Её забавляла удивительная подвижность его старого благодушного лица. Она радовалась, и казалось, во всех порах кожи вокруг её полуоткрытого рта разлито удовольствие.
– Днём твоя кожа, как розовый персик, а вечером ты, как смуглянка, – сказал Андрей. – И вообще, ты всё время какая-то разная. Голова идёт кругом, может вас много, и вы меня разыгрываете.
– Да, нас много, мы все прожорливые, похотливые сучки, и у нас тягость к дорогим вещам.
Она протянула ему свое мороженое:
– Лизни. Нет, не кусай! Лизни его языком.
Андрей послушно сделал, она расхохоталась.
– Интересно, что попросит та, другая, вечерняя Катя.
Когда она съела мороженое, он стал уговаривать её снова посетить развалины Келасурской башни. Это так близко. Двадцать… ну, тридцать минут – и они увидят эту древнюю каменную драгоценность. Катя согласилась. И они поехали.
То были развалины огромной башни из валунов, которая является началом Великой Абхазской стены. Стена тянется от моря по ущельям и горам Абхазии на 160 километров. В скале, на высоте 50 метров, где сохранились фрагменты древних стен, выдолблен целый пещерный замок.
– Ты доволен? – спросила Катя скептически.
Ей было непонятно, зачем второй раз ехать смотреть на это место. Камни и камни. Внутрь замка не попасть. Был бы какой-нибудь музей.
– Ты слышал о том, что там жили монахи-пустынники? Вот кто совершал подвиги благочестия и воздержания. То, что рассказала Тинатин, вызывает большое подозрение. Надо съездить в тот монастырь и посмотреть на икону, для написания которой позировала чудо-княгиня.
Андрей воздержался от комментариев. Бросив прощальный взгляд на развалины башни, он заметил:
– Башня и стены имеют оборонительное значение. Обычно охраняют семьи, ценности, скотину. Зачем строить дорогостоящие укрепления для полоумных монахов? Они могут существовать в любом месте, и никто их не тронет.
– Андрюша! Поехали, дружочек мой, на пляж. Чувствую, твоя разомлевшая от солнца голова сейчас такое высыплет!
И они покинули местность, овеянную легендами.
На пляже Катя, копируя своё изображение на картине, бежала к морю. Возвращалась и бежала снова, а Андрей её фотографировал. Она посетовала, что в этом месте нельзя раздеться полностью. Наконец, устав от забегов, присела на камни.
– Андрюша, купи мне мороженое!
Он посмотрел вокруг. Дорожка, заросли пальм, эвкалиптов, и олеандров. Ни одного киоска.
– Пожалуйста… – протянула она жалобно. – Ты же так заботишься о моём здоровье. А в мороженом много кальция, оно полезно для ногтей. А ещё для волос, и для зубов.
Выяснилось, что его не надо долго уговаривать. Он и так был готов притаранить сюда целый хладокомбинат, просто не знал, куда идти. И, наказав ей быть осторожной, пошел наугад. Проплутав какое-то время в поисках, нашел мороженщика, и взял две порции. Обратный путь занял больше времени, чем ожидалось. Андрей заблудился в этих аллеях, и, потеряв терпение, пошел прямо по клумбам и газонам. Внезапно его охватил страх – как тогда, когда он искал Катю.
«Быстрее!» – думал он.
Выскочив на берег, посмотрел по сторонам. Редкие группы отдыхающих – по двое, по трое. Кати нигде не было. От волнения он никак не мог сообразить, куда пойти: вправо или влево. Не запомнилось ни одного ориентира. Да и где, в конце концов, Катя? Не мог же он так далеко уйти!
Мороженое таяло. Погадав, как на экзамене, какой билет взять, решил пойти направо. Он шел быстрым шагом, напряженно всматриваясь вдаль, и внезапно увидел одинокую фигурку, лежащую на камнях, до этого скрытую от ищущего взгляда группой отдыхающих. Громко выругавшись, Андрей побежал что есть сил. Приближаясь, он заметил, что она лежит на боку без движения – в странной, застывшей позе.
– Катя! – громко крикнул он издалека.
Она не шевелилась.
– Катя!!! – закричал он, приблизившись.
Она испуганно обернулась и приподнялась на локте.
– Ты чего такой… Что-то случилось?
– Я заблудился, – сказал он, в изнеможении опустился рядом с ней и протянул мороженое. Его поразил её взгляд – отрешенный, равнодушный ко всему морскому. И как-то странно она лежала.