Все остальные составляющие образа Глеба Гордеева были выдержаны в том же ключе. Он беспрерывно курил и пил всё, что горит. Он утверждал, что все вещи покупает только новыми, так как высоко себя ценит, и должен быть первым хозяином. Зачем вещи с изъянами, доставшимися от прежних владельцев?! Если приобретается машина, то она непременно должна быть с нулевым пробегом. А в один прекрасный день он купил у Синельникова подержанную «ВАЗ 21099» – битую, с большим пробегом, с двигателем, нуждавшимся в капремонте, целым букетом других неполадок; да еще по цене чуть дешевле новой.
С женщинами… Та же история…
С Клавой он познакомился на улице, и тут же повёл в гости к друзьям. Там была шумная пьянка – много народу, много выпивки, в общем, бардак. Не проходя в комнаты, она отдалась ему в ванной. Когда они вышли, Гордеев представил её своим друзьям: моя невеста. На следующий день они подали заявление в ЗАГС, он действительно на ней женился.
Он мог часами говорить, как ему не повезло с жениными родственниками. Есть ли на свете справедливость? Как бог допустил, чтобы на свет появились Гитлер, Чикатило, и тесть с тёщей – родители Клавы? И тут же Гордеев входил в образ заботливого зятя – без напоминания предлагал свою помощь, ездил по поручениям, помогал тестю на даче, дарил тёще цветы и так далее.
Больше, чем тестя и тёщу он ругал только свою жену. Во-первых, не девкой взял. Во-вторых, ленивая, глупая, непрактичная, транжира, совсем не хозяйка. Пироги не печет. То ли дело его мать! Да что там говорить, таких женщин, как его мама, на свете просто нет! Поругавшись с женой, Гордеев мог до утра хлестать водку, плакать, жаловаться на жену. Клава унижает его как мужчину – говорит, что у её предыдущих парней достоинство было больше и толще, особенно у Жорика, о котором она вспоминала с особенной нежностью. Был он выносливее Глеба, не так быстро выдыхался, и на выдумки горазд.
Разве можно терпеть от жены такие сравнения?! После таких оскорблений – только развод! Однако, на следующий день Гордеев, как ни в чем не бывало, гулял с женой по городу в обнимку, демонстрируя, как он с ней счастлив.
Ударяя себя в грудь, Гордеев кричал: я мужик, я хозяин в семье! Но его поведение можно было описать одним словом – подкаблучник. Единственное, в чем никто не сомневался – в том, что он «мужык». Происхождением своим он гордился – родители из деревни, от плуга, от сохи, типичные крестьяне. Глеб Гордеев, сын колхозника, сам человек-плуг, когда был трезвый, действительно много и упорно работал. Наиболее точно охарактеризовала его Алина Второва – беспощадно, с выделением самых важных черт, не затемняя действия их деталями: «мужык, похожий на крестьянку с недобрым мужским лицом… при этом он так и светится интеллигентностью… с фамилией, похожей на название какого-то джина или таблеток от печени».
«Мужык» считал себя человеком принципиальным, честным и прямолинейным. Если жена не устраивает, и потянуло налево, надо прямо об этом сказать, и разойтись. Однако, походы в баню с девочками любил, как медведь бороться.
Гордеев утверждал, что человек он сильный, сам справляется с трудностями, сопли не распускает, и сор из избы не выносит. А в конфидентах у него было полгорода, все были в курсе его проблем, знали его семейную жизнь во всех её душераздирающих подробностях. Он копался в себе с задором прирожденного патологоанатома и анализировал каждый свой чих, а также старательно фиксировал каждый прокол политиков. Не было такой общественно-политической проблемы, мимо которой он мог бы спокойно пройти. Ну, и, соответственно, его любимая поговорка была: «Живите своей жизнью».
Когда Андрей приезжал к клиентам, первый вопрос, который ему задавали, был: ну, как там Гордеев?.. Беседа начиналась с обсуждения последних сводок с его личного фронта. Неразумно и неэтично было обсуждать компаньона, но тот сам себя так поставил, что обсуждение проходило легко и непринуждённо, как разговоры о погоде – разбираемый предмет знали все.
Андрей: Здравствуйте.
Доктор: Проходи. Привёз?
Андрей (передавая коробку с препаратами): Вот, пожалуйста.
Доктор: Отлично, у меня уже заканчивается. Что Гордей, разобрался, где и как?
Андрей: Не понимаю, о чём речь.
Доктор: Ты не знаешь!?
Андрей: Что именно?
Доктор: Он прибегал на днях сдавать мазки. Опять где-то намотал на винт.
Андрей: Это у него вошло в систему. Проституток без резинки тянет.
Доктор: Да… Предупреждал его. Они, хоть и проверяются чаще, чем приличные дамы, всё же риск велик.
Андрей: А что «приличные»… Не вижу разницы. Всё то же самое. А в пересчете на один заход дороже получается.
Доктор: Да… Вот Клава…
Андрей: А что Клава… Тоже приходила проверяться?
Доктор: Да… Они всегда вместе приходят. На этот раз Гордей не может сказать точно, у кого подцепил хламидии. Грешит на многих, в том числе на жену.
Андрей: Жаль, у них нельзя взять отпечатки пальцев. Тогда можно было проследить весь путь, что называется, разложить по мастям.
Доктор: «У них» – это у кого?
Андрей: У этих маленьких зверьков – хламидий.
Доктор: Да… Но Гордей старый шулер – разложил такой пасьянс… Эти его маленькие зверьки… проще сказать, где они не оставили свои отпечатки… Его Клава – такая же шустрая.
Андрей: Гармония. Общие интересы. Опять же, общие хламидии.
Доктор (передавая деньги за реализованный товар): Да… Передавай ему привет, и это… пожелания здоровья и удачи.
Андрей: Пожелаю, был бы толк…
Доктор: Был бы толк, сидел бы я без работы. Давай, беги. Скажи в коридоре, пусть очередной больной заходит.
Глава 62
Что такое осень для тебя
День рожденья счастья и удачи
Развлекаясь, радуясь, любя,
Вспоминай, что рядом кто-то плачет
О том, что своенравная Фортуна
Забыла постучаться в чей-то дом.
А созерцая в зимнем саде клумбу
Взгляни на мертвый лист лежащий за окном.
Что такое осень для меня
На кладбище убитых судеб
В склепе, где покоится мечта моя
На камне высечено будет
О том, что все на свете догорает,
А солнца закаты, прощальные, ясные
Расскажут тем, кто выживает
Что чья-то жизнь на смерть согласна
Золотыми листьями раздав всем карты
Осень покажет дорогу в тот край
Который принимает безвозвратно
Где смерть собирает свой урожай
Глава 63
Земля под ботинками скрипела и пружинила, как старый матрас, – это лежали листья, сверху лёгкие, хрупкие, отличные друг от друга и в смерти, а под ними засохшие уж годы назад, соединённые в одну хрусткую слитную коричневую массу – пепел от той жизни, что взрывала почки, шумела в грозу, блестела на солнце после дождей. Истлевший, почти невесомый хворост крошился под ногами. Тихий свет доходил до лесной земли, рассеянный лиственным абажуром. Воздух в лесу был застывший, густой. Нагретое дерево пахло сырой свежестью древесины. Но запах умерших деревьев и хвороста забивал запах живого леса.
Выбравшись из лесопосадки, Иосиф Григорьевич направился к дому. Домовладение – одноэтажный коттедж с мансардой и двенадцать соток земли, купленное за бесценок просто так, «чтоб было», приобрело вдруг особое значение. Появилось желание расстроить дом, высадить на участке вечнозелёные деревья, и приезжать сюда каждые выходные – отдыхать, дышать свежим воздухом, обдумывать важные решения. В последнее время стали одолевать тяжёлые мысли – сказывалась накопившаяся многолетняя усталость. Нельзя позволить негативу разрушить положительный настрой.
Они пили чай на веранде. Оказалось, Лариса думала в том же направлении, что и он. Она уже определила, где будет их комната, где комната сына, где гостевая; уже распланировала участок, решила, где высадит цветы, а где – деревья. Она даже поставила в церкви свечку Николаю угоднику – чтобы следующий год оказался таким же удачным, тогда можно будет сделать пристройку, построить баню с бассейном.
– Не будем загадывать, – неожиданно сказал Иосиф Григорьевич. – Удача – своенравная госпожа, сколько ни зазывай, как двери ни распахивай, если не по дороге – другой стороной пройдёт.
Лариса посмотрела на него с удивлением – что с ним, всегда жил по плану, сам с утра говорил, что дача будет достраиваться, а раз сказал, значит, так оно и будет. А тут вдруг заговорил об изменчивой Фортуне.
– Тебе нужно отдохнуть.
– Да, сейчас поедем.
– Отдохнуть говорю, куда собрался, сегодня выходной.
– Встретиться надо с одним человеком. Дело очень важное.
По приезду в город Иосиф Григорьевич связался с Еремеевым, и уже через час они сидели за столиком ресторана «Маяк». Обсудили предвыборную кампанию Рубайлова и пришли к единодушному мнению: победа вице-губернатору обеспечена. Он убедительно доказал избирателям свои деловые качества как первый заместитель главы областной администрации, а временно курируя комитет экономики, добился успехов и на этом поприще. Об этом говорится по телевидению, пишется в газетах. Факты достоверны, и, подчеркнул Иосиф Григорьевич, возможно, обошлось бы без дополнительного вмешательства. Но тут же сам себя поправил: нельзя пускать дело на самотёк, ситуация должна быть под контролем.
Главным противником Рубайлова почему-то оказался Синельников. Более достойные люди выдвигали свои кандидатуры, но именно «чокнутый профессор» своей болтовнёй сумел привлечь внимание избирателей, и, по оценкам специалистов, в предвыборной гонке являлся «кандидатом номер два». Плюс ко всем своим многочисленным должностям и членствам в различных комитетах, он возглавлял Общество охотников и рыболовов. «Городские утки» – официальное издание общества – регулярно публиковало статьи Синельникова, содержавшие злобные выпады в адрес конкурентов, и размышления по поводу происходящих в мире событий без каких-либо конструктивных решений, как на них повлиять. Курам на смех. Единственное, до чего он додумался – ухватился за отвергнутую Рубайловым идею с бесплатными обедами для бездомных, и довёл её до абсурда. Пропагандируемая им агрессивная благотворительность вызвала вполне ожидаемую реакцию отторжения. Появилась карикатура, изображающая Синельникова, одной рукой схватившего бомжа за горло, а другой пытающегося втиснуть ему в рот баранью ногу. Подпись гласила: редкий бомж съест хотя бы половину того, что пытается скормить ему Синельников. Экономисты подсчитали, что расходы на ночлежки, и на помощь бездомным превышают все разумные пределы, оказалось, что на одного бомжа тратиться больше денег, чем на пенсионера, честным трудом заработавшего свою пенсию. Заговорили о рассаднике паразитов общества и деморализации общественного сознания. Идея заглохла. А поскольку других не было, Синельников продолжил своё злопыхательство и умничанье на страницах «Городских уток», н