Может, именно поэтому в ночь побега Джек первым получил пулю в затылок.
До того, как мы пересекли границы Петербурга, Лиам хранил молчание, лишь изредка кивая в подтверждение особенно невероятных слов Толстяка. Услышав сообщение, он радовался сильнее нас двоих, вместе взятых, однако через несколько часов его настроение начало ухудшаться. Когда Толстяк закончил рассказ, в минивэне воцарилось молчание.
– Наверное, там очень красиво, – сказала я, не сразу поняв, как пошло это прозвучало. – На озере Принс, я имею в виду.
Лиам выглядел подавленным и грустным. Недавняя радость его больше не вдохновляла, и это навевало на меня печальные мысли.
– Уверен, ты права, – тихо сказал он, протягивая мне сложенную карту. – Не уберешь это в бардачок?
Я ничего не искала. Просто открыла крышку отсека и сразу увидела их лежащими на горке смятых салфеток.
Честно говоря, я ожидала, что там будут конверты или хотя бы линованные тетрадные листы. Глупо и наивно с моей стороны, потому что в лагере не давали уроков письма и рисования. Никто не выдавал детям бумагу и ручки. И все-таки мне казалось, что письма должны были выглядеть как-то… весомее. Хотя бы для того, чтобы себя обезопасить.
Письмо Джека лежало сверху. Написанное поверх компьютерной распечатки, оно было сложено в несколько раз. На обратной стороне Джек заглавными буквами написал имя отца, втиснув его между словами: ЛИЧНО В РУКИ.
Вместо того чтобы положить карту на место, я достала письмо из бардачка. Лиам с Толстяком спорили по поводу того, как лучше доехать до озера Принс, но я их практически не слушала. Проведя пальцами по сморщенной бумаге, я машинально развернула послание. Никакой даты в правом верхнем углу, мгновенный переход к сути: Дорогой папа.
Прочитать дальше я не успела. Лиам вырвал листок у меня из рук и сжал в ладони.
– Что ты делаешь? – возмутился он.
– Извини, я просто…
– Просто что? – рявкнул он. Я непроизвольно вздрогнула. – Это личное! И не твое дело, что в нем написано.
– Ли… – в голосе Толстяка звучало неприкрытое удивление. – Да брось.
– Нет, это серьезно. Мы не читаем письма друг друга!
– Никогда? – спросила я. – Что, если ты не сможешь найти его отца, а в письме окажется ключ к тому, где он может находиться?
Лиам затряс головой, не обращая никакого внимания на слова Толстяка:
– Она дело говорит.
Вместо ответа он лишь крепче сжал руль. Воцарилась гнетущая тишина. Не в силах более этого выносить, я включила радио. Мне ужасно хотелось, чтобы заиграла песня «Олмэн Бразерс». Но Бетти выдала очередное ток-шоу.
…дети находятся под надзором ради их собственного благополучия, и дело здесь не только в безопасности американского общества. Надежные источники из администрации Грея сообщают, что во всех случаях, когда детей забирали из реабилитационного пункта слишком рано, это приводило к их преждевременной гибели. Нам остается лишь поддерживать медицину, создавая новые реабилитационные центры. Другого способа сохранить детям жизни просто не существует.
Лиам ткнул пальцем в кнопку, чтобы выключить звук. Вместо этого радио переключилось на другую станцию, и теперь плохие новости зачитывал уже женский голос:
Источники сообщают, что в Огайо, на границе с Западной Вирджинией, были пойманы два беглых подростка. Они путешествовали пешком…
Бетти остановилась настолько резко, что чуть не уткнулась капотом в землю. Лиам припарковался по диагонали, заняв сразу три места.
– Оставайтесь тут, – резко бросил он.
В следующую минуту Ли уже перепрыгивал через лужи, направляясь к красному кирпичному зданию, возле которого стояли торговые автоматы.
– Как… драматично.
Я повернулась к Толстяку, но он выглядел таким же сконфуженным, как и я.
– Может, тебе лучше пойти за ним? – предложил Толстяк.
– И что я скажу?
Толстяк посмотрел на меня одним из своих фирменных взглядов.
– Шутишь? Ты и впрямь хочешь, чтобы я сказал это вслух?
Я понятия не имела, что он имел в виду, но все же пошла. Витающий в воздухе след гнева и разочарования провел меня сквозь комнаты для отдыха к противоположной стороне здания. Все здесь поросло травой и деревьями. Из Бетти этого места не было видно.
Он стоял спиной ко мне, привалившись к единственной оставшейся стенке остановки. Руки скрещены на груди, волосы дыбом. Я думала, что крадусь тише лисы, но Лиам угадал мое появление. Его горечь окутала нас влажным облаком. Казалось, она просачивается под кожу.
Я остановилась неподалеку.
– Ли?
– Я в порядке. Возвращайся в минивэн, – голос Лиама сочился фальшивой радостью.
Он сел на корточки, потом вообще на землю. Но я не пошевелилась до тех пор, пока Лиам не опустил голову между ног, словно собираясь выплеснуть содержимое желудка.
Долго-долго я смотрела лишь на его затылок. Застарелый шрам тянулся через всю шею и исчезал под воротником рубашки. Рука непроизвольно поднялась, чтобы отодвинуть ткань. Мне хотелось знать, как далеко тянется эта уродливая отметина. Посмотреть, какие еще раны он прячет.
Ты уже прикасалась к нему, – прошептал внутренний голос, – и ничего не случилось…
Вместо этого я отступила вбок. Теперь я стояла не прямо за спиной Лиама, а немного в стороне. На дистанции. Держать дистанцию было правильно.
– Знаешь, ты права, – тихо сказал он. – Я ищу Беглеца не только для того, чтобы доставить письмо Джека. И даже не собираюсь просить его разыскать мою семью. Я знаю, где они и как до них добраться. Но вернуться домой не могу. Не сейчас.
Вдалеке с шумом открылась дверь Бетти, но интимности момента это не нарушило.
– Почему нет? Уверена, родители по тебе скучают.
Лиам положил руки на бедра, по-прежнему сидя спиной ко мне.
– Толстяк говорил тебе… говорил что-нибудь обо мне и Лиге?
Я покачала головой, хотя Лиам не мог этого видеть.
– Гарри – мой отчим – с самого начала знал, что от Детской лиги не стоит ждать ничего хорошего. Говорил, что Грей им и в подметки не годится, что нас станут использовать и не проронят ни слезинки, если кого-то убьют. Даже после… даже после Клер – Клер была моей младшей сестренкой. – Он прочистил горло. – Даже после того, как она умерла, отчим не забывал напоминать мне, что никакая борьба не вернет ее назад. Коул уже сотрудничал с ними и вернулся за мной, предложив пойти с ним. Чтобы сражаться.
Была. Была моей сестрой. Умерла. Еще одна жертва ОЮИН.
– Я вступил в их ряды. Злился и ненавидел всех и вся, но направить ярость было не на кого. Я жил с ними неделями, тренировался, позволил им превратить себя в оружие. В человека, способного отобрать жизнь невинного, если это послужит их целям. Мой брат стал мне чужим, он даже завел этот… Список убийств – так его называли. И список постоянно пополнялся, каждый раз брату удавалось убить кого-то важного. Все его миссии были успешными. А я возвращался после тренировок, смотрел на это и думал – ведь у убитых были семьи… Кто-то нуждался в них так же, как мы нуждались в Клер. В том-то и дело, Руби, кто-то нуждался. Я уверен. Люди ведь не острова в океане.
– В общем, ты ушел.
Лиам кивнул.
– Сбежал во время учений. Пытался вернуться к маме и Гарри, когда до меня добрались СПП. – Он повернулся и посмотрел мне в глаза. – Я не смогу вернуться к ним до тех пор, пока не заслужу это. Пока не исправлюсь.
– О чем ты говоришь?
– За время учебы в Лиге я понял, что помочь нам можем только мы сами. Поэтому, когда догадался, как сбежать из Каледонии… – Лиам замолчал, а затем продолжил: – Это было кошмарно. Кошмарно. Я чуть не завалил дело, хотя обещал, что в конце концов все сработает. Так что… – Голос опять прервался. – Ты слышала слова диктора. В итоге выбрались всего несколько человек, а они охотятся на нас, как на кроликов. Так почему бы мне не сделать это еще раз? Почему бы не тряхнуть их как следует? Единственное, чего я по-настоящему хочу, – это организовывать побеги. Из Каледонии, из Термонда – из всех лагерей по очереди.
Ох, – мысленно выдохнула я. – Ох! Я искала Беглеца ради собственной выгоды, чтобы узнать, как управлять своей силой. А Лиам все это время искал его потому, что считал, будто Беглец может помочь остальным. Что вместе они отыщут способ освободить всех.
– Думаешь, это нечестно? Все утро я думал о том, как это несправедливо: я здесь, так близко к Ист-Ривер, а остальные уже в ином мире. – Лиам уткнулся лицом в тыльную сторону руки. – Мне плохо. Это невозможно вынести. Я не могу. Те ребята, о которых говорили по радио… Уверен, они из Каледонии. Я просто… – Лиам прерывисто вздохнул. – Как думаешь, они жалеют о том, что пошли за мной?
– Ни секунды, – ответила я. – Послушай. Ты не заставлял их идти. Просто предложил то, что СПП и лагерные инспекторы давно отобрали, – возможность выбирать. Когда живешь в подобных лагерях, всегда знаешь о последствиях каждого действия. Раз эти дети пошли за тобой, значит, это был их собственный выбор. Они поверили в то, что когда-нибудь вернутся домой.
– Но большинство из них не вернулись. – Лиам покачал головой. – Порой оставаться в лагере гораздо безопаснее, да? Они превратились в дичь, пали жертвами страха, чувствовали себя бездомными. Но так не должно было быть.
– Разве предоставить возможность выбора – преступление? – спросила я.
– А разве нет?
Я опустила голову, плечи ссутулились. К тому моменту, как я собралась с силами для нового ответа, Лиам поднялся с колен.
– Что ты тут делаешь? – В его голосе больше не чувствовалось ни грусти, ни гнева – вообще ничего.
– Пялюсь на твою спину.
Лиам грустно улыбнулся и покачал головой.
– Лучше займись чем-нибудь другим.
– Мне правда жаль. – Слова хлынули из меня единым потоком. – Не нужно было открывать его письмо. Это и правда не мое дело. Я не подумала.
– Нет-нет, это моя вина. Я не собирался на тебя орать. Боже, у меня было такое чувство, словно я слышу голос собственного отца. Прости, мне очень жаль.