– Пожалуйста, скажи хоть что-нибудь, – умоляюще сказала я.
– Ты стояла там. – Голос Сэм прозвучал так низко и хрипло, словно она не разговаривала несколько дней.
– Ты не должна была…
Сэм опустила голову так, что подбородок прижался к груди. Длинные спутанные пряди упали ей на лицо, скрывая его выражение. И все же я почувствовала: Сэм стала какой-то безразличной. Меня охватило странное чувство. Я словно плыла все дальше и дальше в никуда, не имея возможности зацепиться за опору. Я стояла за спиной Сэм, но расстояние между нами увеличилось до размеров каньона, перепрыгнуть через который было не в моих силах.
– Ты права, – в конце концов произнесла Сэм, – я не должна была. – Она прерывисто вздохнула. – Вот только что тогда произошло бы с тобой? Ты просто стояла там и позволяла ему делать это. Ты же вообще не собиралась защищаться.
Сэм посмотрела на меня так, что мне захотелось отвернуться. Глаза ее пылали, казались темнее, чем когда-либо.
– Они могут говорить ужасные вещи, даже ударить, но ты никогда не отвечаешь. Я знаю, Руби, знаю, что ты чувствуешь, но иногда мне начинает казаться, что тебе просто все равно. Неужели ты не можешь постоять за себя, хотя бы один раз?
Ее голос опустился до шепота, однако резкость, с которой говорила Сэм, подсказывала, что подруга вот-вот сорвется на крик или ударится в слезы. Я смотрела, как Саманта отчаянно теребит края шорт. Руки двигались так быстро, что ярко-красные отметины на запястьях едва можно было разглядеть.
– Сэм, Саманта…
– Я хочу… – Сэм тяжело сглотнула. Глаза ее наполнились слезами. – Я хочу побыть одна. Хотя бы немного.
Дотянуться до нее я уже не могла. По крайней мере, сейчас. Меня охватило чувство безнадежности, по телу прошла лихорадочная дрожь. Скорее всего, это была дрожь ненависти к самой себе. Тем не менее я считала, что, попытавшись сказать подруге правду, все объяснить, рискую потерять Сэм навсегда. Она знала, должна была знать, что меньше всего на свете я хотела, чтобы она пострадала из-за меня. Сэм – это все, что у меня тогда было.
Когда я коснулась ее плеча во второй раз, меня словно выбило из реальности. Я почувствовала, как покалывает кожу головы, огненные искры вспыхнули у корней волос, проникая внутрь черепной коробки. Лихорадочный жар стал сильнее, и все вокруг окуталось сероватой дымкой. Я видела бледное лицо Сэм, а потом она исчезла, сменившись раскаленными добела воспоминаниями, которые принадлежали не мне. Белая школьная доска, исписанная сложными уравнениями, копающийся в саду золотистый ретривер, земля, уходящая из-под ног, а затем несущаяся навстречу – как у того, кто катается на качелях, сбор овощей в саду, кирпичная стена столовой перед глазами и удары, обрушивающиеся на мое тело со всех сторон. Картинки сменяли друг друга, точно кадры из кинофильма.
Когда я наконец пришла в себя, мы по-прежнему смотрели друг на друга. На мгновение мне показалось, что в остекленевших глазах Сэм я вижу собственное отражение. Саманта смотрела не на меня. Она глядела на пыль, проплывающую в воздухе над моей головой. Я уже знала этот пустой взгляд. Такой же много лет назад был у моей матери.
– Ты новенькая? – спросила она, испуганная и удивленная одновременно. Сэм оглядела меня сверху донизу, а затем глубоко вздохнула, точно человек, который надолго задерживал дыхание. – Должно же быть у тебя какое-то имя?
– Руби, – прошептала я. Это было последнее слово, которое я произнесла почти за год.
Глава четвертая
Очнулась от того, что кто-то вытирал мне лицо влажной прохладной тканью под звуки мягкого женского голоса.
– Все в порядке, – сказала она. – Все будет хорошо.
Не знаю, кого незнакомка хотела купить своей сладенькой ложью, но со мной этот номер не прошел.
Я позволила вновь положить себе на лоб влажное полотенце. Женщина наклонилась ближе, и я почувствовала исходящее от нее тепло. Пахло розмарином и чем-то давно забытым. Ее рука на секунду легла поверх моей, и это оказалось больше, чем я могла вынести.
Мы не дома, и эта женщина не моя мама. Я тяжело задышала, пытаясь сдержать нахлынувшие чувства. Плакать нельзя. Ни перед этой женщиной, ни перед другими взрослыми. Нельзя доставлять им такое удовольствие.
– Тебе все еще больно?
Я открыла глаза, но лишь потому, что женщина поочередно оттянула мне каждое веко, посветив в зрачки фонариком. Я хотела закрыться руками, однако запястья оказались пристегнуты к кровати с помощью липучек. Бороться было бесполезно.
Женщина цокнула языком и отступила назад, унося приятный цветочный аромат вместе с собой. В воздухе запахло перекисью и антисептиком. Теперь я точно знала, где нахожусь.
Звуки накатывали волнами. Ребенок кричал от боли, по белому кафельному полу шлепали чьи-то ботинки, скрипели колеса каталок… Я чувствовала себя так, словно лежу над тоннелем, прижав ухо к земле, и вслушиваюсь в шум проезжающих подо мной машин.
– Руби?
Женщина была одета в голубой медицинский костюм и белый халат. Учитывая бледную кожу и светлые волосы, она становилась едва различима на фоне белой, окружающей койку занавески. Поймав мой взгляд, незнакомка улыбнулась. Приятной, открытой улыбкой.
Это был самый молодой врач, которого я когда-либо видела за время пребывания в Термонде. Хотя, по правде сказать, количество моих посещений лазарета не превышало число пальцев на одной руке. Первый раз я слегла с кишечным гриппом и обезвоживанием после того, что Сэм окрестила «впечатляющим извержением кишечника», и еще раз с растяжением запястья. Причем и в тот, и в другой раз после ощупывания старыми морщинистыми руками я чувствовала себя гораздо хуже, чем до попадания в лазарет. Ничто не излечивает быстрее, чем мысль о старом извращенце, от рук которого пахнет лимонным мылом.
Эта женщина – она была почти нереальна. Все в ней.
– Меня зовут доктор Бегби. Я волонтер из «Леда корпорейшн».
Я кивнула, глядя на значок в виде лебедя, приколотый к нагрудному карману ее халата.
Девушка придвинулась ближе.
– Мы представляем собой большую компанию, которая проводит исследования и присылает докторов, для того чтобы помогать таким, как ты, в лагерях. Если хочешь, можешь звать меня просто Кейт, без всяких формальностей.
Конечно, мне хотелось. Я уставилась на протянутую руку. Воцарилась тишина, нарушаемая лишь биением крови у меня в ушах. Неловкий момент миновал, и доктор Бегби убрала руку обратно в карман. Однако перед этим она успела провести пальцами по моей левой руке, пристегнутой к поручню кровати.
– Ты знаешь, почему находишься здесь, Руби? Помнишь, что произошло?
До или после того, как башня попыталась поджарить мой мозг? Я не могла сказать этого вслух. Когда дело касалось взрослых, лучше было держать рот на замке. Они обладали способностью слышать одно, а думать совершенно другое. Так зачем предоставлять им лишнюю возможность навредить?
Прошло восемь месяцев с того момента, как я в последний раз с кем-то разговаривала, и потому не была уверена, что помню, как это делается.
Доктору каким-то образом удалось снять вопрос прямо у меня с языка.
– Они включили контрольный сигнал после того, как в столовой началась драка. По-видимому, ситуация… немного вышла из-под контроля.
Это все объясняло. Белый шум – он же контрольный сигнал, как его называло начальство лагеря, – был создан для того, чтобы держать нас в повиновении. Так они говорили. Собаку подзывают свистом, а для нас создали звук, вынести который под силу лишь уникальному мозгу.
Они включали его по любому поводу, из-за любой малости. Кто-то случайно использовал свои способности или в одном из боксов завязалась ссора. В обоих случаях власти направляли звук в то место, где произошел инцидент. Если белый шум включили по всему лагерю, чтобы его мог слышать каждый, значит, дела и впрямь вышли из-под контроля. Должно быть, в этот раз искра могла разжечь настоящий бунт.
На лице доктора Бегби не промелькнуло и тени сомнения, когда она освобождала мои запястья и лодыжки. Полотенце для лица безжизненно свисало с поручня кровати. Вода текла с него на пол. На белой материи остались кровавые разводы.
Я ощупала рот, щеки, затем нос. На пальцах осталась темная кровь, и почему-то меня это совсем не удивило. Кровь запеклась в ноздрях и на губах, словно кто-то от души врезал мне кулаком в лицо.
Попытавшись сесть, я поняла, что это не лучшая идея. В груди вспыхнула боль, и я рухнула обратно на спину еще до того, как поняла, что произошло. Доктор Бегби мигом оказалась рядом и поставила спинку в сидячее положение.
– Несколько ребер сломано.
Я попыталась глубоко вдохнуть, однако грудь сдавило так, что вдох превратился в прерывистое сипение. Должно быть, девушка ничего не заметила. Она тепло посмотрела мне в глаза и сказала:
– Могу я задать тебе несколько вопросов?
Тот факт, что она спрашивает моего разрешения, был невероятен сам по себе. Я окинула ее лицо изучающим взглядом, пытаясь разглядеть ненависть, таящуюся под маской доброжелательности, страх в глубине нежных глаз или скрытое отвращение в улыбке. Ничего. Ни следа раздражения.
У какого-то бедного ребенка начался приступ тошноты. Сквозь занавеску я ясно видела его темный силуэт. Никто не сидел рядом с ним, никто не держал его за руку. Один на один с миской рвотных масс. А рядом со мной была сказочная принцесса. И от мысли, что она отшвырнет меня, как бешеную собаку, сердце выскакивало из груди. Она ведь не знала, кто я такая, – не могла знать.
Ты становишься параноиком, – мысленно произнесла я. – Возьми себя в руки.
Доктор Бегби вынула ручку из растрепанного пучка волос.
– Руби, когда они включили контрольный сигнал, ты помнишь, как упала и ударилась лицом?
– Нет, – ответила я, – Помню только… что лежала на земле. – Я понятия не имела, насколько много можно рассказывать. Доктор Бегби натянуто улыбнулась.
– Во время контрольного сигнала ты всегда испытывала сильную боль, сопровождающуюся кровотечением?