– Я видел его однажды, – резко сказал Фенвилл. – Этого вашего избранника. Надеюсь, вы удивлены. Мне не понравилась его наружность. – Конечно, он вел себя как дурак. Само собой, Дорабелла не выглядела удивленной или даже задетой.
– А мне он нравится больше всех на свете.
– Он плохой человек, поверьте, – бросил Фенвилл, дивясь своей бездумной грубости.
– А вы – хороший? – Она озадаченно посмотрела на него, как будто эта идея пришла ей в голову впервые.
– Уж точно лучше, чем он.
Она отвела взгляд и засмеялась своим резковатым смехом.
– Вы, должно быть, слышали, что любовь не приходит по заслугам.
Фенвилл, разумеется, слышал. И не очень-то верил в истинность этих слов.
– А вот дружба, – добавила она, – да, дружбу вполне можно заслужить.
– О дружбе между нами не может быть и речи. – Потеряв первый корабль, Фенвилл решил не щадить весь свой флот.
– Ох, какой же вы, в сущности, еще мальчишка, Малкольм.
Как раз-таки она была явно младше его, но он покраснел, будто признавая за ней долю превосходства. Собственно, он уже не первый раз краснел в ее присутствии. Отвлекшись от своего шитья, Дорабелла подошла к нему и села у его ног.
– Малкольм, двери моего дома будут всегда открыты для вас, – произнесла она, беря его за руку.
– Зачем мне приходить, если вы выйдете за кого-то другого?
– Если вы меня действительно любите – а я знаю, это так, – вы не захотите отречься от меня из-за этого. Вы бы отреклись лишь в том случае, если бы любили больше себя, чем меня. – Это неожиданно острое замечание смутило Фенвиля и, хотя он и не был привычен к серьезным сердечным делам, могло посеять подлинное сомнение.
– Я люблю тебя, Дорабелла. – Слова застряли в горле, лишили возможности дышать, как ядовитый газ.
– Если больше не навестишь меня – я тебя возненавижу, – произнесла она в ответ, все еще держа его за руку, неулыбчивая и загадочная. Он мог различить ее белую грудь под свободным парчовым платьем. Ничто в целом мире сейчас не могло помешать ему привлечь ее к себе и покрыть поцелуями лицо и шею.
Она не ответила, но и не сопротивлялась. Приступ страсти Фенвилла в конце концов утих. Но когда он заключил ее в объятия, все ее тело тотчас же пробила дрожь. Жизненная сила, как казалось Фенвиллу, мощнейшим током проходит через нее – и этот контраст с ее прежней пассивностью сводил его с ума. Он погрузил губы в ее мягкие волосы, бормоча бессвязные нежности, потерянный для всего мира – и для всякого понимания того, что она думала или чувствовала в этот момент.
Но вот их молниеносный контакт прервался. Он увидел, как она встала, заложив руки за спину, у камина – волосы растрепаны, губы приоткрыты, глаза подобны огню.
Тут Фенвилл услышал скрип отворяемой двери.
Сначала он был слишком испуган, чтобы обернуться. Но в одно мгновение Дорабелла расслабилась и обрела свой обычный властный статус. Это был всего лишь Гюнтер, и то, что он сказал – угрюмо, как и всегда, – прозвучало как гром среди ясного неба:
– Мне нужна помощь с моими вещами.
Реакция Дорабеллы шокировала Фенвилла. Рука девушки взметнулась к широкой каминной полке и ухватила знакомую трость с набалдашником – все это время лежавшую там, вне поля зрения. Ее лицо исказила пугающая, прежде невиданная яростная гримаса. Не особо раздумывая над тем, что делает, Фенвилл выступил вперед и перехватил ее руку – чувствуя, как напряжены ее мышцы и переживая странный момент сплочения.
– Я спущусь и помогу, – бросил он через плечо Гюнтеру, почти уверенный, что гнев хозяйки сейчас перекинется и на него. Она отстранилась, не сказав ни слова, но испепеляя его одним лишь взглядом.
Не оглядываясь, Фенвилл последовал за Гюнтером в холл. Только сейчас он заметил, что старый дворецкий как-то необычно принарядился и помолодел. Что-то в этой перемене, случившейся с ним, было… необоснованное, как минимум.
Багаж Гюнтера состоял из потрепанного чемодана и трех больших коробок. Таксист безутешно воззрился на эту груду. Его нахождение здесь тоже удивляло – Фенвилл не ждал, что дворецкий отбудет таким путем. Хотя, если подумать, других и не было. Он ухватился за одну из коробок.
– Осторожно, – бросил таксист, сдвинув матерчатую кепку на затылок. Фенвилл с легким недоумением глянул на него, и мужчина пояснил: – Вдруг хрупкое.
– Что в ней? – поинтересовался Фенвилл у дворецкого.
– Документы, – ответил Гюнтер с некоторым вызовом.
– Тогда я справлюсь. – Фенвилл вздохнул и кивнул таксисту. На пару они уложили все три коробки, пока сварливый старик стоял и наблюдал. Поверх коробок втиснули чемодан, оказавшийся, вопреки внушительному виду, не таким уж и тяжелым – таксист играючи поднял его одной рукой. Затем Гюнтер, не проронив ни слова благодарности, но, по мнению Фенвилла, почти ужасно проворный и даже будто бы больше не хромающий, запрыгнул в салон автомобиля – и такси медленно тронулось с места. На прощание водитель бросил на Фенвилла выжидающий взгляд – будто в расчете на предоплату.
Полный отвлеченных надежд и страхов, Фенвилл поднялся наверх, готовый к всякому – но не к тому, что обнаружилось. Комната в стиле кватроченто была пуста. Такого-то он точно не ожидал. Он замер ненадолго, не в силах пошевелиться, растерянный и испуганный, – после чего, ступая спиной вперед, сдал к двери и выглянул в коридор.
– Дорабелла?.. – Он хотел окрикнуть ее, но голос оказался до смешного слаб. Тусклый осенний свет из комнаты падал в коридор, и Фенвилл заметил, что дом сохранился хуже, чем показалось в первый визит: на одной из резных деревянных стоек, поддерживающих перила, пророс ужасный оранжевый грибок, а на полу за лестницей без ковра растеклась какая-то застойная лужа. В комнате громко гудел и потрескивал огонь в большом камине, создавая уют, – но здесь, в холодной проходной, неприкаянно летали комья пыли, и на полу Фенвилл мог различить следы – собственные и более крупные, принадлежавшие, видимо, отбывшему дворецкому.
Он прокрался через площадку к лестнице, где снова остановился и прислушался. Ему показалось, что он уловил, как кто-то тихо расхаживает там, этажом выше. Стараясь особо не шуметь, он сбежал вниз. За входной дверью его ждал очередной сюрприз – у дома снова припарковалась машина. Он даже не слышал, как она подъехала.
– Добрый вечер, юноша! – Это был громоздкий древний «Даймлер», и из заднего окна высунулась плешивая голова доктора Бермуды, все такого же энергичного и насмешливого.
– Как вы меня нашли? – спросил ошарашенный Фенвилл.
Низкорослый юноша, одетый в черное, вышел со стороны водителя и распахнул для него заднюю дверь. Фенвилл решил не упираться – так сильно ему хотелось очутиться где-нибудь подальше от дома со сфинксами – и залез внутрь. Пейзажи Аркадия-Гарденс вскоре остались позади.
– Мой сын, – сказал доктор Бермуда, кивая на водителя. – И ассистент – заодно. Он знает и ценит мою… профессиональную миссию.
– Откуда вы узнали, что я здесь? – снова спросил Фенвилл.
– Даже несмотря на то, что профессионально вы занимаетесь искусством, а не наукой, – ответил доктор Бермуда, – вы, должно быть, слышали: ученые наконец-то доказали, что свобода воли является иллюзией.
– При чем здесь философия?
– И действительно, при чем? – спросил доктор своим мягким голосом счастливого человека. – Такие дела решаются не философией, а точной наукой. Я специализируюсь – когда мне это нужно, само собой, – на науке о разуме. Науке, подчеркиваю.
– Очень хорошо, – сказал Фенвилл, – но мне не нужен психолог. Извините.
– Я понимаю, – участливо сказал доктор Бермуда. – Пациенты, которым мы поистине нужны, редко хотят иметь с нами дело.
На Бэйсуотер-роуд зажегся свет. После паузы Фенвилл сказал:
– Нет, правда. Я не нуждаюсь в ваших услугах. Я уже выздоровел.
– Отрадно слышать, – ответил доктор.
– Я просто сам себя накрутил. Надумал невесть что.
– Даже с вашей, непрофессиональной точки зрения – не звучит ли подозрительно?
– Я оплачу вам все расходы.
В темноте машины доктор сделал жест, явно подразумевавший, что когда-то он получил образование за пределами Англии. Разговор сошел на нет. Отказываясь взглянуть самому себе в душу, Фенвилл сидел, наклонившись, глядя на тощую спину сына доктора. Уши парня были разного размера, а волосы – хоть и густые, но редкие.
– Он – зеница моего ока, – заметил доктор, который, казалось, действительно обладал способностью следить за мыслями своего пациента. – Ему предстоит стать гораздо более великим ученым, чем я.
Фенвилл ничего не сказал.
– Я трачу слишком много времени на общую практику. Изменяя чистой науке.
Они достигли Мраморной арки[19], и неожиданно машина свернула в переулок налево. Этого оказалось вполне достаточно, чтобы нарушить оцепенелое спокойствие Фенвилла.
– Куда мы едем? – В его голосе сквозили паника и страх.
Доктор бросил на него мимолетный взгляд. Уличный фонарь сверкнул в его мудрых, усталых глазах.
– Везем вас домой, – сказал он. – Куда же еще?
– Странную дорогу мы выбрали.
– Мой сын, – с гордостью произнес доктор, – знает в этом городе все короткие пути.
Войдя в свою убогую комнату, Фенвилл понял – краткий период бесчувственности закончился. Он, конечно, рассчитывал, что состояние продлится подольше – хоть сколько-нибудь пропорционально потрясениям, которые его вызвали. Через минуту после того, как дверь закрылась, неутоленная страсть и смутный ужас снова охватили его, выжигая на душе каинову печать. Впору было поверить, что доктор Бермуда взаправду помогал Фенвиллу, выручая и утешая одним лишь своим присутствием.
Он сел на высокий табурет и опустил голову на маленький, подержанный письменный стол. Обогреватель не работал. За последние три дня Фенвилл, казалось, не съел ни крошки.
Какое-то время спустя к нему постучались. Он решил не отвечать.
Тогда дверь сама осторожно открылась.