Время от времени Агнесса своим резким голосом спрашивала, не буду ли я возражать против того, чтобы что-нибудь подать ей или что-то посчитать для нее; на диво непростыми оказались некоторые из этих ее мелких поручений. Оливия ни разу даже не вздохнула. Но вот появилась серая служанка – сестры звали ее Элизабет, – неся большую вазу с фруктами.
– В какое время вы хотели бы позавтракать? – осведомилась Агнесса.
– Какое время вам подойдет лучше всего? – ответил я вежливо.
– Элизабет принесет вам прямо в комнату. А мы как-нибудь сами справимся.
Я предложил время, и служанка молча удалилась.
– Я так понимаю, вы будете полностью заняты в течение дня? – спросила Агнесса.
– Более чем полностью, – ответил я, вспомнив, для чего и зачем я здесь.
– Значит, вас ждать только к сумеркам?
Я смиренно выразил свои согласие и удовлетворение.
Наш вечер закончился за апельсинами и яблоками. Агнесса ничего не ела, но, кроме яблока, я принял от Оливии стакан виски – сама она выпила заметно более крепкий. Уже в наш первый вечер вместе общие темы исчерпали себя.
– Еще виски? – спросила Оливия после долгого молчания.
Я согласился, хотя это было на меня непохоже. Она наполнила мой стакан – теперь уже напитком той же крепости, что и свой. Странная пыль витала вокруг меня в теплом свете. Слышался стук засовов и цепей, проверка замков и запоров – всем этим занималась Агнесса.
– Не ждите меня, – сказала она, но мы подождали и все вместе поднялись по лестнице.
Сестры повернули направо, а я – налево, но не успел я еще закрыть дверь своей плохо освещенной комнаты, как услышал приближающиеся по коридору знакомые шаги, и в моих дверях встала Оливия.
– Я просто пришла сказать, что мне жаль, что мы такие скучные. – Она говорила своим обычным уклончивым голосом, но тихо; возможно, для того, чтобы у Агнессы не было ни малейшего шанса подслушать.
– Мне жаль, что я не катаюсь верхом, – сказал я. До сих пор мне кажется, что это был крайне подходящий и умный ответ.
– Да, – Оливия кивнула, – жаль. Особенно когда мы так мало можем сделать, чтобы развлечь вас. Компания двух сестер средних лет, которые не ладят друг с другом, не очень веселая.
– Я ничуть не вижу в вас женщину среднего возраста, – ответил я. Так или иначе, но Оливия казалась мне ужасно привлекательной – особенно в тот момент, когда она стояла, стройная и поэтичная, в дверном проеме, и мы оба собирались идти спать.
Но она не ответила. Она даже не улыбнулась. Между нами повисло лишь минутное молчание. Затем она повторила:
– Простите нас. Спокойной ночи, – и быстро ушла.
Я поймал себя на том, что долго думаю о ней и эти мысли никак не давали мне уснуть.
Завтрак подали ровно к тем часам, которые я назвал. Серая служанка разбудила меня стуком в дверь. Я заснул поздно, но провалился в очень глубокий сон. Зябко поежившись – дом вновь стал казаться холодным, – я, совершенно не подумав над жестом, смахнул пыль с полированной тумбочки рукавом пижамы. Лишь потом я понял, что Элизабет, ставившая мой поднос на стол, могла бы воспринять такой поступок как оскорбление.
– Пыль, кажется, снова поднимается, как только ее сметают, – сказал я, дрожа в своей неотапливаемой спальне, до крайности оправдательным тоном. – Я так понимаю, это что-то рядом с домом…
– Она налетает с дороги, – сказала Элизабет. – Дороги всегда пыльные.
– Если это так, я думаю, что-то можно сделать. Я поговорю с мистером Блантайром. Он мог бы организовать асфальтирование подъездных дорожек – во всяком случае, рядом с домом. Не поймите превратно, но пыль и впрямь… довольно ужасная. – В конце концов, здесь я представлял организацию, несшую косвенную ответственность в этом вопросе.
– Многовато тут пыли, вы правы, – уклончиво сказала Элизабет. – Но, прошу, не беспокойтесь. С этим ничего не поделаешь. – Она говорила с удивительной авторитетностью; как будто она, а не сестры Брейкспир, была арендатором Фонда – или даже все еще действительным землевладельцем.
Спорить, естественно, было бы ошибкой, поэтому, продолжая дрожать от утренней стужи, я заверил, что кофе на подносе меня вполне устроит и что нет необходимости менять его, как Элизабет предлагала, на чай.
Мне было трудно принять ее объяснение о вездесущей пыли. Верно, в Англии все подъездные дорожки (или, по меньшей мере, изрядная их часть) походят на проселочные большаки в первые дни автомобилестроения, и недаром близ них было принято кутаться в вуали и носить защитные очки, а затылок плотно закрывать; но в доме было слишком много пыли – при закрытых почти всегда окнах. Даже я не стал проветривать спальню перед тем, как улечься, – пусть это и противоречило правилам здоровья, от коих я редко отступаю. Поверх пижамы я надел домотканый свитер, который захватил с собой на случай речного ветра; трясущейся рукой налил превосходный горячий кофе; съел яичницу и тост – и решил навестить Блантайра, хотя для этого пришлось проехать более сорока миль в одну сторону.
Я надел всю свою самую плотную одежду, спустился, поискал в холодных парадных покоях сестер, не нашел их и решил просто уйти, как мы и условились накануне вечером. Уезжая на своем «мини», я наблюдал за тем, какой сильный пыльный шлейф оставляют мои колеса. Дорожная грязь – нередкое явление в наши дни в Британии, но мне все еще было трудно поверить, что вся самообновляющаяся, извечная пыль Кламбер-Корта берет начало от двух близлежащих трасс, какими бы протяженными те ни были.
Я заметил, что вода в чаше «охотничьего» фонтана покрылась льдом, хотя струи по-прежнему холодно били вверх и в стороны. Безупречный фонтан выступал символом всего имения: стылый, но ухоженный. И можно было только предположить, что ответственность и бремя за все это лежали на мисс Агнессе Брейкспир. Не имеющий непосредственного представления о такой задаче человек не может знать, насколько она тяжела в современных условиях. Я, с моим растущим профессиональным опытом в подобных вопросах, думал, что смогу понять, насколько раздражающим для Агнессы может быть отношение Оливии Брейкспир. Оливия, как бы ни была мала ее сила, по-прежнему вела себя так, будто Кламбер-Корт существовал сам по себе; трудности лежали на плечах Агнессы, и, без сомнения, лучшая часть британской нации была в долгу перед ней и другими, подобными ей. Тем не менее я понимал, перед какой из сестер я сам в большом долгу. Я наивно полагал, что было бы мало смысла поддерживать Кламбер-Корт в пристойном состоянии, если бы у хозяина не было хотя бы малейшего представления о стиле, связанном с проживанием там. Это было своего рода чувство, которое часто описывалось в собственной литературе Фонда. Дому не в меньшей степени требовалась присутствие Оливии. И все же казалось несправедливым, что самоотверженную Агнессу вдобавок ко всему обременяет такое непомерное количество пыли. Холодный ветер развевал серую взвесь вокруг меня, и она проникала сквозь прорехи в кузове. Окна все-таки умудрялись как-то сдерживать ее.
Я подъехал к домику, который молодой Хэнд снял поблизости с одной из пришедших в необратимый упадок плотин. Много лет кряду в домике не было ни газа, ни электричества, ни воды (если не считать реку), да и толковый подъезд организован не был, так что Хэнду не пришлось платить за аренду много. Это и хорошо – Фонду требовалось выделить слишком много денег на другие его начинания. Пришлось оставить машину на обочине и по грязной тропе пересечь два замерзших поля. Хэнд и группа из семи-восьми других энтузиастов жарили бекон на примусе под свист ветра в разбитых окнах. Рядок походных лежанок, не заправленных после сна, отдувался, похоже, за всю мебель в доме. Компания Хэнда выглядела так, будто всю одежду приобрела в магазине армейских товаров – во всех отношениях это был странный фон для проекта под эгидой Фонда исторических сооружений. Хотя, без сомнения, он имел определенную новаторскую ценность.
К сожалению, я прибыл значительно позже назначенного часа. Это меня не удивило, так как я всегда говорил, что время, на котором настаивал Хэнд, было слишком ранним; тем более, еще не отступила зима – официально и во всех других отношениях. Молодые люди мое опоздание восприняли саркастически, и я почти сразу понял, что мое беспокойство из-за пыли в Кламбер-Корте для них останется пустым звуком. Поэтому о проблеме при них я даже не упомянул.
Я не стану пускаться в подробности насчет проекта восстановления реки Бовил: отчасти потому, что большинство деталей уже хорошо известны (по крайней мере, тем, кто, вероятно, заинтересуется ими) и стали предметом исчерпывающего отчета, отредактированного самим Хэндом (хотя лично я думаю, что независимый редактор справился бы лучше); и еще потому, что я описываю именно свое пребывание в Кламбер-Корте, на которое проект практически не повлиял. Две части моей жизни в то время находились почти в герметичных отсеках, если использовать очевидную, но меткую метафору.
После довольно-таки ужасного первого дня на реке, когда было очень холодно (позже еще и пошел дождь), грязно, и я в основном (как теперь кажется) только и делал, что плутал в бесконечных зарослях ежевики и шиповника, имея недостаточно определенную власть над группой грубияна Хэнда, я вернулся на первоклассный ужин в Корт с вящим облегчением. Второй вечер с сестрами Брейкспир, точная копия первого, являл собой странный контраст – после компании Хэнда и его шумных сподвижников нечто подобное и представить себе было трудно, будто я угодил в совершенно иной мир. Поднимался пронизывающий ветер, как это часто бывает в конце марта; но хотя от него весь дом слегка поскрипывал, пыль не клубилась и не вздымалась по углам. В какой-то момент я решил поговорить с Оливией об этой проблеме, если удастся побыть с ней наедине достаточно долго; по крайней мере, их служанка Элизабет не восприняла меня в штыки. Но в тот вечер, казалось, ни одного подходящего момента не представилось. Возможно, я был слишком измучен Хэндом, чтобы без опаски пускаться в новую авантюру. Стоило разведать обстановку и нравы получше, если это в принципе было возможно в случае с сестрами Брейкспир.