Я выбрал ту тропу, что шла по холму – решил, что туман облегает сильнее с берегов, а с высоты все можно будет разглядеть. Ну, «высота» – сильно сказано, от силы сотня футов, если не меньше; высоким деревьям никакой разницы. За тем лесом ничего не было видно.
Дорогу в гору всю размыло – видимо, шел дождь, – и, дойдя до верха, я почти сразу вышел к чьему-то дому; он выглядел громоздким, видимо, из-за тумана. Построен из сруба, но казался куда изысканней и причудливей всех тех домов, что повидал я в Финляндии, – причудливей во всем, от планировки до фасада. Живописно выкрашенные стены, испещренные резными узорами наличники. Но времени было немного, и ближе я его осматривать не стал. Он отчаянно нуждался в ремонте – того и гляди что-нибудь отвалится, крыльцо рассохлось, а палисадник, кажется, не убирали с войны, – еще той, первой.
Будь обстоятельства другими – я бы решил, что дом пустует, и ошибся бы. Сад защищал добротный частокол, хоть и с просветами от старости. Я заглянул в щель – и лишь у самых ворот, которые были ниже, чем изгородь, увидел женщину – немолодую, седую как лунь, в коричневом просторном платье. Она сидела с прялкой прямо в траве и работала – кажется, это была прялка, а может быть, и вовсе что-то другое. Странно, подумал я, – место и время для такой работы неподходящие. Я на нее глянул только мельком, потому что она сразу поймала мой взгляд, как будто ждала, что я появлюсь. Я видел довольно ясно, что глаза у нее ярко-голубые, и это, пожалуй, единственное, что я видел достаточно четко. Похоже, я ее напугал своей суетой у забора, что понятно. С моими познаниями языка и объясниться не смог, так что я просто прибавил шагу – и чуть ли не побежал прочь от нее. Я долго не решался обернуться – боялся, что она подошла к изгороди и смотрит, – а когда решился-таки, не увидел ничего, кроме высоких штакетин и черной фигуры дома, утратившей в тумане четкие границы.
Вскоре вышел я к новому жилью. Как и первое, оно стояло на южной обочине тропы, но что там, что тут хвоя росла так густо, что ничего было не видать. Второй дом на первый не походил, а в Финляндии такое редко встретишь – все застроено как под копирку, как и много где в европейском зарубежье, самому несложно убедиться. Так вот, тот следующий дом был в классическом стиле – особнячок, смахивавщий на какой-то греческий храм – наверное, из-за крытой галереи с колоннами. Одноэтажный, но занимавший довольно большую площадь – коттеджи с таким размахом не строят. Сохранился он ничуть не лучше резного красавца за изгородью – сад давно запущен, одна из колонн рухнула, стены из белого камня все в трещинах, будто и впрямь из Древней Греции. В тумане и безмолвии дом всем своим видом нагонял тоску – но, видимо, не на жильцов, а они там были, судя по тусклым заоконным бликам. Думаю, это мгла принудила людей зажечь в доме свет, но шторы – а по послевоенным годам они считались чуть ли не роскошью, – почему-то не задернули. Хотя кто станет подглядывать в окна в такой-то глуши? Ничто не мешало исследовать дом поближе – изгороди при нем не было, лишь низкая кованая оградка, проржавевшая насквозь и утратившая свою красоту, – но я пошел дальше. Я бы уже повернул назад, но дело было не столько в незнании финского; меня пугала вся странность происходящего, и проходить мимо этой женщины еще раз мне не хотелось.
Дома на том острове словно расшвыряли наобум вдоль лесных тропинок. Через некоторое время я вышел к высокому кирпичному дому, отделанному на итальянский манер. До сих пор такие архитектурные изыски можно найти в Сиденхэме и Сток-Ньюингтоне[90] – их еще называли «джентльменскими виллами». Городской стиль. Разлапистые ветви даже разбили окна на верхнем этаже – и я подумал, что уж тут точно никто не живет; не было видно никаких признаков жизни, и жилище обветшало больше остальных. Выступающая из тумана развалина наводила на мысль о мокрицах, снующих по прогнившим полам и кормящихся бледной плесенью. Но в этом жутком доме было что-то притягательное, и я заколебался, не посмотреть ли поближе. К парадной двери взбирались ступени крыльца – на сиденхэмский лад – и проглядывались остатки мощеной дорожки, ведущей до покосившихся чуть ли не до земли ворот. Отойдя на шаг-другой и присмотревшись, я тут же понял, что и здесь кто-то жил – у двери, на последней ступеньке крыльца, кто-то замер. Силуэт был черным, как сажа или печной дым, и был крупнее обычного человеческого, хотя принадлежал, без сомнения, человеку; я мог различить его широкое бледное лицо.
Но это было все, что я увидел. Но на этот раз я припустил со всех ног, и мне не стыдно в этом признаться. Любой из вас на моем месте поступил бы точно так же.
Старик замолчал. Должно быть, он не ошибался на наш счет, потому что никто из нас, как ни удивительно это было, не сказал ни слова. Даже бармен, уткнув подбородок в сложенные ладони, замер поверх стойки восковой фигурой. Старик продолжил рассказ.
– Не знаю, сколько еще домов попалось по пути, – я ни разу не остановился. Но никаких признаков жизни я в них не заметил. Я добежал до дальнего края гряды – и по грязи склона, через ухабы, скатился прямо к озерному берегу, на дальнюю часть острова. Еще тогда я запоздало удивился, а с чего вдруг в таком царстве разрухи те тропинки через лес не заросли с концами. Удивился – и испугался пуще прежнего. Когда допускаешь в себя страх, все вокруг начинает казаться страшным.
– Думаю, – перебил его Дайсон, – местные по выходным ухаживали за островом.
– Нет, – отрезал старик, – финны этого не делали. А кто делал – я и сейчас не знаю.
– Тогда продолжайте, прошу, – подбодрил его Дайсон.
– Этот конец острова почти не отличался от того, к которому вел мост. На нем всего-то сходились три уже знакомые мне тропы – шедшая по холму и те две, что огибали холм вдоль двух берегов. К тому времени я уже был относительно уверен, что с острова кроме как по мосту не уйдешь. Северного берега я, конечно, не видел, но помнил, что он обращен к озеру – а там целые мили воды, Ничего не попишешь – идти надо было назад.
Я решил пойти вдоль южного берега. Тропой через холм на второй раз пренебрег – исследовать здешние красоты расхотелось. Кое-какое представление о южной островной окраине я получить успел – деревья и останки пристаней, с большой земли все видно даже через туман. Неизвестно, что творится на северном берегу; и перспектива столкнуться с кем-то живущим там, кого, судя по всему, и жильцы развалин на холме сторонятся, заронила в душу страх. Нелепый, наверное, предрассудочный – но вы, я думаю, уже поняли, как сильно остров вдруг стал действовать на мои нервы.
Почти бегом одолевая береговую тропу, я заметил, что и здесь места обжиты. Дома, тоже довольно большие, угнездились в чаще – в солнечные дни их положение еще могло сойти за выгодное, но не сейчас, в промозглую туманную пору. Эти казались ухоженными в сравнении с оставшимися стоять на холме, и по всему было видно, что задумывались они для летнего отдыха; правда, вот оно – лето, а ни души. Конечно, недавний опыт подсказывал, что за их стенами все равно мог кто-то обретаться, но проверять догадку – нет уж, увольте. Даже и не будь кругом этого тумана – что за удовольствие ходить по мертвому городку? Одних только мыслей неприятных наберешься – особенно когда ты молод и к подобным раздумьям не привык. И то, что дома безжизненно стояли посреди такой природной красоты, действовало наиболее удручающе.
Странное дело, но именно тогда, когда я чувствовал себя все хуже и хуже, я в первый раз подумал – не подойдет ли один из местных домов мистеру Данцигеру? Такой клиент мог под застройку и весь островок приобрести – а себе оставить симпатичный домишко со всем уютом, в умиротворенном местечке, да еще и недалеко от города и лесных наделов. Мост, конечно, придется починить, но это же не трудно – по крайней мере, я так думал. Я знал, что мистеру Данцигеру уже приходилось вкладываться в подобные проекты за рубежом – поэтому идея моя и показалась до того заманчивой, что я прямо-таки повеселел от своей смекалки. Еще подумал, что и сам смогу на этом нажиться, это ведь я, а не босс Парвис или Кирконторни, разведал местность. Прикидывая предстоящую спекуляцию, я еще почему-то думал о том, что таким образом проучу странный остров за то, что он нагнал на меня такого страху. Вот такие вот дурные мотивы мною двигали – жаль, конечно, что я был таким…
– В тот момент ваше поведение вполне понятно, – заметил Дайсон.
– В тот момент – может, и да, – признал старик. – Так или иначе, ничем и никем мне тот остров не угрожал. Я сам был хорош – наглый юнец, потревоживший чей-то покой. Оно, конечно, законом не карается – но что хорошего лезть туда, куда уж точно не приглашали. Границу-то я перешел, а понять оказался не готов – так с какой стати мне жаловаться?
– Что случилось дальше? – вернул старика в нужное русло Джей.
– Дальше… ну, шел я по тропе, почти позабыв о всех своих тревогах, сочинял в уме всякую желторотую чушь – о застройке острова современными коттеджами, о выгоде для себя. Так и шел, пока не натолкнулся на дом, где собралась целая толпа – судя по шуму, они собралась что-то праздновать. В доме горел свет, приглушенный, цвета меда – хотя в любом окне он кажется таким, если смотреть снаружи в светлое время. Я пригляделся и различил людей – их там внутри было много, все двигались туда-сюда, явно весело проводили время. До дома было ярдов двадцать-тридцать – по длине сада перед домом, задичавшего напрочь, как и остальные придомовые участки острова.
Со стороны этот их праздник казался довольно необычным. Так, наверное, всегда, когда видишь в окне компанию веселых незнакомых людей, которые и не подозревают о твоем присутствии. А эти, к тому же, были иностранцы – в пестрых странных нарядах, с виду – абсолютно погруженные в действо. Стоял я слишком далеко, почти ничего не слышал, да и окна все были плотно закрыты – еще одна типичная европейская черта. Зимой здесь холодно, снег валит, так что у них стояли – обычное для финнов дело – двойные оконные рамы. Меня тогда особенно занимало освещение – я все гадал, подведены ли к острову электричество или газ? Я вытянул шею, но ничего не увидел – стоял слишком далеко, и сами огни, казалось, были вне поля моего зрения.