считали нормальной жизнью. Это был ответ совершенно иного характера, полная противоположность хобби, но не обязательно – полная противоположность тому, каким должен быть брак – хотя таким он никогда не был.
Снова до ушей Маргарет донеслись отголоски курхауса. Где-то там пела девушка. Маргарет остановилась и на мгновение прислушалась – чего, вероятно, не сделала бы, если бы смогла понять слова. Из песни изливались чистейшим потоком суть и красота, отрицая понимание слов – вполне полезных конструктов, но совсем в других отношениях. Болтовня в антракте на концертах в Галле пробудила у Маргарет подозрение, что слишком обширные познания в теории музыки могут иметь в той же степени разрушительный эффект. Нередко заядлые путешественники говорили ей, что хотят узнать местных жителей так, как знают своих английских соседей, – и, движимые этой целью, проводили изнурительные вечера, изучая язык. Но что он мог им дать? Иллюзорную свободу выражения чувств?
Песня девушки была тесно связана с песней леса – слушая слишком внимательно, рискуешь не понять. Фактически, теперь, когда Маргарет призадумалась, она поняла, что неосознанно отделяла звук песни от громкого лязга кухонных кастрюль; слышала одну эту песнь – и ни обертона из шума, объективно почти заглушавшего ее. Шуму ее сознание вдруг попросту указало на угол: ступай туда, назойливое эхо, ты просто грязь в моих ушах. Да, не самый практичный подход к восприятию реальности – но благодаря ему можно много чего услыхать. Если вдруг повезет, если светит солнце и дорожки, стелющиеся пред тобой, добротно проложены; если на тебе – подобающий наряд и ты не склонен навешивать на все, что вокруг, популярные и удобные ярлыки.
Изумленная, Маргарет осознала сразу два факта. Первый – она бродила по лесу целых полтора часа; гораздо дольше, чем планировала. Второй – с прогалины обозримых тайных тропок она каким-то образом вернулась в исходную точку, ступая наугад и не ориентируясь на какие-либо знаки. Шифр, сотканный из гудящих деревьев, не мог быть единственным ключом. Потеря пути – во многом намеренное действие.
Маргарет пришлось наряжаться в платье практически с детской поспешностью. Мало того, что терраса была пустынна – толпа людей уже начала собираться в зале. На всех – чуть ли не праздничные наряды; как бы на контрасте с полуденным трауром. И здесь, как оказалось, миссис Слейтер не преувеличивала. Маргарет заметила, что ее большая кровать не заправлена – на ее памяти это был первый санаторий такого уровня, где обслуживание допускало подобное пренебрежение.
Маргарет на мгновение замерла обнаженной в свете вечернего солнца, находя свою фигуру более красивой, чем когда-либо за последнее время. Затем она втиснулась в серое жесткое шелковое платье – лучшее, что она могла сделать для миссис Слейтер, от которой, при всей свободной воле в мире, нельзя было избавиться.
– Посмотрите! – Миссис Слейтер потянула ее за локоть. – Те две старые англичанки, про которых я говорила, – вон они.
Национальный отпечаток стерся с этих привидений – они выглядели как два древних, давно заброшенных, почти увядших куста, которые каждый год сбрасывали по несколько полуживых листочков. Казалось, в любой момент старухи могли рассыпаться по полу легковесной голубовато-серой пылью.
– Это миссис Тотал и миссис Эскот, – объяснила миссис Слейтер. – Раньше я могла с ними играть в настольные игры, а теперь – нет. Мне бы очень хотелось, чтобы вы остались здесь подольше, Маргарет. Только вообразите, как мне здесь одиноко.
– Вам правда больше некуда пойти?
– В других местах еще хуже, – махнула она рукой.
За ужином жители курхауса вели куда больше разговоров, на самых разных языках, – и ближе к концу болтали куда охотнее, чем в самом начале. Казалось неоспоримым, что все они к чему-то стремились – пускай и осторожно, ипохондрически. Тем не менее те, кто сидел один на террасе, свое одиночество сохранили и в столовой. Всеобщий бодрый настрой – теперь Маргарет, к слову, видела куда больше народу, чем прежде, – не был подкреплен, скажем, выпивкой, ибо последнюю нигде не подавали.
– Алкоголь строго запрещен, я полагаю? – уточнила она.
– Ничто не запрещено, – ответила миссис Слейтер в очень английской манере. – Если мы не курим и не пьем, то только потому, что поумнели. Когда нет сна, нет и мало-мальски подходящих слов для описания последствий пьянства. Вы же знаете, дорогая, что алкоголь с физиологической точки зрения в первую очередь усыпляет? Для любого из нас его прием – все равно что импотенту принять афродизиак.
Маргарет особенно не нравились резкие проявления современной прямолинейности, которые она замечала у миссис Слейтер. К тому же, она всегда понимала, что именно этим и занимаются все импотенты.
– Конечно, с вас спрос – особый, – продолжила англичанка. – Уверена, если побудете у нас подольше, сможете договориться обо всем с врачами. Лично я бы не возражала, если бы вы пили, сколько вздумается.
– С врачами? – удивленно переспросила Маргарет. – Они тут есть?
– О да. Хотя, конечно, толку от них – ноль. Лекарства от нашего недуга нет.
– Тогда в чем их роль здесь?
– Пожилые люди – как раз такие, как миссис Тотал и миссис Эскот, – делаются сами не свои, если рядом нет врача. Уверена, среди иностранцев тоже полно таких. Не находите, что это абсурдное волнение – черта большинства людей сегодня, независимо от возраста и страны? Врачи нужны всем, чего бы это ни стоило.
– И где они сейчас? Мы уже видели хоть одного?
– Лазарет – на первом этаже. На случай форс-мажоров днем и ночью дежурят, сменяя друг друга, два доктора.
– И что, форс-мажоры случаются? – спросила Маргарет, глядя, как за окном вступает в свои права ночь.
– Ну, чаще всего – резкие приступы мании и случайные смерти. По этой причине врачи должны быть достаточно молоды и сильны. То же самое относится и к мужскому персоналу в целом – что вы, наверное, заметили. При бессоннице часто случаются припадки – когда напряжение больше нельзя терпеть. Это еще одна из причин, по которой нас всегда заставляли жить отдельно. Провинциальная психиатрическая лечебница обретает многих своих пациентов именно здесь, ведь из них почти никто не излечивается – и даже на новом месте, представьте себе, эти люди не смыкают глаз! А что касается наших усопших, то для них в лесу есть особое место – нелегко найти, если не знать, где искать. Даже после смерти нас выносят за скобки. Но, боюсь, все это вряд ли заставит вас продлить свой визит, милая. Я слишком хорошо знаю, что вместо того, чтобы вызвать любовь и жалость, как можно было бы надеяться, рассказы о нашем состоянии вызывают нечто прямо противоположное – мы, бедолаги, обречены на вечную самодостаточность, хотим того или нет.
Ни любви, ни жалости Маргарет в себе здесь не открыла, это верно – самым точным ее чувством к курхаусу стало острое, растущее любопытство, каким бы неуместным оно ни было. Вероятно, размышляла она, непривычная свобода и изоляция немного вскружили бы ей голову, где бы она ни оказалась – но настоящее чудо заключалось в том, что она, сделав всего лишь один короткий шаг, оказалась в совершенно другом мире. Эти люди вокруг нее могут, в каком-то смысле, быть изгоями, как и сказала миссис Слейтер. Вполне возможно, они – страдальцы; глядя на них, было трудно в этом убедиться. Что Маргарет знала точно, так это то, что курхаус уже зарядил батарею ее жизни, перезавел пружину. После долгой инерции она снова таинственным образом двинулась в путь, и останавливаться в скором будущем не собиралась.
– Почему вы улыбаетесь, милая? – удивилась миссис Слейтер.
– Извините – ответила ей Маргарет. – Что-то я совсем заплутала в мыслях.
– Нет, кофе здесь нет, – сказала миссис Слейтер. – Общеизвестно, физиологическим последствием употребления кофе является бодрость. Но в вашем случае, возможно, на этот раз и к лучшему, что его нет. На вашем месте, дорогая, я бы сразу отправилась на боковую.
– Но мне совсем не хочется спать, – откликнулась Маргарет, не раздумывая. – Хотя… Погодите-ка, это, наверное, здесь вроде ругательства? – Похоже, для жизни в курхаусе ей требовались даже новые речевые привычки.
Миссис Слейтер посмотрела на нее рыбьими глазами.
– Даже если вам не спится, оставайтесь в своей комнате, дорогая.
– Но почему?
– По ночам мы гуляем. Кто-то начинает уже в послеобеденное время и бродит вплоть до самого рассвета. Вам лучше не видеть наших шатунов.
– Миссис Слейтер… – начала было Маргарет.
– Дорогая, просто зовите меня Сэнди.
– Сэнди, конечно. – Маргарет натянуто улыбнулась. – Сэнди, если то, что вы говорите – правда, мне очень, очень жаль всех вас, но как, услышав так много, я могу отказаться от искушения пронаблюдать? Допустим, это бестактно. Но я ничего не могу с собой поделать.
– Понимаю, конечно. – Миссис Слейтер вздохнула. – Естественная реакция. Кажется, нам повезло, что мир сегодня устроен так, что сюда не ходят полные автобусы туристов – этих современных варваров, развратников и разгильдяев, вне себя от желания поглазеть на нас, будто на блаженных в Бедламе[114]. Думаю, в итоге все равно без туристов не обойдется – но придется компании нанимать водителей где-то еще, ни один местный сюда на автобусе не поедет. Мы – изгои, на нас лежит проклятие. Я предостерегаю вас, Маргарет. Местные в это верят – и не без причины.
– Раз дело дошло до предостережений, – последнее слово Маргарет особо выделила голосом, – может, вы скажете мне, в чем суть? Что со мной может случиться ночью?
– Ничего хорошего, – расплывчато, без привычной прямоты, ответила миссис Слейтер. – Ничего, что пошло бы вам на пользу. Я предостерегаю вас как подругу.
Ее слова едва ли прозвучали убедительно. Маргарет даже задалась вопросом, не хочет ли миссис Слейтер просто удержать ее от новых знакомств, от новых точек зрения на жизнь в курхаусе. Ей было трудно решить, что делать.