Но, несмотря на кровать и комфортный сон, я проснулась очень рано. Сначала не поняла от чего. Мысли путались, а взор застилала мутная пелена. Лишь когда сознание более-менее прояснилось, я почувствовала, какой Райан горячий.
Ночью было холодно, и я осторожно подвинулась поближе. Он так и не выпустил мою руку. Сейчас мне казалось, словно пальцы сковали горячие тиски.
– Райан, – позвала я. – Эй! Проснись!
Но сон был слишком глубокий. Я потрясла его, стараясь не потревожить рану. Бесполезно.
В комнате не было ни материалов для компрессов, ни жаропонижающих зелий. Ничего, кроме лекарств для повязок. И рядом была только я, растерянная, не знающая, что со всем этим делать.
Я стучала. Громко. Звала слуг, Мэнфорда, хоть кого-нибудь. Надеялась, что мои вопли услышат, но без толку. От бессилия хотелось плакать. Райан был не нужен даже собственному отцу. Про нас с ним словно забыли.
Он был жив. Пока. Но сколько еще протянет с таким жаром и с такой раной?
Почему она не заживает?!
Я помнила, как в детстве Ким случайно напоролась на острую ветку. Уже на третий день она вставала и перестала принимать обезболивающие зелья. А сколько лежит Райан? И если рана не затронула внутренние органы, то почему же он тогда не поправляется!
В сердцах я запустила стакан в стену, он разлетелся на мелкие осколки, а по красивым обоям потекли струйки воды.
Лишь спустя час после времени, когда меня надлежало кормить, дверь открылась.
– Позови Мэнфорда, – приказала я Сиси.
– Граф не велел его сегодня беспокоить.
– Что ж, тогда побеспокой его завтра и скажи, что сына пора хоронить. Дольше трех дней тело держать не стоит.
Девчонка испуганно охнула и уронила поднос. А вот это зря, еще убираться тут. Не мне, надеюсь.
Она быстро унеслась, а вернулась буквально через минуту, с Мэнфордом, цвет лица которого мог побороться с брачным платьем невинной девицы.
– Он…
– Не мертв, – закончила за него я. – Пока что. У Райана сильный жар, и если бы вы не запирали меня, как нашкодившую девочку, я позвала бы помощь раньше.
По его лицу я отчетливо прочитала, как хочется ему меня убить. И ощутила мстительное удовольствие.
Он словно мне не верил. Подошел к сыну, пощупал лоб. И действительно испугался, потому что тотчас послал за целителем.
– Убери здесь, – бросил он мне.
– Еще один подобный приказ, граф, и в следующий раз я сделаю вид, что крепко спала, в то время как ваш сын бился в припадке и умирал. Вы, похоже, совсем не цените добро. Найдите служанку, Мэнфорд, я пленница, а не прислуга.
Я отвернулась, отстраненно подумав, что завтраком меня накормить совсем забыли.
Как, впрочем, и обедом. Целитель пришел через час и влил в Райана столько зелий, что я всерьез испугалась за его сердце. Каким бы сильным магом ты ни был, чужая магия, а тем более лечебная, требует серьезных ресурсов. И все же, несмотря на все усилия, жар не спадал, а рана покраснела и припухла.
Целитель мрачнел на глазах, а Мэнфорд не отходил от сына. А я отстраненно думала, что мне и самой скоро понадобится помощь.
Потому что из-под ног выбивали опору. Есть разная ненависть. Бывает такая, что хочется убить человека, пожелать ему самой мучительной смерти. Я с ней сталкивалась и даже испытывала не единожды.
Райан был человеком, которого я могла ненавидеть, лишь когда он был жив и здоров.
Сейчас, умирающий, страдающий от сильной боли, он был единственным человеком на свете, ради которого я жила. Мне было страшно, что однажды настанет утро, в котором его не будет.
Больше одиннадцати лет я жила, считая, что ненавижу его. Вспоминала чаще всего за бокалом вина, оказываясь в одиночестве. Мысленно проклинала за то, что он сделал, и за то, что после я так и не смогла никого полюбить.
Но все это было притворством перед самой собой. Сначала перед отцом, конечно, который пригрозил меня убить, если увидит хоть раз, что я вздыхаю по Хефнеру. Потом все вошло в привычку. И маска циничной стервы оказалась удобной, защищала от ударов, которыми судьба нас всех отрезвляла.
Но где-то внутри сидела семнадцатилетняя Кайла, которая все еще ждала, что Райан Хефнер, этот совершенно несносный и невероятный парень, вернется, улыбнется так, как умел только он, и объявит все плохой шуткой, которая слишком затянулась.
К вечеру все стало совсем плохо. Райана начал бить озноб, он очнулся, но почти никого не узнавал. В дверь позвонили, и Мэнфорду пришлось отойти. Целитель тут же этим воспользовался.
Он повернулся ко мне, дрожащими руками запихивая в чемоданчик бутыльки.
– Простите, миледи, я бессилен. Не все можно вылечить магией. И таково решение богов. Упорство только продлит мучения. Я сожалею. Желаю вам быть сильной.
Я почти не обращала на него внимания, вглядываясь в лицо Райана.
– Привет, – тихо сказал он.
Его взгляд вдруг прояснился.
– Привет, – улыбнулась я.
– Ты голодная.
– Откуда ты знаешь?
Он с трудом – я видела, как непросто ему далось это движение, – поднял руку и коснулся моей.
– Я тебя знаю. Ты голодная. Иди и поешь. В этой комнате должен быть только один труп.
– Ни одного, – прошептала я, отворачиваясь.
Как тяжело было ему врать, как страшно обещать, что все будет хорошо.
– Кайли, ну что ты? Так всегда было. Кто-то умирает, кто-то живет дальше. Я десять лет проработал детективом. Знаешь, сколько раз меня пытались подстрелить, поджечь, отравить, ударить по голове дубиной? Я не очень законопослушный детектив.
– Где-то я уже это слышала.
– Я много совершил ошибок. Вероника – одна из них. Честно признаться, думал, это произойдет раньше. Но я даже успел увидеть тебя.
– Райан, я…
– Не извиняйся. Ты правильно сделала. Прости, что напугал тебя, и спасибо, что веришь, будто я когда-то был хорошим парнем. Не плачь.
Я смахнула с ресниц слезы.
– Лучше скажи, что любишь меня. Соври, Кайли. Я закрою глаза – и тебе поверю.
– Я люблю тебя. С той встречи в кабинете отца. Ты улыбнулся, представился – и с тех пор я не знаю, как жить, когда тебя нет рядом. Ты был первый, кто показал, что можно жить по-другому. Без страха, без насилия. Что можно спорить и ссориться, а потом просить прощения и мириться. Что можно ошибаться и исправлять ошибки вместе. Когда ты ушел, я постоянно спрашивала себя: что я сделала не так? Ты ведь обещал меня увезти. Я долго убеждала себя возненавидеть тебя. А получилось возненавидеть только себя.
– Прости, – его голос звучал едва слышно, больше похожий на шепот. – Я так и не отвез тебя к настоящему морю.
Мэнфорд вернулся прежде, чем я успела что-то сказать в ответ, и от него не укрылись мои блестящие от слез глаза.
– Он умирает, – произнесла я. – И не доживет до утра.
По лицу Мэнфорда пробежала тень.
– Я ничего не могу сделать. Он не может справиться. Может, нож был отравлен, может, он чем-то болен.
– Я знаю, – глухо откликнулся он. – Выйди. Мне надо попрощаться с сыном.
Чувствуя, как меня шатает, я вышла из комнаты и прислонилась к холодной стене в коридоре. Сколько раз я желала Райану смерти? Бессчетное количество. А теперь изнутри разрывало от боли. Он просил солгать, а я не сказала ни слова неправды.
Я научилась без него жить – тогда, в семнадцать. Убедила себя, что жизнь продолжается, и первая любовь – лишь глупость в череде прочих, как и всегда бывает. Но ведь знала, что он жив, что он, возможно, где-то счастлив.
А сейчас он умирает по моей вине. Если бы я не взяла тот нож, если б не желала так отчаянно спастись… Было бы лучше сотрудничать с Мэнфордом, ведь все равно в итоге я оказалась у него. Но тогда я смертельно боялась Лавреско. И позволила себе поддаться уговорам «К».
Я так не хотела верить в то, что «К» подсунула мне отравленный нож, что истязала саму себя. Может, Райан болен? Некоторые болезни не проявляются внешне, но мешают зельям действовать. Может, мы как-то неправильно его лечили? Мне еще в первый день показалось странным, что…
Я подняла голову, рассматривая лепнину на потолке. Интуитивная догадка постепенно перерождалась во вполне самостоятельную мысль, пусть и дерзкую.
– Что… Не может быть.
«К» любит играть. Любит загадки. Ким, играя в опасные и порой смертельные игры, всегда оставляла лазейку. Иначе ей просто не нравилось, жертва должна была иметь шанс выиграть. Ким не может быть «К», подсунувшей мне нож, но если это она… Райану уже нечего терять.
– Мэнфорд! – Я ворвалась в спальню. – У вас есть сад? В саду есть кордеры?
Мэнфорд стоял у постели Райана на коленях. При виде меня он спешно поднялся. Не хотел, чтобы я видела его минуты слабости. Что ж, хотя бы он любил сына. Он с трудом поднялся, пошатываясь, словно близкая смерть сына вдруг отняла у него добрых лет десять.
– Что ты собираешься делать?
– Из цветов кордера делают разные зелья. Если нож был отравлен, возможно, поможет одно из них.
– Это невозможно. Ты никогда не угадаешь, что именно за яд был на ноже! Кордер может убить его.
– Он и так умрет. Вы можете прощаться и размазывать по подушке сопли, а можете ухватиться за единственный шанс. У меня есть основания полагать, что зелье поможет. Но да, с такой же долей вероятности оно его убьет. Если ничего не делать, Райан умрет через пару часов сам. Если использовать зелье, возможно, выживет. А возможно, умрет быстрее. Решать вам.
Прошла долгая, мучительно долгая минута, на протяжении которой мне казалось, что Мэнфорд скорее позволит сыну умереть, чем разрешит мне работать с зельями. Но наконец он медленно кивнул.
– Делай. Или прощайся. Решай сама. Если он выживет, я тебя отпущу. И тебя, и Стеллу.
– А если нет, отправишь следом, я знаю. Скажи, чтобы нарвали в саду кордеров. Только цветы, не стебли. Часть уже раскрывшихся, часть незрелых. Принесите котел, весы и все запасы для зелий, которые есть. И еще иглы, как можно больше, я сама выберу подходящие.
И вскоре недовольная, но слегка поумерившая пыл служанка принесла искомое в одну из комнат, наспех переоборудованную под алхимическую лабораторию. Когда-то, много десятков лет назад, в каждом уважающем себя поместье было специальное помещение для алхимических экспериментов. Благополучие нас избаловало: приходилось колдовать над опасным зельем, сидя за роскошным мраморным столом.