— Простите? — переспросил Виктор Демьянович.
— Иссечение омертвевшей ткани для облегчения состояния. Была небольшая истерика, но сейчас ему лучше. К сожалению, в этом деле нужно уметь ждать, чтобы точно определить, где локализуется некроз, — он остановил себя, видимо, чтобы не уйти в разговор, полный специализированных терминов, и чуть погодя подытожил: — Мальчик сильный. На днях станет ясно, насколько все плохо… или хорошо. Усугубляется все тем, что у ребенка в крови мы обнаружили мощный коктейль из наркотических веществ. Насколько долго его пичкали наркотиками?.. Этого мы не знаем. Пока мы даем ему лекарства, они смягчают его состояние, но скоро начнется синдром отмены, и ему будет в разы хуже.
— А что с психологической точки зрения?
— Сильный парень, я же говорю, но сейчас он боится. Ему часто снятся кошмары, по ночам он бредит, говорит с кем-то во сне.
— Вы позволите нашему психиатру с ним поговорить?
— Конечно. Если он сможет помочь вам, а еще лучше — мальчику, то я препятствовать не буду. Однако вряд ли сейчас это вам что-то даст…
— Мы должны ухватиться хоть за какие-то сведения, пусть даже и обрывочные, — тихо и задумчиво промолвил Миронов, а затем добавил с хитрецой: — А что вы думаете о клиническом гипнозе?
Заведующий отделением несколько напрягся и, пытаясь напустить на себя немного безразличия, произнес:
— Я не поклонник данной методики, особенно если практиковать ее на изможденных и ослабленных болезнью пациентах, но если для вас это важно, то делайте. Пока идет улучшение, я полагаю, можно. Главное — это должен делать профессионал.
— Это будет делать Арсений Романов, вы же его знаете?
— Да.
— Поверьте, для нас это необходимо. Память мальчика скрывает важную информацию, которая сможет нам помочь в поимке преступника или преступников. — Виктор Демьянович пытался рассеять все сомнения собеседника. — Мы будем крайне деликатны.
— Хорошо. Но я буду присутствовать при этом, и, если что-то пойдет не так, сеанс незамедлительно будет остановлен! — удивительно жестко отчеканил врач, так что даже сам удивился своей решительности.
— Конечно. — Миронова несколько задел ультимативный тон собеседника, но он знал, что речь идет о здоровье пациента, а потому понимающе кивнул.
Когда они оба покинули кабинет, за дверью их уже ждали коллеги вместе с вышеупомянутой хорошей знакомой Романова.
— Виктор Демьянович, познакомьтесь… — начал Арсений, но Миронов не дал ему закончить.
— Это лишнее, — произнес он.
— Как это?.. — опешил судмедэксперт, и его лицо удивленно вытянулось.
Миронов фирменно улыбнулся — это была улыбка для особых случаев, это была редкая улыбка! — а затем сказал:
— С Ингой Юрьевной мы прекрасно знакомы.
Инга Юрьевна — маленькая седенькая женщина с характерной для ее возраста и поколения кичкой на голове и большими, но стильными очками. Она не была похожа на старуху, она всем своим видом — прической, слегка подведенными помадой губами, одеждой в стиле винтаж — говорила: «Да, я немолода, я знаю, но я женщина, будьте любезны, примите это к сведению!»
— Хорошо, что сегодня я провожу беседу не с вами, следователь Миронов, а с мальчиком, а то, боюсь, поставила бы вам шизоидное расстройство личности без малейшего зазрения совести, — произнесла она.
Повисла томительная пауза. Женщина жгла взглядом МВД, а он принял этот вызов, после чего она смягчила свой взор и громко добродушно рассмеялась. Миронов вслед за ней тоже. Свидетели этой сцены облегченно выдохнули, хотя и не поняли, что происходит.
— Черт возьми, вы научились острить, Инга Юрьевна! — поддел Миронов старую знакомую.
— Что уж скрывать, я умела это делать всегда!
Она повернулась к Арсению и как ни в чем не бывало пояснила:
— Хочу несколько снять напряжение, образовавшееся энное количество лет назад. Запомните Арсений: никогда не говорите с женщиной о ее возрасте, никогда! Женщины прекрасны всегда, — она стрекотала со скоростью крыльев колибри, перескакивая с темы на тему. — Так вот, некоторое количество лет назад, когда я была так же молода и прекрасна, как и сейчас, я работала со Следственным комитетом и уголовным розыском — проводила психиатрическое освидетельствование сотрудников. И этот самодовольный осел, — она показала на МВД большим пальцем руки, — был моим любимчиком.
— А я-то как вас любил, — язвительно сощурив глаза, передразнил Миронов.
— Что значит «любил»? — вскинув брови, воскликнула женщина.
— И все еще люблю, дорогая вы моя! — Казалось, они оба получали колоссальное удовольствие от этой игры в «кто-кого перевыподколет».
— Ты мой сладкий! — подытожила она и мгновенно изменилась в лице. — Итак, ведите меня к мальчику. Витя, объясни, что ты от меня хочешь.
Миронов, ни в чем ей не уступая, также моментально переключился на работу.
— Арсений вам основу всю рассказал. У нас мальчик. Около двенадцати лет. Жертва жестокого обращения, насилия. Его пытались убить и скинули в канализацию. Он выжил. Но ничего не помнит. Сейчас наступило улучшение, но состояние нестабильное. Обморожение, ночные кошмары, истерики. Нам надо понять, что с ним произошло и чего он так боится. Но очень аккуратно.
— Поняла, — произнесла женщина с видом спецагента на задании. — Но ты же понимаешь, что для полной картины нам нужно провести не одну беседу и желательно после выздоровления мальчика. Связь между типом характера и психическими расстройствами сложна и нелинейна.
Она все время во что-то играла, в какую-то свою игру и тянула за собой всех остальных, это было неявно и не раздражало, и даже не особенно бросалось в глаза. Но внимательному наблюдателю было бы очевидно, что внутренний ребенок этой пожилой женщины примеряет на себя все новые и новые маски и бесконечно меняет правила игры.
— Нам нужно хоть что-то, от чего мы сможем оттолкнуться, — строго произнес МВД.
Они вошли в палату, и, хотя такие беседы должны проводиться с глазу на глаз, в данном случае каждый участник был важен, и все должны были услышать то, что скажет ребенок — запомнить каждое его слово, каждый его звук, взгляд или жест. Мальчик лежал тихо и, повернув голову к окну, безучастно смотрел на двор, теряющийся в темноте зимнего вечера. Сегодня он был очень спокоен и встретил входящих вовсе не испугом, а всего лишь немым вопросом.
— Здравствуй, дорогой, — произнесла единственная в палате женщина. — Меня зовут Инга Юрьевна. Я врач, клинический психолог. Мы все здесь, чтобы помочь тебе и, что самое главное, защитить тебя.
Мальчик молчал и медленно переводил взгляд с одного посетителя на другого, пока не остановился на лице Инги Юрьевны.
— А как тебя зовут? — наконец произнесла она.
— Я не помню.
— Но как-то же я должна тебя называть?
Ребенок задумался. Он не ожидал, что ему предложат выбрать себе имя.
— Пусть будет Павел, — чуть погодя предложил он.
— Хорошо. Расскажи мне, Паша… можно же я буду называть тебя Пашей?
Мальчик кивнул.
— Расскажи мне, Паша, что ты помнишь?
— Я ведь уже отвечал ему. — И он показал на Миронова.
— Мы понимаем, но нам нужно услышать еще раз, вдруг ты что-нибудь вспомнишь.
— Все, что я помню, как будто ненастоящее какое-то. Пытаюсь вспомнить, но оно все время куда-то от меня прячется. Я был в каком-то лесу, помню, что бежал от кого-то, что нас было двое, но не помню лиц, вместо них какое-то смазанное пятно. Я помню кожаные сиденья, это какая-то машина.
— Как ты оказался там?
— Я не помню.
— Где твой дом?
— От дома надо держаться подальше, — резко выпалил мальчик.
— Почему ты так не любишь дом? Это родители с тобой сделали?
— Я не помню, чтобы у меня были родители.
— А что, если я тебе скажу, что мы нашли твоих маму и папу и они скоро придут, что на самом деле ты ходил во сне и все это тебе приснилось?
Мальчик уставился на Ингу Юрьевну и через мгновение медленно, как в бреду, начал мотать головой из стороны в сторону.
Заведующий отделением сделал шаг вперед, чтобы остановить беседу, но Миронов преградил рукой ему дорогу.
— Что она делает? — произнес врач.
— Работает. Не мешайте. Все под контролем, — бросил в его сторону МВД.
Ребенок продолжал мотать головой и, наконец, собравшись с мыслями, из последних сил выпалил:
— Нет. Я не придумал все это.
— Прости, мой дорогой, за то, что задала этот вопрос. Мы не нашли твоих маму и папу. Но зато теперь я точно знаю, что ты говоришь правду. Я верю тебе. Продолжим?
Мальчик молчал.
— Ты хочешь все вспомнить?
Он, соглашаясь, кивнул.
— Тогда давай вспоминать. Ты не устал?
— Нет. Только голова болит немного. Но это в последние дни все время.
Инга Юрьевна говорила достаточно низким грудным голосом, который очень отличался от того, которым она пользовалась в беседе с Мироновым. Там это было, скорее, кокетливое щебетание, а здесь подготовка почвы для гипноза. Слова лились и растягивались. В каждой ее фразе можно было утонуть в поисках смыслов и значений. Вся ее энергия была направлена на мальчика, на работу с ним. Она завоевывала его доверие каждым произнесенным звуком, как будто обволакивая комнату и приманивая ребенка под защиту своих теплых словесных объятий.
— Как часто тебе снятся сны?
— Постоянно, — хрипло пробормотал мальчик. — Теперь постоянно. Раньше я их не запоминал. Теперь я запоминаю картинки, как фотографии из кино.
— Ты любишь кино?
— Не знаю.
— Как это? Какой фильм приходит тебе на ум, когда ты задумываешься о кино?
— Люблю про супергероев. И старые смешные комедии.
— Где ты их видел?
— По телевизору. И в кинотеатре.
— Ты раньше ходил в кинотеатр?
— Да, с друзьями.
— Что за друзья?
— Я не помню их.
— Какие игры тебе больше нравятся?
Мальчик отвечал четко и ясно. Он прекрасно помнил то, о чем говорил.
— Я любил бегать. — Он остановился, а потом как-то отстраненно продолжил: — И тогда я убежал… Но потом что-то произошло… Я оставил его, но у меня тоже не получилось.