— Ох, — томно и наигранно вздохнул собеседник, — мечта! Но нет! Поймите, господин следователь, мой век, как и любого человека, недолог. Тем, кто с нами, мы помогаем, чем можем: где-то приберем лишний мусор, где-то слегка подчистим, кому-то угодим — подарим новую игрушку, кто сам ходит под нами. У всех своя цена. СМИ, как правило, говорят только то, что им пишут на бумажке — им проще всего, — хотя и здесь не все так просто. Ну а те, кто постоянно ищут… Такие, как вы, неподкупные, серьезные, раздражающие, они редко доходят до конца, редко докапываются. Мы подкидываем им немного прикорма: то серийника, то подозреваемого или, что лучше, его труп, и они успокаиваются. Но вы… Вы другое дело…
— Как это? Разве меня нельзя купить? — съязвил МВД.
— Боюсь, наличных не хватит. — Собеседник рассмеялся и, чуть погодя, продолжил: — Дело не в деньгах… Вас ведет сама суть…
— Что, глубоко копнул?
— Скорее, это мы слажали. Но нам всегда хватало совсем немного затрат, правды и отвлекающего маневра, чтобы заставить граждан верить в незыблемость и торжество морали. А тут появились вы… И очень неплохо постарались! Должен сказать, что вы нас сильно напугали тщательностью своего расследования. Но, скажу откровенно, ближе к концу я немного поддался. Мне хотелось встретиться с вами. Посмотреть вам в глаза и понять, где же ваша темная сторона? Боль? Месть? Правда? От чего вы приходите в бешенство? Знаете, я давно приметил, что люди, как продукты, им свойственно портиться. Но вы… Вы не такой, как все эти ваши хорошие следаки! Я наблюдал за вами! Вас как будто бы ведет невидимая рука! Вы все время делаете опасные, порой пустые и бессмысленные шаги, которые противоречат трезвому рассудку, но всегда оказываетесь в нужное время и в нужном месте. Где ваша червоточина? Что вами движет? Где эти низменные инстинкты? Из чего вы, черт подери, сделаны, господин следователь?
— Хах, — криво усмехнулся Миронов. — Нелюдь поет мне дифирамбы… Давайте к делу! Раз уж я здесь, может, поведаете, чем вы тут занимаетесь, что ждет меня, и покажете свое лицо?
— Это не дифирамбы, — спокойно произнес голос, — скорее, какое-то недопонимание. Мне начинает казаться, что мы с вами похожи. Мы как будто живем для какой-то высшей цели, в отличие от убийственного большинства. Вам недостаточно просто получить ответ, вам нужна сама суть. Как и мне! У нас здесь фабрика уродов, завод по производству высококлассных убийц. Знаете, сколько в нашей стране на данный момент действующих маньяков? Больше двух тысяч, — не дожидаясь ответа, произнес он. — Две тысячи потенциальных рабов, которые готовы выполнить любой твой каприз, лишь бы ты дал им дозу убийства и насилия. Однако нынче этот народ обмельчал, всюду камеры, слежка, телефоны, сообщения, везде соглядатаи — убийцы боятся быть пойманными. И я один из первых, кто смог подчинить себе лишь малую толику этой массы безумцев, коим, к слову, являюсь и сам, и дал им шанс, шанс почувствовать себя нормальными, шанс быть нужными. Мы направляем их желания на удовлетворение чьих-то потребностей. И волки сыты, и овцы целы… Психопатия не как диагноз, а как призвание и великий дар…
От этих слов Миронову стало холодно, что называется, кровь начала стыть в жилах. Он никогда не слышал ничего подобного, и уж тем более никогда не мог подумать, что такое возможно. МВД начало знобить, он всеми силами старался держаться, но все увиденное и услышанное сегодня выбило у него из-под ног почву. Он не понимал, как теперь сможет жить, зная, что бороться со всем этим практически невозможно и что, вероятно, каждый второй его знакомый по уши во всем этом дерьме. Что весь город, вся страна, а может, и мир утопает в насилии и беспомощности при всей своей внешней солидности.
— Да кто вы такой? — как-то очень спокойно и взвешенно произнес Виктор Демьянович, смотря куда-то вверх.
— Я самое черное, что есть в этом городе, самое проклятое и оставленное всеми, я торговец душами, я господин. Я есть страх. Страх всему голова. И потому за мной всегда последнее слово.
— И для чего вы всем этим занимаетесь? Убиваете людей, торгуете детьми, органами, снимаете эти паскудные фильмы. Деньги? Власть? — воскликнул Миронов.
— Отнюдь, мой дорогой. Да, это бизнес, но деньги нужны лишь затем, чтобы все это предприятие держалось на плаву. Вы, наверное, не удивитесь, но самые большие деньги приносит то, что запрещено, то, чего все так боятся. И многие готовы заплатить целое состояние, лишь бы заглянуть в самые темные уголки, чтобы почувствовать полноту жизни во всем ее многообразии. Одних я держу в страхе, а другие приходят по своей воле. Потому что им это нравится. Они любят свое дело, как и я люблю свое. Я не могу по-другому. Я раб своих желаний и потребностей.
— И убийца в маске — ваших рук дело?
— Прекрасный экземпляр! Он совершенно не вписывался в нашу компанию, он был лучше, интереснее. Психопаты, маньяки, убийцы, как правило, делятся на два основных типа: одних ведут голоса в голове, другие получают от убийства сексуальное удовлетворение. Он же был повернут на возмездии. Месть слепа, но его месть успела настояться, а посему грех не направить такую мощную энергию на пользу обществу, себе на пользу.
— Я не услышал ответа! Для чего вы это делаете?! Что это? Месть? Власть?
— Ради удовольствия… Фантастического, нереального удовольствия… Это даже лучше секса… — мягко произнес он, растягивая слова, как будто бы смакуя сладость каждого из них. — Иррационально, не правда ли? Отсутствие мотива — пожалуй, страшнее всего. Это моя работа, призвание. Когда я работаю, мне никто не нужен, ни женщины, ни мужчины. Никто! Это одержимость. Это непреодолимое желание насытиться, которое никогда не проходит. Это целый космос.
— Ответьте мне на один вопрос.
— Слушаю…
— Почему все злодеи так любят поболтать?
Голос на секунду затих, и в комнате повисло пугающее и томительное молчание. Через мгновение раздался надрывный, сломанный смех, больше похожий на животный, но неестественный и наигранный.
— Дельное замечание. Не знаю. Пожалуй, в нас много нерастраченной энергии. Но меня больше волнует другое! Почему же сразу злодей? Я раб своих желаний, потребности удовольствия и удовлетворения, стремления к жестокости! В таком случае весь мир — это сплошь злодеи, только одни убивают, а другие раскрывают убийства, одни пишут романы, другие режут людей под наркозом. Жестокость. Может, я не хочу так. Может, мне нужна ваша помощь. — И он снова рассмеялся этим диким неистовым смехом, а потом, успокоившись, негромко произнес. — Была нужна…
— Почему была?..
— Потому что слишком много воды утекло. Я давно понял, милосердие — удел слабых. В нашем мире либо ты, либо тебя. Я предпочитаю действовать, а не терпеть.
— Есть много других способов действовать.
— Я маленький капризный ребенок…
— И при этом сами же убиваете детей.
— Детская жестокость — самая беспощадная. Ее не ограничивает мораль. Да и потом… Зачем повторять, когда можно создавать новое? — Повисла небольшая, но томительная пауза. — Теперь я начинаю понимать, почему нас так незримо тянуло друг к другу… Нет между нами ничего общего. Противоположности притягиваются, не так ли? Насколько же все-таки мы разные… Как будто две половинки целого, только я абсолютно темная сторона, а вы изо всех сил стараетесь быть белой.
— Отнюдь, мы похожи намного больше, чем кажется на первый взгляд… — Глаза Миронова зловеще сверкнули, и он заговорил чужим, незнакомым самому себе голосом, словно из непознанных глубин своего эго. И резко перешел с воплощением зла на «ты»: — Знаешь, у меня проблемы… с двойниками. Это какие-то фантомы подсознания, психологические комплексы, существующие в режиме реального времени, как отголоски других миров и пространств. Это настоящие живые люди, просто они все время оказываются в ненужное время и в ненужном месте. Вообще все их существование для меня как будто нежелательно. Обитали бы они в другом городе или стране, чтобы я в жизни их не видел, — пожалуйста, но не рядом! Вот только представь эту ситуацию: у тебя есть двойники… как будто так похожие на оригинал: те же истории детства, те же любимые герои, та же профессия, те же воспоминания. Бывает, что кто-то из них, из этих людей-фантомов… он почти твоя копия, у тебя с ним так много общего, только он лучше, красивее, умнее… престижнее! И тебе кажется, что он постепенно крадет твою жизнь, забирая ее себе. Так и есть. Только дело не в том, что он крадет, а в том, что… в моем случае я сам ее отдаю.
Я всегда незримо чувствовал присутствие этого «Н.»… твое присутствие! Только теперь я это понимаю. Мы с тобой, в сущности, одинаковы. Очень похожи. Нас никогда не били и не оскорбляли в школе, но и в групповые тусовки нас тоже не звали, жизнь всегда шла своим чередом, размеренно и спокойно. Ведь правда? Я думаю, мы с тобой даже внешне похожи. Но все меняется, не бывает двух одинаковых судеб. Теперь, когда мы вдвоем видим, скажем, гору, то ты говоришь: «Я буду на ее вершине завтра же». А я говорю: «Не знаю, я попробую, конечно, но завтра вряд ли». Ты окажешься на ней через год весь в переломах и ссадинах, но счастливый и первый. Я окажусь на другой горе вдвое выше и опаснее через десять лет со своим опытом, снаряжением и целой группой последователей. Но и там уже будет твой флаг.
Слушая тебя, я как будто слышу самого себя, только в других предлагаемых обстоятельствах.
— Браво, господин следователь! Очень тонко подмечено. Признайте, что вас, как и меня, снедает огромное желание уничтожить этого двойника, растоптать его, закопать глубоко под землю еще теплое тело, чтобы он не мог украсть больше ни одной секунды вашей жизни… — Голос снова рассмеялся, но лишь на долю секунды, а затем продолжил еще стремительнее: — Но поймите, это теневая игра. Такие правдолюбы, как вы, живут среди нас. Не думайте, что вы один такой. Некоторые даже занимают высокие должности. Просто все должно строиться на сдерживании и противовесах. Этому дал — тот промолчал, одному пригрозил, с третьим завел дружбу. Нельзя вот так просто взять и объявить всем, что будет так, как хочу я. Нужно сделать так, чтобы мы могли делать то, что пожелаем, и чтобы те, кто не с нами, пребывали в прекрасном неведении. Это главное условие. Многие догадываются, но, если они будут знать абсолютно все, тайна перестанет быть тайной, а игра закончит свое существование.