У меня продолжаются видения, связанные с Элорой. Они возникают все чаще и чаще, берутся словно из ниоткуда, а когда прекращаются, мне становится так холодно, словно я вместе с ней сражалась с ветром, водой и грязью. Ужас! Когда видения проходят, я поднимаю взгляд и замечаю наблюдающую за мной Лапочку.
Но я по-прежнему не знаю, от кого бежит Элора и чем это все кончается.
Поэтому к середине июня я так же мало знаю о том, что произошло с моей родственной душой, как и в то первое утро, когда я сошла с почтового пароходика.
Мы с Элорой родились 16 июня. Через два дня нам исполнится семнадцать лет. Впрочем, до сих пор никто не упомянул о моем дне рождения. О нашем дне рождения. И меня это вполне устраивает. Мысль о том, чтобы задувать свечи в одиночестве, вызывает такую сильную боль в моей груди, словно весь воздух выкачали из легких.
Лапочка посылает меня в сарай, потому что ей нужен удлинитель для гималайской соляной лампы, которую она хочет выставить на витрине магазина.
Подойдя к сараю, я вижу, что его дверь приоткрыта и белая краска дощатого настила запачкана следами ботинок, напоминающими мне грязевой след, который оставила змея, окончившая свою жизнь на остроге. И мне становится не по себе. Я понимаю, что кто-то побывал в нашем хранилище, может быть, даже сейчас находится там.
Затаив дыхание, я крадусь к сараю, приблизившись к дверной щели, вижу, что кто-то ползает внутри на четвереньках, выискивая что-то на пыльном полу. С моей позиции мне заметны только джинсы и поношенная пара ботинок. Это может быть кто угодно из нашего прихода Плакеминс.
Но потом вижу рыжие волосы.
– Блин! – Это слово произнесено низким голосом, похожим на рычание. Что бы там ни искал Кейс, можно догадаться, что он этого не нашел.
Я разворачиваюсь, быстро и тихо возвращаюсь обратно в кухню. Сахарок лежит на своей подстилке в углу и храпит. Хороший сторож! Если бы Кейс захотел, он мог спокойно обворовать нас.
Я чуть отвожу занавеску, наблюдая за тем, что происходит в сарае. Уже через несколько минут Кейс крадучись выходит из него. Осторожно закрывает за собой дверь, затем спрыгивает с дощатого настила и удаляется через грязь в направлении своего дома.
Мне вспоминается то лето, когда нам всем было по двенадцать лет. Кейс учил нас с Элорой играть в бейсбол. Он тихонько подкрадывается к ней сзади с широкой улыбкой на лице и, обхватив ее за талию, показывает, как держать биту. Я уже тогда завидовала Элоре, той легкости, с какой она флиртовала.
Вскоре Элора отбила первую подачу Кейса. И вот тогда до меня дошло.
Бам!
Звук биты, отбивающей мяч.
Они уже тогда тянулись друг к другу. Впрочем, я не ожидала, что все так сложится.
Подождав минуту, я направляюсь к сараю. Оставляю дверь широко открытой, чтобы впустить побольше света, и, встав на четвереньки, начинаю шарить на полу. Как это делал Кейс. Я ищу в углах, под коробками, но ничего не нахожу, поэтому забираю удлинитель для Лапочки и закрываю за собой дверь.
Я бросаю удлинитель на кухонный стол и снова выхожу наружу, чтобы натянуть сапоги. Спускаюсь по деревянным ступенькам в мокрую траву и чувствую знакомое хлюпанье грязи под ногами.
Я не нашла никаких ответов в темных углах сарая, но, может, обнаружу что-нибудь в том месте, где в последний раз видели Элору. Там, у протоки Лайл.
Между дощатым настилом Ла-Кашетта, возвыщающемся над жидкой грязью реки, и обширными заболоченными землями, лежащими за ним, есть длинная, узкая полоска твердой суши. Протока Лайл протекает прямо за ней, такой себе водный путь. Слишком узкий и мелкий для навигации, даже на каяке или пироге. В детстве мы часто там играли. Перепрыгивали через воду и гонялись друг за другом. Этим летом я избегала походов на то место, где пропала Элора. Сегодня вечером это место словно зовет меня.
Раньше путь туда казался долгим, но сейчас мне требуется менее десяти минут, чтобы преодолеть это расстояние. Меня окружают тоненькие деревца, кое-где виднеются островки высокой травы, выброшенные на свалку вещи: старая сушилка для белья с почти оторванной дверцей, гниющее кресло и прицеп без колес.
Здесь они находились в ту ночь.
Я озираюсь, и меня опять охватывает то странное ощущение, будто за мной следят. Я твержу себе, что это нелепо, может, под моим окном вообще никого не было. Просто нафантазировала чужака, как Ринн – своего ругару.
Я забираюсь на старую сушилку и рассматриваю пейзаж, словно какое-нибудь животное в документальном фильме про саванну. Ничего не вижу, я сама не знаю, что ищу. Я могла бы спуститься и поискать в траве, но думаю, что все равно бы ничего не нашла. Харт сказал, что спасатели прочесали этот район вдоль и поперек. Если бы тут был ключ к разгадке, они бы его обнаружили.
– Ее здесь нет.
– Боже! – Я почти выпрыгиваю из своей одежды, но это всего лишь Ринн. – Ты напугала меня до полусмерти.
Она в шортах, ее тощие ноги забрызганы жидкой грязью, обуви нет. Ринн поедает прямо из пакета сырные чипсы, пальцы запачканы оранжевой пыльцой от сыра.
– Ты ищешь не в том месте, – произносит она.
– Я ничего не ищу, – усмехаюсь я и сажусь, скрестив ноги, на крышке сушилки.
– Это случилось не здесь. – Она предлагает мне чипсы, но я качаю головой. Ринн сильно дрожит. – Меня трясет, когда я думаю о том старом ругару. – Глаза у нее огромные, как плошки. Двумя ярко-оранжевыми пальцами Ринн трет что-то висящее у нее на шее – серебряный десятицентовик с просверленной в нем маленькой дырочкой для шнурка – это талисман, отгоняющий зло. Многие местные жители по-прежнему верят в старые суеверия.
– Ринн…
– Тебе надо искать вон там. – Она слизывает с указательного пальца оранжевую пыль и указывает им куда-то. – А не здесь.
Я смотрю в направлении, куда указывает Ринн. Там сверкает ярко-белым цветом дощатый настил, похожий на выгоревшие на солнце ребра змеи, вытянутой вдоль реки.
– Элора в ту ночь была на настиле?
– Да, там он ее и убил. – Я вижу, что рыжие волоски на бледных голых руках Ринн стоят дыбом. – И ты берегись, Грей, а не то он и до тебя доберется.
Ринн запускает руку в карман шорт и вытаскивает полную горсть маленьких предметов.
– Возьми их, – предлагает она, и я протягиваю руку. Отполированные монетки в один цент, алюминиевые колечки от пивных банок, крышечки от бутылок, канцелярские скрепки. Какая странная коллекция.
– Разложи их у себя на подоконнике, – поясняет Ринн. – Для защиты, ругару придется остановиться и пересчитать их, понимаешь? Не сможет удержаться, он не слишком умен. Говорят, он умеет считать только до двенадцати, поэтому, как только доходит до тринадцати, сбивается со счета и начинает все сначала. Вот он и застрянет. Будет считать всю ночь, а когда станет светло, ему придется со всех ног нестись домой.
– Птенчик! – Голос Кейса заставляет нас обеих вздрогнуть. – Пора домой. – Он стоит в пяти футах от нас. Интересно, как долго Кейс там находится? И откуда взялся? – Скоро стемнеет.
Ринн бросает на меня взгляд, намекающий, что она многим хочет поделиться, но понимает, что с Кейсом лучше не спорить, поэтому поворачивается и направляется к дому.
Кейс остается и пристально смотрит на меня несколько секунд, потом делает шаг ко мне.
– Ты меня боишься? – спрашивает он, и я качаю головой. Кейс усмехается, потом поворачивается, чтобы сплюнуть в траву, и устремляется вслед за Ринн в сторону дома. – Иди лучше домой, chere! – кричит он мне через плечо. – Здесь небезопасно в сумерках!
Я сую маленькую коллекцию Ринн к себе в карман. Солнце погружается в реку, и москиты сжирают меня живьем. Кейс прав, мне нужно возвращаться домой.
Но внезапно меня поражает одно из тех видений. Страх Элоры парализует мой мозг, я крепко зажмуриваюсь, но это не мешает мне увидеть то, что видела она. И почувствовать то, что Элора чувствовала.
Оказавшись в воде, я спотыкаюсь, но не падаю. Протока Лайл уже не такая узкая, теперь ее не перепрыгнешь. Вода доходит мне до колен, и я борюсь с течением, чтобы устоять на ногах.
Я вижу, как мелькает свет его фонаря, и слышу, как он опять произносит мое имя. Сквозь ветер, дождь и поток воды. И не могу понять, слышу ли я этот крик или он звучит в моей голове.
Я пытаюсь зацепиться за это видение, тянусь к руке Элоры, но она уже исчезла. Мои глаза распахиваются, и я так резко втягиваю воздух, что почти захлебываюсь.
Затем я замираю. Воздух изменился, он наэлектризован, пульсирует и пляшет вокруг меня.
Я не одна. Кто-то следит за мной из-за одного из этих тонких деревьев. Мелькают светлые волосы, и я улавливаю стремительное движение.
– Ева? Это ты?
Ответа нет, и каждый мускул в моем теле напрягается. Я жду, но ничего не происходит. Ветерок шевелит высокую траву, листья гнутся, раскачиваются и словно напоминают об осторожности.
Я сползаю с сушилки и, когда мои ступни касаются земли, наступаю словно в желе, и делаю осторожный шаг к деревьям.
– Ева?
Ничего.
– Заканчивай валять дурака, Ева!
Я бросаю взгляд через плечо, в сторону дощатого настила. Сколько времени у меня займет преодолеть это расстояние? Если понадобится, если придется.
За деревьями опять что-то движется.
– Кто там?
Пристально вглядываюсь, но в результате моя нога попадает в крысиную нору, и я больно шлепаюсь на спину.
И в этот момент он выходит из тени, вероятно, он стоял там все время и наблюдал за мной.
Я задерживаю дыхание и готовлюсь к чему-то ужасному, увидеть клыки, когти или того хуже.
Однако он не монстр, по крайней мере, таковым не выглядит. Он похож на обычного человека, примерно моего возраста, высокий и стройный. На нем потертые джинсы и старая зеленая футболка, обуви нет. Светлые волосы, сильно выгоревшие, скрывают лицо.
Я не знаю, кто это.
Пока он не поднимает подбородок и не откидывает волосы с глаз. Его глаза какие угодно, только не обычные. Они горят ярко-голубым светом, словно светящийся изнутри лед. Лед и огонь.