Потому что все постоянно твердят мне, что Элора меня любила.
А если это правда, почему произошло то, что произошло прошлым летом?
У меня опять возникает чувство, что меня уносит волной и закруживает в вихре. Я пытаюсь за что-то ухватиться, чтобы устоять на ногах. За какой-то якорь, уцепиться за маленький кусочек надежды.
– Как ты думаешь, есть шанс, что Элора жива? – спрашиваю я.
– Нет. – Зейл качает головой, его светлые волосы падают ему на глаза. Я рада, когда он подносит руку и откидывает их назад, потому что мне нужен их свет. Но его ответ меня глубоко ранит. – Ее больше нет, Грей. Я это чувствую.
– Я тоже, – шепчу я, и в сердце у меня открывается кровоточащая рана, когда я произношу эти слова.
Это не внезапное осознание. Я не могла признаться в этом Харту, но как долго я обманывала себя?
С тех пор, как нашла окровавленную медаль Кейса несколько часов назад?
С тех пор, как сошла с почтового судна в то первое утро?
С тех пор, как у меня начались видения?
С телефонного звонка Харта в феврале?
Или же с той ночи, когда Элора пропала, пусть даже я тогда не знала этого? С той ночи, когда я проснулась в темноте, ощущая подавленность и головокружение.
Теперь меня трясет. Я дрожу так сильно, что боюсь просто рассыпаться на мелкие кусочки. Прежде я не чувствовала столь сильного озноба. Мне холодно до боли.
– Мне надо в дом, – бормочу я. – Мне надо… – Я замолкаю и с хрипом втягиваю воздух, подавляя стон. Потому что единственное, что мне по-настоящему нужно – единственное, что может мне помочь, – это Элора.
А Элора мертва.
Зейл ведет меня обратно к «Мистической Розе». Мы останавливаемся перед магазином, и он берет меня за руку. По моей руке поднимается покалывающее тепло и поселяется где-то в груди. Когда он смотрит на меня, я утопаю в глубине этих глаз. А они глубже, чем Мексиканский залив, и в десять раз голубее.
Мое сердце отчаянно начинает биться.
– Будь осторожна, Грей, – говорит он. И колокольчики Евы начинают свой перезвон. На сей раз в них слышится предостережение. – Этот город ядовитый. Элора это знала. Она бы хотела, чтобы я донес эту мысль и до тебя.
Я хочу возразить. Ла-Кашетт – моя родина, и как бы Элора ни хотела его покинуть, он был и ее родиной тоже. Но прежде, чем я успеваю произнести эти фразы, Зейл пожимает мою руку и растворяется во мраке. Я смотрю на свои пальцы и все еще ощущаю странное покалывание от его электрического прикосновения.
Я вхожу в «Мистическую Розу», закрываю за собой дверь, и дождь начинается снова, но не такой сильный, как раньше. Свет мигает несколько раз, затем включается, и кондиционер, содрогнувшись, снова зажужжал.
Я направляюсь к полке со скидочными товарами, чтобы отыскать там маленькую синюю книжку «Тайны нумерологии». Беру ее и листаю до раздела, рассказывающего о числе одиннадцать. Я нахожу там все то, что уже знала, – сила и мудрость… но также хаос.
Вскоре я нахожу и другую информаицю. В Таро одиннадцать – это карта Силы и Справедливости. Она символизирует смелость, противостояние буре и борьбу с собственными худшими страхами. Я закрываю книгу и ставлю ее на место, потом гашу свет и выхожу из торгового зала.
В моей крошечной ванной комнате на полу лужа грязной воды. Я вытираю ее полотенцем, но запах болота по-прежнему витает в воздухе. Я иду к окну и чуть отодвигаю его вверх, чтобы впустить влажный ветер и аромат дождя. И шепот китайских колокольчиков.
Маленькие безделушки Ринн по-прежнему лежат на моем подоконнике, поэтому я считаю до тринадцати.
Тринадцать блестящих талисманов.
В тринадцатое лето Харт поцеловал меня.
Тринадцать лет прошло с тех пор, как утонули Эмбер и Орли.
Закрываю окно и запираю его. Что-то изменилось, я чувствую. Все по-иному.
Вспоминаю, когда впервые увидела Зейла, – у себя за окном, в ярком сиянии Цветочной луны.
Цветочная луна означает, что скоро наступят перемены.
Я не должна больше бояться. Ни ругару, ни темноты. Ни той силы, что нарастает внутри меня. Ни вопросов. И больше всего я не должна бояться ответов. Какими бы отвратительными они ни были.
Я пытаюсь высвободиться, чья-то рука держит меня за лодыжку, но понимаю, что это всего лишь извилистый корень. У меня уже нет ни сил, ни воли подняться. Что-то склизкое движется по моей ноге. И я кричу прежде, чем успеваю подумать о том, что это может быть.
12
Вот наступает 16 июня, день, которого я страшилась несколько месяцев. Семнадцать лет прошло с тех пор, как нас с Элорой положили бок о бок в ту плетеную колыбельку в спальне Лапочки.
Дождь не прекращается, и это кажется правильным.
Дни рождения всегда были моими самыми любимыми днями в году, лучше даже, чем Рождество. Ведь мы с Элорой проводили их вместе, это был наш праздник. Но сейчас воспоминания о совместных днях рождениях причиняют боль, из-за которой мне трудно дышать. Одинаковые праздничные платья, когда нам было по пять лет. Желтая тафта и кружево, из-за которых на жаре у нас чесалось тело. Поиски пиратских сокровищ, когда нам было девять лет. Турпоход на выходных на остров Гранд, когда нам исполнилось тринадцать. И прошлогодний день рождения, глаза Элоры, когда она развернула мой подарок. Я вижу калейдоскоп воспоминаний.
Сера и Сандр, Ева и Мэки – все забегают ко мне в этот день. Сандр дарит мне рисунок, на нем мы с Элорой сидим на ступеньках нашего крыльца.
– Он нарисовал его по памяти, – шепчет Сера, и я говорю Сандру, что рисунок замечательный.
Мэки балагурит, хочет заставить меня улыбнуться. Ева предлагает мне пластинку жвачки, беру ее, потому что замечаю, как отчаянно ей хочется, чтобы я почувствовала себя лучше. Ребятам хватает здравого смысла не упоминать, что сегодня за день.
Лапочка удовлетворяет мою просьбу и тоже не говорит о дне рождении. Она дает мне личное пространство, и я благодарна за это, однако внутри меня по-прежнему нарастает напряжение. Я чувствую его, касаясь маленькой голубой жемчужины на цепочке вокруг моей шеи.
Оно нарастает всякий раз, когда я кручу на пальце кольцо Элоры. Я постоянно думаю о том, что сказал Зейл. Это была самая важная для нее вещь, потому что я ее подарила.
К ночи напряжение совсем изматывает меня, и я хочу проветриться. Дождь прекращается, я беру фонарик и выхожу за дверь. Лапочка и Сахарок смотрят на меня, но не задают вопросов. И это хорошо.
Я не знаю, что могла бы им ответить, не имею представления, куда направляюсь. Мои ноги сами ведут через темноту к концу дощатого настила, к старой понтонной лодке. Добравшись туда, я вижу внизу, в темноте какое-то движение. От удивления я чуть не теряю равновесие.
– Осторожнее, Печенька. – Я щелкаю фонариком. На водительском сиденье, упершись ботинками в бортовой леер, сидит Харт. – Тут большая высота для маленькой девочки.
Я стягиваю с пальца кольцо Элоры и прячу в карман, а потом зажимаю фонарик зубами и спускаюсь по деревянной приставной лестнице.
Когда я оказываюсь в лодке, она качается подо мной, и я опять теряю равновесие. Харт протягивает руку, чтобы я схватилась за нее.
Обычно старый понтон находится в иле, но сейчас прилив, а кроме того, воды прибавилось из-за дождя, поэтому сегодня он плавает по воде, привязанный к причалу ржавой цепью, словно заброшенная собака у кого-то во дворе.
У Харта пиво в руках, и, судя по раскиданным вокруг его ног пустым бутылкам, он выпил уже немало. Основанием своей зажигалки он открывает новую бутылку и вручает ее мне. Я случайно навожу на него фонарик, и он заслоняет глаза.
– Черт, – ворчит он. – Убери эту штуку.
Я выключаю свет и занимаю место напротив него.
Харт весь промок. Я догадываюсь, что он сидит тут уже долгое время, явно пришел сюда еще до того, как дождь закончился.
Мог сидеть здесь целый день под проливным дождем.
– Что ты делаешь? – спрашиваю я.
– Праздную. – Харт пьян. Даже если бы я не поняла это по пустым бутылкам, об этом сообщил бы мне его хриплый, заплетающийся голос. – И жду тебя.
Я смотрю, как Харт стряхивает пепел с сигареты и курит, чередуя затяжки глотками теплого пива. Всякий раз, когда он протягивает руку, чтобы щелчком стряхнуть пепел, мой взгляд следует за ней. Я будто загипнотизирована раскаленными оранжевыми угольками, летящими в воздухе.
Уилли Нельсон громко и злобно шипит с противоположной стороны пруда, и откуда-то с заболоченного рукава реки слышится звук аэроглиссера.
Харт прочищает горло, что-то вытаскивает из заднего кармана и протягивает мне промокший конверт, сложенный пополам. Парень щелкает зажигалкой и держит ее так, чтобы я могла рассмотреть фиолетовый конверт, на нем карандашом нацарапано мое имя.
– Это просто открытка, но я хотел что-то подарить тебе сегодня вечером. – Я вижу, что он смущен. – Купил на автозаправке в Кинтере.
Это заставляет меня улыбнуться. Мокрая поздравительная открытка с автозаправки. Типичный Харт.
Но мне невыносима мысль прочитать ее прямо сейчас, даже дешевой открытки может быть достаточно, чтобы растрогать меня в этот вечер.
– Спасибо, – произношу я. И прячу пропитанный влагой конверт в задний карман.
– Ты веришь в реинкарнацию, Грейси? – Харт открывает следующую бутылку пива. Очень скоро он будет вусмерть пьяный.
– А что?
Прежде чем сделать новый глоток, Харт проводит рукой по волосам, и я ощущаю знакомый зуд из-за желания прикоснуться к его кудрям.
– Моя мама сказала мне кое-что. Она думает, что мы: ты, я, Элора, Сера и Сандр, Ева, Мэки, Кейс, Эмбер и Орли были связаны друг с другом в прошлой жизни. – Я мысленно прибавляю к этому списку Зейла, загадочного одиннадцатого номера. – Вот почему нас так сильно тянет друг к другу.
Харт достает из кармана рубашки пачку сигарет и вытряхивает оттуда новую. Будет чудом, если она окажется достаточно сухой, чтобы загореться.
Щелк. Шипение. Затяжка.