Есть много вопросов, ответы на которые я мечтаю получить.
Я обхожу дом и спускаюсь по деревянным ступенькам. Земля после обильного дождя насыщена влагой, и мои ноги вязнут в грязи. Единственное спасение – продолжать двигаться, поэтому я переставляю ноги, одну за другой, пока земля подо мной не начинает ощущаться более твердой.
Мне не требуется много времени, чтобы добраться до протоки Лайл. Пульсация в моей голове немного затихает к тому времени, когда я сбрасываю сапоги и, поднявшись на старый прицеп без бортов, усаживаюсь там.
Еще только восемь утра, а температура поднимается до девяноста градусов[19].
Впрочем, я ничего не имею против жары, во всяком случае, сегодня. Кажется, в последнее время, несмотря на жаркое и влажное лето, мне не удавалось избавиться от постоянного озноба.
Я закрываю глаза и поднимаю лицо к небу, чтобы погреться на солнышке. Я впитываю его, точно ящерка на камне.
Неожиданно раздается гудение статического электричества, воздух трещит от него. Я чувствую, как он вибрирует. Открываю глаза и вижу, что в нескольких футах от меня стоит Зейл. И не удивляюсь, поскольку была уверена, что он может появиться.
Зейл по-прежнему босиком и без рубашки, и я спрашиваю себя, носит ли он вообще когда-нибудь другую одежду.
– Ты выглядишь так, словно тебе не помешает немного общения, – произносит он. Однако не приближается ко мне, и я понимаю, что Зейл ждет от меня каких-то слов или разрешения. Он не хочет пугать меня.
– Да, – киваю я. – Думаю, не повредит.
Когда Зейл улыбается и сокращает расстояние между нами, у меня появляется странное ощущение. Нервозность, но не страх.
– Я скучал по этому пейзажу, – продолжает он, забираясь в прицеп и садясь рядом со мной. – Все те годы, что меня здесь не было. – Его взгляд устремлен на дощатый настил Ла-Кашетта, по-змеиному вьющегося и сверкающего белизной на фоне Миссисипи.
И я понимаю, что Зейл имеет в виду, потому что тоже очень скучаю по реке бо́льшую часть года, в Литл-Роке. Испытываю ностальгию по этой постоянно движущейся, мутной воде, будто тоскую по человеку.
– Сколько тебе было лет, когда ты уехал отсюда? – спрашиваю я, и Зейл пожимает плечами.
– Мало, но достаточно, чтобы я помнил.
Мою голову словно заволакивает туманом, все становится размытым. Мне так приятно, но мне нужно собраться, чтобы задать следующий вопрос.
– Как получилось, что никто о тебе не знает?
Это то, о чем я много размышляла с момента нашего разговора на пристани позапрошлым вечером. Количество Летних Детей всегда было десять, даже после того, как погибли Эмбер и Орли, мы всегда говорили, что нас десять.
И все это время нас на самом деле было одиннадцать.
Зейл пожимает плечами:
– Мои родители держались особняком. – Он смотрит на реку. – Не было причин отправляться в город, там для нас никогда не было ничего важного. Я даже не знал о вас, пока Элора мне не рассказала.
Я стараюсь представить, как это – расти отдельно от других людей? Где-то в глуши байу.
– К тому же я был совсем маленьким, когда мы уехали из Луизианы, – добавляет он. – Мой отец умер, и я жил во Флориде со своей мамой, на краю Эверглейдс[20]. – Зейл поворачивается ко мне и усмехается, и от этого у меня немного кружится голова. – В общем, мое болото было там.
– Тогда зачем приезжать сюда?
Проходит несколько секунд, прежде чем Зейл отвечает:
– Я просто решил, что настала пора.
– Тогда зачем прятаться? – Я пытаюсь понять его, а Зейл, похоже, не против моих вопросов. – Почему ты не даешь знать людям, что ты тут?
– Неизвестно, кому можно доверять.
– Тогда почему ты доверяешь мне?
– Из-за того, как о тебе отзывалась Элора. – Зейл вновь улыбается. – У меня возникало ощущение, будто я тебя уже знаю.
Я чувствую себя в проигрышном положении, потому что ничего не знаю о нем. Впрочем, я выясню это, тем более его голос действует на мою головную боль лучше, чем тайленол. Он звучит так приятно и печально.
– Она тебе нравилась? – спрашиваю я.
– Да, – кивает он. – И тебе тоже. Разве нет?
Я заливаюсь краской, потому что невозможно было знать Элору и не чувствовать к ней симпатию.
– А ты ей нравился? – Мне нужно понять, не к Зейлу ли ревновал Кейс, причем так сильно, что убил ее.
Но он качает головой.
– Мы не были любовниками, у нас все было по-другому. – Его голос напоминает какую-то знакомую музыку, словно ноты из старой каджунской мелодии, которую я знаю так же хорошо, как собственное сердцебиение. – Мы спасали друг друга.
Я не понимаю, что это означает.
– Однажды я рыбачил ночью в январе. Прямо у края реки. Моя леска запуталась, и я наклонился, чтобы ее поправить. А когда поднял голову, то увидел девушку, стоявшую там, на причале. Прямо на том же месте, где мы с тобой находились недавно.
– Элора.
Я шепчу ее имя как заклинание.
– Это было во время полной луны, – говорит Зейл.
Луна ругару.
– Я видел ее отчетливо, она была так красива, что от нее перехватывало дыхание. Я не мог оторвать от нее глаз.
– Ее звала река, – произношу я, и Зейл кивает.
– Только тогда я этого не знал, а потом она упала.
– Как упала?
– Шагнула с причала в воду.
Я громко охаю, и мой желудок сжимается. Расстояние от края пристани до темной, бурлящей реки, по меньшей мере, пятнадцать футов. До глубокой, коварной реки, с быстрым течением.
– Ты спас ей жизнь в ту ночь?
Зейл небрежно пожимает плечами, словно это пустяки.
– Когда я выловил ее из реки, она обругала меня. Даже не пожелала назвать свое имя, но я все равно вернулся туда на следующую ночь, просто на всякий случай. И все повторилось, а потом еще раз. Я спасал ее, наверное, раз десять. Десять ночей.
– Ей так сильно хотелось умереть? – Мне нестерпимо думать, что Элора была такой отчаявшейся.
– Нет. – Зейл качает головой, и его глаза ярко вспыхивают. – Просто ей была нужна река, высвобождение, которое она дает. В общем, я постоянно сидел в темноте и ждал, когда раздастся всплеск, словно я был рыбаком, а она – русалкой Миссисипи.
– Русалкой Миссисипи. – Мне нравится, как прозвучали эти слова, произнесенные глубоким, как океан, голосом Зейла.
– Вскоре она перестала спрыгивать, больше не нуждалась в этом, как я думаю. И я нечасто видел ее после этого. Мы все равно порой встречались на причале после того, как город засыпал. В три-четыре часа утра. Просто сидели вместе, пока не всходило солнце.
Мое сердце ноет. Это я должна была находиться там. Спасать Элору, сидеть с ней в самый темный час ночи. Я, а не этот таинственный незнакомец.
– Чего ты хочешь? – спрашиваю я.
Зейл внимательно смотрит на меня.
– Как я уже сказал, мы можем помочь друг другу. – Он опять устремляет взгляд на реку. – Я видел Элору в ту ночь, – признается Зейл. – В ту ночь, когда она пропала. У меня просто возникло это предчувствие насчет Элоры. А потом разразилась буря, я вышел, чтобы удостовериться, что с ней все в порядке. И нашел ее стоящей там же, на причале. Как в тот, самый первый раз.
– Наверное, Элора ускользнула, – предполагаю я. – От остальных.
Зейл кивает:
– Ускользнула, пока остальные играли в прятки, а они остались ее искать.
А в этом есть смысл, это похоже на Элору. Ей бы понравился весь драматизм ситуации, то, как все беспокоятся и выкрикивают ее имя.
– А Элора сказала тебе что-нибудь? – спрашиваю я.
– Только попрощалась, она сказала, что уезжает. Навсегда.
– Да, она об этом говорила, – подтверждаю я. – Что хочет выбраться из Ла-Кашетта.
– В ту ночь Элора кого-то ждала, нервничала, торопилась.
– Кого она ждала?
Я жду ответа. Любого.
Но Зейл лишь пожимает плечами:
– Она не сообщила.
– По крайней мере, она хотя бы объяснила, куда собирается?
– Мы общались лишь несколько минут, ровно столько, чтобы попрощаться. Элора держала секреты при себе, но она дала мне кольцо с голубой жемчужиной в знак дружбы, за то, что я спасал ее все те ночи.
Я смотрю на кольцо на моем пальце. Маленький серебряный обруч отражает яркое июньское солнце.
– Вскоре весь город стал ее искать, – добавляет он. – И я решил, что она просто всех обманула, сбежала, сделала так, как обещала. Только вот…
– Только больше ты так не думаешь.
– Чувствую, что-то не так. Интуиция подсказывает, что она не покидала Ла-Кашетта.
Я размышляю о той окровавленной медали со святым Себастьяном, о страшной картине последних минут Элоры. Картине, где есть Кейс. Если он нашел Элору там, на пристани, ожидающей кого-то еще, может, и не имеет значения, с кем она собиралась бежать. Вероятно, единственное, что имеет значение, это реакция Кейса.
Мое дыхание сбивается, и я чувствую в груди давящую боль, будто сердце крошится в пыль. Но настойчивый внутренний голос по-прежнему твердит мне, что все это невозможно. Не может быть, что Элоры больше нет.
Это правда – я чувствовала это с той февральской ночи.
Если бы Элора действительно была мертва, то я, несомненно, тоже. Как можно продолжать жить лишь с половинкой сердца?
Внезапно мне начинает не хватать воздуха, меня охватывает паника, а глаза застилает пелена. Зейл берет меня за руку, и я чувствую, как меня слегка бьет током, когда его кожа соприкасается с моей.
Я вижу свое отражение в глазах Зейла и вспоминаю Харта. Темные кудри, мягкие губы и шершавые пальцы на моей коже.
Наше желание.
Потом я чувствую ласковое тепло от прикосновений Зейла, оно не горячее, от него не получишь ожог, который я ощутила прошлой ночью с Хартом.
Вскоре я уже дышу полной грудью.
Я вспоминаю фразу, которую говорит Лапочка, когда гадает на картах Таро.
Возможно, это не то, чего вы ждете, но это не означает, что это вам не нужно.
Мы же собирались сегодня утром ехать в Кинтер, Лапочка записалась к парикмахеру, а я совершенно потеряла счет времени. Сколько мы здесь пробыли?