Но не иду, потому что постоянно вижу перед собой то фото Демпси Фонтено. Вместо этого я заканчиваю день за кухонным столом, пытаясь еще немного почитать «Бурю».
Только у меня ничего не получается.
На дворе почти темно, когда я решаю, что мне требуется немного свежего воздуха. Я толкаю кухонную дверь и выхожу на дощатый настил за домом. Есть что-то в этой ночи, тревожащее меня. Слишком здесь все неподвижно.
Но мне не страшно.
Пока вверх по рукам не начинают бежать мурашки. В воздухе ощущается электрический заряд, свидетельствующий о том, что он близко.
– Я не хотел напугать тебя, Грей.
Из вечернего тумана ко мне выходит Зейл. Я вижу его силуэт, подсвеченный сзади светлячками. На сей раз на нем линялая желтая футболка. И он по-прежнему босой.
– Ты меня не напугал, – говорю я, но это не совсем правда.
Языки страха лижут меня изнутри. Электричество, исходящее от него, сильно гудит и отдает пульсацией в моей голове, как барабанная дробь.
– Ты не пришла, – произносит он. – Я хотел удостовериться, что с тобой все в порядке.
У Зейла очень красивые глаза. Они теплые и добрые. Внутри меня нарастает ощущение спокойства, и я расслабляюсь, но я вспоминаю о тех, других глазах. О тех, что на снимке в газете. И опять напрягаюсь.
Зейл внимательно смотрит на меня.
– Ты знаешь, что не должна меня бояться, верно?
Я киваю, но я этого не знаю. Как я могу быть в этом уверена?
Что я вообще здесь делаю? В сумерках, на болоте, где происходят странные вещи. Какого черта я стою тут и болтаю со странным парнем?
С парнем, у которого ледяные глаза Демпси Фонтено.
Мне следует отправиться домой и запереть за собой дверь.
Но я не делаю этого, не могу.
– Я нашла фотографию, – шепчу я. – Фотографию Демпси Фонтено. И он… у него…
Ночь заглушает мои слова.
Зейл по-прежнему находится ниже меня, на дощатом настиле. Голые ноги утопают в жидкой грязи.
– Все в порядке, – заверяет он. – Тебе и его не надо бояться, Грей.
– Он был… – У меня не получается ясно мыслить.
– Он был моим отцом, но он уже давно мертв.
Все это так запутанно! Мой страх крошится, словно края речного берега, однако я должна привести себя в чувство, чтобы подыскать нужные слова.
– То, что он совершил…
Вдалеке приглушенно рокочет раскат грома, а Зейл поправляет меня:
– Говорят, будто совершил.
– Я не понимаю.
Моя голова словно забита ватой, похожей на облака по краям темного неба. Я стараюсь отпихнуть ее прочь, чтобы можно было мыслить ясно. Мне надо выяснить, что произошло тогда, много лет назад. Я сажусь, скрестив ноги по-турецки, на краю дощатого настила, а Зейл поднимается по ступенькам и устраивается рядом со мной.
– Я мало что помню об этом. – Он откидывается назад и опирается на локти, чтобы посмотреть на тяжелые облака, которые надвинулись неизвестно откуда, заслоняя мерцающие звезды. – Я никогда не видел тех маленьких девочек в воде. Люди явились к нам рано утром и обнаружили их там, в пруду за нашей хижиной. Утопленными.
– Кто пришел и нашел их там?
Зейл пожимает плечами:
– Жители города – вот все, что сказала моя мама. У меня не сохранилось никаких воспоминаний об этом. Я помню лишь пожар.
Где-то далеко на небе сверкает молния, похожая на змею.
– Моего отца даже не было дома в то утро. Он был на охоте. Дома были только мы с мамой, и… – Он вдруг словно чем-то подавился и с трудом сглатывает какую-то глубокую боль. – Неожиданно все вокруг загорелось. Огонь и дым. Мама подхватила меня, и мы выбежали. Я до сих пор ощущаю жар от огня.
– Никто даже не знал, что он женат, – замечаю я.
Во всех наших ночных кошмарах у монстра никогда не было жены. Или ребенка.
– Вряд ли об этом когда-то упоминалось, во всяком случае, на бумаге.
Минуту Зейл молчит, и воздух вокруг нас насыщается электричеством сильнее, чем обычно. Я чувствую его потрескивание, поглаживаю пальцами один из железных гвоздей, вбитых по краю дощатого настила, и получаю разряд.
– Помню, как мы с ней бежали через болото, – продолжает он, – и она рукой зажимала мне рот, чтобы я не кричал. Мама сказала, что они убьют нас, если найдут.
– Значит, вы убежали.
– Мы скитались, пока не оказались во Флориде. И я не слышал, чтобы она упоминала имя моего отца.
Я размышляю о той статье в газете.
– Однако его искали все эти годы. И до сих пор ищут.
Зейл устремляет на меня пламенно-ледяные глаза, и впервые я замечаю в них печаль.
– Что ж, тогда они ищут призрак.
– Ты не можешь этого знать, – возражаю я. – Знать наверняка.
Когда он выпрямляется, его плечо касается моего плеча. И возникает легкое приятное покалывание.
– Он так и не пришел за нами. – Зейл поднимает лицо к небу. – Мне безразлично, что они наговорили тебе о нем, Грей. Отец был хорошим человеком. Если бы он остался в живых, он бы за нами пришел, за мной и мамой. – Я слышу в его голосе боль. Настоящую, искреннюю. – Обязательно. Невзирая ни на что.
Все эти годы люди утверждали, что именно Демпси Фонтено спалил хижину дотла, а потом сбежал навсегда.
Но сейчас Зейл уверяет, что это ложь.
– Ты считаешь, что не он это сделал? – спрашиваю я.
– Убил тех маленьких девочек? Нет. Я точно знаю, что отец этого не совершал. – Вновь прогремел раскат грома. Волоски у меня на шее встают дыбом. – Мой отец был хорошим человеком, он в жизни не обидел ни одной живой души.
– А Элора знала, кем был твой отец?
Он кивает:
– Я рассказал ей правду, как сейчас рассказываю тебе. Элора сказала, что это не имеет значения. У каждого есть хотя бы один секрет, который разобьет кому-то сердце.
Это так похоже на Элору, что я будто слышу ее голос, произносящий эти слова.
– Я рад, что тебе известна правда, – добавляет он. – Я должен был сообщить ее тебе, как только с тобой познакомился, но не хотел тебя отпугнуть. – Зейл смотрит на меня, и теперь в его глазах мелькает нечто иное, почти застенчивое. – Наверное, я чувствовал себя одиноко.
– Вот, почему ты вернулся сюда, – говорю я. – Чтобы выяснить, что произошло в ту ночь.
– После того, как скончалась моя мама, я проехал автостопом весь путь от Эверглейдс-Сити, подрабатывал по дороге. Собрал небольшие сбережения, чтобы продержаться какое-то время. С тех пор ночую под открытым небом там, на месте бывшего дома.
Меня пронизывает дрожь.
– Ты живешь там? На острове Келлера? Один? Все это время?
Зейл кивает:
– Купил себе палатку и старую плоскодонку у парня в Кинтере. Лодка сильно побита, но мотор хороший. Я неплохо обжился, начал разузнавать, пытаясь понять, смогу ли докопаться до правды. Хочу попробовать найти отца, если от него что-нибудь осталось.
– Тебе так сильно хочется знать?
Настолько сильно, чтобы жить месяцами под открытым небом? На болоте? В одиночестве?
– Он был моим отцом, – произносит Зейл. – Разве ты бы не хотела узнать, что случилось?
– Не уверена, – отвечаю я. И думаю о своей матери, о том снимке. И о том, что Кейс сделал с Элорой. – Может, лучше не знать.
– Знание – тяжелое бремя, однако несмертельное, а вот неясность убьет тебя в конце концов, именно секреты отравляют жизнь.
Проносится легкий ветерок, и я слышу звяканье колокольчиков.
– Как сохранить секрет в городе, полном экстрасенсов? – спрашиваю я, и в огненно-ледяных глазах Зейла вспыхивает яркий свет.
– Говорить правду, – отвечает он. – Или хотя бы часть ее.
Я поворачиваюсь и бегу, шлепая босыми ногами, расплескивая вокруг воду и грязь. Несусь изо всех сил, стараясь не оглядываться.
Не хочу видеть.
Не хочу знать.
Не хочу помнить.
15
Когда, мы с Зейлом прощаемся, становится уже совсем темно.
– Я скажу тебе то же самое, что говорил Элоре, Грей. Я не прошу тебя хранить мой секрет. Это слишком тяжелое бремя, если ты захочешь рассказать обо мне, я не стану тебя останавливать.
Я размышляю над этим, а потом качаю головой.
– Со мной ты в безопасности.
Зейл открыл мне правду, хотя не обязан был это делать. Он мог бы солгать. Я смотрю на кольцо Элоры на своем пальце. Он также не обязан был возвращать мне его, мог оставить у себя.
Зейл улыбается с явным облегчением:
– Ты тоже в безопасности со мной. Клянусь.
Он берет мою руку, быстро пожимает и исчезает, а мое сердце сильно бьется, получив заряд энергии от этого прикосновения.
Я встаю, хватаясь за деревянные перила, чтобы удержать равновесие, но что-то впивается мне в руку, и я с шипением отдергиваю ее. В темноте не видно, но я чувствую, что в ладони застряла большая заноза. Надо пойти в дом и попросить Лапочку ее вытащить, чтобы ранка не загноилась. Я открываю кухонную дверь и слышу, как Лапочка наверху разговаривает по телефону со своей сестрой. Это надолго. Я иду в свою спальню, чтобы там найти в бельевом ящике медаль Кейса со святым Себастьяном.
Этому секрету я не позволю отравлять мою жизнь. Как только Лапочка закончит говорить по телефону, я покажу ей медаль. И она объяснит, что нужно делать. Я заворачиваю медаль в носовой платок и засовываю в карман, а потом выхожу на парадное крыльцо, чтобы подождать.
Только там уже кое-кто есть и ждет меня. Я узнаю взлохмаченные кудри и поникшие плечи Харта. Он сидит, уставившись на реку, а дым от сигареты вьется над его головой в свете фонаря. Застукай его Лапочка за курением у нас крыльце, дала бы ему такого пинка, что он летел бы до самого Кинтера.
Мне становится не по себе, когда я думаю о том, что он мог сидеть тут все то время, пока мы с Зейлом находились на заднем дворе. Я стягиваю с пальца кольцо и прячу в карман, а затем опускаюсь на ступеньку рядом с Хартом. Тяжесть моих секретов давит на меня. Если бы я упала в реку, их вес утащил бы меня на дно. Я знаю, что Харт тоже их чувствует, но ничего не говорит. Просто глядит на реку, вынимает из пачки еще одну сигарету и опять закуривает. Я наблюдаю, как Харт втягивает дым и подолгу держит его в легких, прежде чем выдохнуть.