Он вытерся и снова надел длинные семейные трусы – эти ему тоже когда-то купила Диондра (когда они впервые разделись в присутствии друг друга, она так хохотала над его белыми плавками в обтяжку, что подавилась собственной слюной). Он начал запихивать трусы в тугую кожу – сплошь в застежках, крючках и молниях – и одновременно, извиваясь и крутясь, натягивал ее на задницу – по словам Диондры, лучшее, что в нем есть. С трусами была настоящая беда – они задрались до талии, отчего под штанами в самых неподходящих местах образовались волдыри. Он сорвал с себя штаны, снял трусы и бросил их в ту же кучу поверх своих старых джинсов. Страшно злило, что Трей и Диондра шепчутся и хихикают в соседней комнате. В конце концов уже без трусов он снова влез в штаны – они тут же облепили его, как костюм для подводного плавания. Круто, но очень жарко – задница, по крайней мере, вспотела сразу.
– Показывайся! И пройдись-ка перед нами, милый, – крикнула Диондра.
Он надел футболку и вошел в ее спальню, чтобы оглядеть себя в зеркале. С плакатов и афиш на стенах и даже на потолке прямо над ее кроватью на него взирали ее обожаемые металлисты с копнами торчащих в разные стороны волос, в косухах, перепоясанные ремнями в заклепках и шипах, как у роботов-пришельцев. Ему показалось, что он неплохо смотрится: то, что надо. В самый раз. Когда он вернулся в гостиную, Диондра, взвизгнув, бросилась ему на шею:
– Я не ошиблась! Я так и знала! Ты настоящий мачо, мой Фаллос. – Она откинула с его лба густые, достававшие уже до подбородка волосы. – Нужно их еще немного отрастить, но в остальном – просто супер!
Бен взглянул на Трея, но тот пожал плечами:
– Нечего на меня пялиться, я с тобой трахаться не собираюсь.
На полу высилась горка мусора – пустые упаковки от привезенной еды.
– Вы все съели? – спросил Бен.
– Теперь, Трей, твоя очередь устраивать показ мод, – объявила Диондра, вытаскивая руку из волос Бена.
Трей взял утыканную металлическими заклепками рубаху, которую Диондра купила ему (Бен никак не мог взять в толк, почему Трею тоже что-то перепадает), и отправился в ванную переодеваться. Сначала все было тихо, потом из коридора послышался звук открываемого пива и раздался истеричный, прямо до слез, до колик в животе, смех.
– Диондра! Скорей сюда!
Она бросилась на голос, уже смеясь по дороге, а Бен так и остался стоять столбом и потеть в новых тесных штанах. А тут и Диондра зашлась от смеха, после чего они оба появились в проеме, безудержно веселясь. Трей шел с его трусами в руках.
– Чувак, ты влез в этот презерватив голым?! – выдохнул Трей между приступами хохота, дико вытаращив глаза. – А тебе известно, сколько голых задниц побывало в них до тебя? С десяток, не меньше! И у всех там потели яйца – теперь и твои в том же поту. А задницей ты упираешься ровно в то место, куда упиралась чужая задница, которую плохо подтирали.
Они снова захохотали, а Диондра еще и заохала: «Ах, бедный-бедный Бен!»
– Мне кажется, Диондра, кое-кто тоже плохо подтирал задницу, и в этих трусах тоже имеются следы, – сказал Трей, заглядывая в трусы в своих руках. – С этим надо что-то делать, женщина!
Диондра подцепила трусы двумя пальцами, подошла к камину и швырнула в огонь. Материал скукожился, но не загорелся.
– Даже в огне не горят, – прохрипел Трей. – Из чего они, Бен? Из полиэстера?
С этими словами Трей шлепнулся на диван, где, все еще смеясь, свернулась Диондра, и положил голову ей прямо на ляжки. – Она хохотала, закрыв лицо руками, затем, все еще полулежа, взглянула на него одним глазом, словно оценивая. Он уже был готов вернуться в ванную, чтобы снова переодеться в свою одежду, но она вскочила и схватила его за руку:
– Ну, Бен, ну, миленький, не злись! Ты так классно смотришься, честное слово! Плевать на нас – не обращай внимания!
– Они правда классные, дружище. Подумаешь, приходится тушить яйца в чужих выделениях! Может, это в аккурат то, что тебе нужно, а?
Трей снова начал ржать, но Диондра на этот раз его не поддержала, поэтому он уже молча ретировался к холодильнику и извлек оттуда еще одно пиво. Он так и не надел новую рубаху, кажется, ему очень нравилось ходить с обнаженным торсом: везде у него бугрились мускулы, на груди в окружении черной поросли темнели соски размером с пятидесятицентовые монеты, от пупка вниз сбегала, исчезая под джинсами, дорожка коротеньких волосков – Бену такую иметь не суждено. Бену, светлокожему, узкокостному и рыжеволосому, так не выглядеть никогда – ни через пять лет, ни через десять. Он посмотрел на Трея, решив, что сейчас выдержит его взгляд, но понимал, что это неудачная затея.
– Ну же, Бен, не дуйся! Давай не будем ссориться, – сказала Диондра и потащила его к себе на диван. – После тех гадостей, которые я о тебе сегодня наслушалась, злиться и обижаться должен не ты, а я.
– Да? Что все это значит? Опять ты говоришь загадками. У меня сегодня был тяжелый день, просто отвратительный. И настроение у меня хреновое.
Вечно она так: сначала доведет до белого каления подначками и насмешками, а потом – раз! – и: «Ну чего ты сердишься!»
– Ну-у-у, – зашептала она ему в ухо. – Зачем нам ссориться! Мы же вместе, мы рядом. Пойдем в спальню и все уладим.
Она дышала пивом, а пальцы с длинными ногтями задержались у него между ног. Он возбудился.
– Но здесь же Трей.
– Ну и что! Ему по фигу, – сказала она, а потом громче: – Трей, посмотришь какой-нибудь фильмец без нас?
Трей издал мычание, даже не глянув в их сторону, с размаху плюхнулся на диван, выплеснув фонтан пива.
Настроение у Бена было мерзкое, что Диондру в нем, кажется, вполне устраивало. Захотелось отыметь ее так, чтобы она взвыла, поэтому, когда они закрыли за собой дверь (тонкую фанерную дверь, через которую все слышно, – ну и плевать!), Бен попытался ее схватить, но она обернулась и широким резким взмахом провела ногтями по лицу, сильно, до крови.
– Какого черта, Диондра!
У него на лице теперь еще одна рана, но он не возражал. Эти его пухлые детские щеки заслуживают того, чтобы их исполосовать. Диондра отступила на секунду, приоткрыв рот, а потом рванула его на себя, и они оба свалились на кровать, как две ожившие мягкие игрушки, готовые друг друга уничтожить. – Она снова полоснула его ногтями, на этот раз по шее, он озверел (как говорится, так, что в глазах потемнело), она помогла ему высвободиться из штанов, сдирая их с него как обгоревшую на солнце кожу, член выпрыгнул и, как всегда, встал металлическим стержнем. Он сорвал с нее свитер – обнажилась огромная голубовато-молочная грудь, – а потом и трусы, и остановился, уставившись на живот. Она тут же развернулась к нему спиной, показала, куда вводить в этом положении, и завопила: «И это все?! Все, что у тебя для меня есть?! Давай же еще! Сильнее, сильнее!» Он задвигался быстро и методично, до боли в яичках, до ослепления, а когда все было кончено, повалился навзничь, думая, что вот сейчас откажет сердце. Он судорожно хватал ртом воздух, одновременно пытаясь справиться с депрессией, которая всегда наваливалась на него после секса: «Вот и все? А дальше-то что?»
У него на счету двадцать два траха – он вел учет, – и все с Диондрой. Если верить телику, то мужчины после этого мирно засыпают. Он не заснул ни разу. Наоборот, становился возбужденным, как после чрезмерной дозы кофеина, и злобным. А разве секс не должен остужать пыл, умиротворять, снимать напряг? Что ж, сам процесс был хорош, момент оргазма – тоже, но потом минут десять хотелось плакать. Он мысленно задавал себе вопрос: и это все? Величайшее чудо на свете, ради которого мужики друг друга убивают, заканчивается в течение нескольких минут, оставляя страшную пустоту внутри! Он не понимал, нравится ли это Диондре, кончает она или нет. Она стонала и кричала, но никогда после этого не выглядела счастливой. Сейчас она лежала рядом, не касаясь его, с возвышающимся над ней холмиком животом, и, казалось, вообще не дышала.
– Сегодня в торговом центре я столкнулась с девчонками, – заговорила она. – Говорят, ты в школе трахаешь девочек из начальной школы. Им лет по десять, что ли.
– Что за ерунду ты болтаешь? – сказал Бен, еще не полностью отрешившись от грустных мыслей.
– Ты знаком с малышкой по имени Крисси Кейтс?
Бен едва подавил желание сорваться с места. Он завел одну руку за голову, потом снова вытянул вдоль тела, потом положил на грудь.
– Ну… знаю. Она занимается в кружке рисования, а я им помогаю после занятий.
– Ты не рассказывал мне ни о каком таком кружке.
– Да не о чем здесь рассказывать. Это и было-то всего несколько раз.
– Несколько раз было что?
– На занятиях я у них был. Я там детишкам помогал. Меня об этом попросила одна из моих прежних учительниц.
– Говорят, тобой интересуется полиция. Потому что с этими девочками, которым лет почти столько же, сколько твоим сестрам, ты вытворяешь что-то ужасное. Хватаешь их за интимные места. Тебя называют извращенцем.
Он сел, перед глазами возникли парни из школьной баскетбольной команды – они закрывают его в чулане, издеваются над ним, смеются над черными волосами, пока им не надоедает это занятие и они не уезжают на своих здоровенных машинах прочь.
– Ты тоже считаешь меня извращенцем?
– Не знаю.
– Не знаешь?! Если ты считаешь, что я могу им быть, зачем ты тогда затащила меня сейчас в постель?
– Хотела посмотреть, получится ли у тебя со мной, как раньше. Способен ли ты кончать несколько раз подряд. – Она повернулась на другой бок и подтянула ноги к груди.
– Но ведь это ужасно, Диондра. – (Она молчала.) – Клянусь, я ничего плохого ни с кем не делал. С тех пор как мы начали встречаться, я ни с кем, кроме тебя, дела не имею. Я люблю тебя. И ни с какими маленькими девочками заниматься сексом не хочу. Слышишь? – (Снова молчание.) – Ты меня слышишь?
Диондра повернулась к нему частью лица и уставилась на него одним глазом, не выражавшим никаких чувств: