– Я? – удивлённо спрашиваю я, потирая подбородок правой ладонью. Я действительно даже растерялся. Кто я? Нет, не вообще, этот вопрос безнадёжный, да и в данном случае – неважный. Кто я конкретно для этого парня? – Скажем так, – сказал я. – Я мужезаменитель твоей матери.
Глаза парня расширяются. Рот открывается. И вдруг – грохот. Аж стёкла задрожали. Это они так смеются. Парень смеётся, аж сгибаясь пополам, держась за живот одной рукой и хлопая себя по бедру другой.
– Муже… Муже… – сквозь смех тщетно пытался выговорить он.
– Что? – кричит сверху Лилия.
– Знакомимся! – кричит в ответ наверх Волчица.
– А ты мне нравишься, незнакомец! – кричит парень, ткнув в мою сторону пальцем. – Не знаю, как дальше, но ты – точно нескучный! О, привет, сестрёнка! Ох, извини! Малыш! Да ты вырос! Братья! Малыш очнулся!
Оказалось, скромница Пламя всё это время пряталась за моей «широкой» спиной, но когда любопытство пересилило стеснительность – выглянула. Дав увидеть не только себя, но и любопытствующего Малыша, сидевшего у неё на руках.
Старший убежал, вылетел чуть менее мясистый, но более одетый, на ходу жадно глыкая из бурдюка.
– Э-э-э! – взревели сразу оба Волка, устремляясь на перехват.
Красноголовый отдал им бурдюк, вытер рот просторным рукавом несвежей рубахи, кинулся с разбегу на колени перед Пламенем, обнимая сразу и девочку и Малыша.
Закатив глаза к потолку, увидел недовольную Лилию, что, кривя лицо, оттрясала подол от пыли. Увидел Лилию не только я, но и пьющая из горла, запрокинув голову, Волчица. Девушка тут же сунула бурдюк в руки брата и пыталась сквозануть из дома.
– Стоять! – взревела, как прапор на плацу, Лилия. – Как свинячить и хвост перед кобелями задирать, так ты первая! А кто всё это выгребать будет? Я? Ах ты, сучка блудливая!
– Да как вы (все же – вы!) смеете! Я всё па… маменьке напишу! – уперев руки в боки, вновь выпятила дерзко, натягивая тяжёлую ткань плаща, острые груди, от чего плащ разошёлся, обнажив плоскую впадину живота и пегую поросль в пахе. Я, с удивлением, углядел интимную стрижку в форме волчьей головы.
– Пиши! – махнула рукой Лилия. – Только вот кому? Когда мы покидали Волчье Логово, твой дом горел до небес.
Из дерзкой и отчаянной девчонки будто выдернули тот стальной кол, на который она была насажена, отчего позвоночник её был излишне, почти неестественно выпрямлен. И она стала испуганной и растерянной девочкой весьма скромного роста и комплекции, особенно на фоне красноголовых великанов. Да и Волчонок из явного лидера любой компании стал потерянным подростком, сразу потерявшим всю княжескую спесь, сразу потерял стать и уверенность, не знал, что делать, куда деть глаза, куда деть руки, и ноги его стали подгибаться.
– Что ты детей запугала, мать? – говорю я. – Успокойтесь, волчата. Жива ваша мать. Мятеж подавлен, в княжестве покой, которому завидуют соседи.
– Точно? – выдав петуха, спросил Волчонок.
– А ты откуда знаешь? – спрашивает, спускаясь по лестнице, Лилия.
– Так все придорожные заведения только об этом и судачат, – пожимаю я плечами – Что везде – кровавая Смута. И пока только Волки и отбились. Это надо совсем ушей не иметь, чтобы не слышать. Или собственный рот не закрывать, чтобы только свой собственный трёп и забил остальные звуки.
Молодёжь прыснула. Из дверей смежной комнаты ревёт старший:
– А ты не промах, мужезаменитель!
– Что ты им наплёл? – грозно спрашивает меня Лилия.
Пожимаю плечами и иду прочь из этого дурдома. Во дворе кто-то визжит. Явно не девичьим визгом. Явно Харлей забавляется. А эта вечно живая скотина только меня и боится, гад!
Глава 2
Со двора уехал последний гость затянувшейся студенческой вечеринки. Пад, бурча себе под нос, явно меня матеря, чистит конюшню. Коза таскает воду в больших деревянных вёдрах, подвешивая их на плечи на этакой погнутой оглобле. А! Коромысло же это называется!
Иду в дом. Надеюсь, семейный скандал и выяснения отношений закончились. Проходя мимо ворот, слышу требование открыть. Открываю, мне не сложно.
Ух ты! Вот это красота! Вот это стать! Рост, как у старшего красноголового, пышная шевелюра убрана сеткой в причёску, лицо поразительной, неповторимой красоты, особенной, запоминающейся. Глаза цвета жидкого огня, алые чувственные губы. Лебединая шея подчёркнута украшениями, высокая, пышная грудь (в мать!) выделена платьем. Платье умно скроено. Широкие плечи пловчихи – ретушированы, узкая талия, высокая, объёмная грудь, крутые бёдра и оттопыренная корма – подчёркнуты.
– Заплати! – велела она мне, величественно проплывая во двор.
Кидаю монетку извозчику, велел ждать, закрыл ворота.
– Здрава будь, сучка! – слышу я шипение статной красавицы за своей спиной.
– И ты не кашляй, недотрога перезрелая! – это голос Волчицы. – А то споткнёшься и свой задранный нос расшибёшь!
– Лучше перезрелкой, чем по кругу ходить, как сука течная! – шипит дочь Светогора.
– А мне чего её беречь? Мне княжество в любом случае обеспечено! По праву рождения! И с протёртой до спины дырой выдадут за какого-нибудь старого пердуна, которому никакой отсос не вернёт молодость. Я хоть сейчас нагуляюсь! А вот тебе придётся такому же загнанному мерину отсасывать, да так и померев нераспечатанной! Думаешь, не знаю, зачем из себя целочку-припевочку блюдёшь? Княжить захотела, а, Огнянка?
Но девушка лишь фыркнула и застучала каблуками по порогу. Она ещё и на каблуках! Тут всюду – грязь и будыжники! Ноги переломаешь! Вместе с шеей!
И только тогда я обернулся. Не хотел смущать девушек своими взглядами. Тем более что это Огнянка меня приняла за слугу, а Волчица – уже знает, что это не совсем так. Как я заметил, прислугу тут стесняются не намного больше, чем домашних питомцев. Нужду при них не справляют, конечно, но вот разговоров не стесняются. И это – находка для шпиона. Косяк. Однозначно!
– Мама! – кричит Огнянка, крепко обнимая мать. Вся надменность – побоку! Мама же! Соскучилась девочка!
– Ну, хоть дочь у меня не с кашей подгоревшей в голове! – вздыхает Лилия, отстраняя дочь, осматривая её. – Выросла, похорошела. Ты где бедствуешь, пока эти бесстыдники свинячат?
При этом лица всех «бесстыдников» кисло сморщиваются.
– Мне университет комнату выделил, – мотнула головой Огнянка. – Как ты? Как дорога? Как так получилось с сестрёнкой?
Глаза Лилии заволокло плёнкой слёз. Она даже носом шмыгнула, крепко обняла Огнянку.
– Дочка! Вот что значит – мужики! Даже не спросили, как я доехала!
Повернулась к Сирусу, строго смотря на него:
– А ещё и Властителем называется! Именно, что называется! Свинячит тут, пока Медная Гора – с голоду пухнет! А ты не скалься, сучок! У вас тоже кровь, что водица в ливень – все улицы залила! Владыки! Горе от вас вашим ленам! Кто из вас задумался, почему при матери только один страж? А? Как мать попала в столицу без охраны? А когда такое было, чтобы Светогор снарядил поезд без сотни стражи? Дети вы ещё! Только играете во взрослых! Пить да тыкать друг друга в хвосты – взрослые вы! А так дети неразумные! Что мать и младшего убили бы, как и всю стражу Медной Горы, как пал Водяной! И что если бы не сей великий воин, над которым вы потешались, вам бы пришлось срочно скакать домой и сутки напролёт, без сна и отдыха учиться – править!
На ребят жалко смотреть.
– Так всё страшно? – прошептала Огнянка. Но Лилия лишь помотала головой. Весь её запал закончился. Теперь она не могла рта раскрыть, чтобы не разреветься.
– Прежняя жизнь закончилась, мальчики и девочки, – сказал я. – Мир – изменился. В Мир пришла Смута. И уже ничего не будет, как прежде. Идёмте за стол. Только вот не прибрано тут. А жалованье слуг вы пропили?
Парни пожали плечами.
– Ну, – тоже пожал плечами я, – за все свои действия и даже бездействия придётся расплатиться. Потому – мётла и тряпки в зубы – и вперёд! И – с песней!
– Эй! Мужик! – они подбоченились. Лилия взметнулась, но я придержал её, положив руку её на плечо. Совсем по-хозяйски.
– Ты чего себе позволяешь? – продолжил Сирус. – Мы – не слуги! Нужна уборка – найми поломоек!
А вот Волчонок оказался хитрее – смолчал, лишь щуря глаза. Удивлённый старший сын Светогора обернулся к другу, не услышав привычной поддержки.
– Да, – кивнул я и пошёл вдоль стен. Собрал влагу из воздуха и с пола, эта влага тонкой водяной пленкой скользила по поверхностям, собирая пыль и грязь, – мужик. И вы – не слуги. Вы пока вообще – никто. Вы лишь зародыши людей, личинки ваших родителей. Всё, что в вас есть ценного – кровь ваших великих родителей. К сожалению, это всё!
У всех – огромные глаза. Только Пламя гордо задрала нос – типа вот какой у меня дед, всем магам нос утёр! Большинство присутствующих – маги. Оба сына и дочери Светогора – урождённые маги Огня, Волчица – маг Воздуха. Лишь Волчонок и Лилия – не учились магии. Хотя относительно княжича – напрасно. У него есть потенциал. Дар Света, Сила Духа. Не разглядели или не захотели его отдавать Церкви. Паладины – рабы Триединого.
– Вы возомнили из себя хозяев, – продолжил я неспешно чистить пол и выговаривать, – но это – лишь самообман. Не может быть хозяином чего бы то ни было, кого бы то ни было – тот, кто не является слугой. Слугой богов, своего народа, Воли Предков. Тот, кто не стал слугой Закона и Традиции, не может стать владыкой собственной воли. Не имея волю – не удержать власть. Вы – никто. Вы – даже не слуги. Вы – мотыльки…
– Замолчи! – вдруг закричала Лилия. – Немедленно!
– …Мотыльки, танцующие у огня. Гнус, который сметёт пришедшая в Мир буря. Смута.
– Ёжик! Прошу! Не будь так жесток! – сложив руки умоляюще, просила Лилия.
– Нет, мам, пусть говорит, – твёрдо сказал Сирус. Черты лица юношей и девушек ожесточились, взгляды – прожигали, скулы – ходили желваками.
– Сейчас привычный Мир – рухнул. Брат пошёл на брата, сын – на отца. Челядь – на владык. Чистильщики жгут друг друга на кострах. Тёмные и демоны – надели белые сутаны. При Смуте твоё урождённое право, девочка, – я указываю пальцем на Волчицу, – пустой выдох кишечника. Сегодня люди не пойдут за достоинствами предков. А только – за тобой, лично. Или – не пойдут. За вашим отцом, Медной Горой – пошли. Но он – не князь. А вот на Старую Волчицу поднялся её же город. Да, мятеж утоплен в крови, сожжён на площадях. Но нужны ли были эти смерти? Даже Смерть мне говорит, что даже для неё все эти смерти были преждевременны. И лучше бы эти люди жили и работали. Ну, владыка Западного