Волчонок тёр подбородок:
– Отец всегда боялся удара в спину, – сказал он, – но погиб не в бою. И брат – вообще нелепо, на охоте.
– Не верь никому. Коварный удар в незащищённое место отравленным клинком – много дешевле и эффективнее. Сколько Волков погибло в мясорубке бунта? Ни одного! А сколько сложило лапки на груди вроде как случайно? Никому не верь. Даже мне. Никому!
– Даже родным? – набычился княжич.
– Никому! Если хочешь быть живым и довести дела до того положения, какое хочешь. Никому! – жёстко отвечаю я.
– Даже матери и сестре? – упрямо твердит Оскал. Потом восклицает: – Да как так жить?
– Да откуда я знаю? – психанул я. – Я что – князь? Знаю, что безоговорочно верить нельзя никому, а вот как жить и чувствовать себя человеком при этом – не знаю! Блин! Нашли советчика! Да я в этом Мире всего…
И я заткнулся. А вот это ему не нужно. Говорю вслух, больше себе, чем юноше:
– Нельзя никому верить. Нельзя показывать своей уязвимости – никому. Если ты слаб – покажи, что ты велик, если силён – пусть думают, что ты – пыль, недостойная внимания. Если ты рядом – покажи, что ты далеко. И – наоборот. То же с твоими слабыми и сильными сторонами. Нельзя быть сильным всюду и всегда. Особенно надо скрывать свои слабости и уязвимости.
– Да, это основы стратегии. Но как-то я не рассматривал их применительно к жизни. – Опять чешет подбородок Оскал.
– Вся жизнь – бой. Всё вокруг – схватка. Если тебе нравится девушка – завоюй её, как крепость, не можешь силой, возьми осадой или хитростью. Привлеки её внимание к себе, но покажи отсутствие своего интереса к ней. Тем заставь её добиваться твоего внимания, думать о тебе. Любовь, постель, семья, хозяйство – всё действует по единым законам. Воинская хитрость – наиболее зримое отражение этих законов. Слушай, князь, эта тема очень обширная, а у меня от вас сейчас голова лопнет! Давай – позже! Этой ночью, к счастью, жизнь не заканчивается.
Он откланивается. Но после его ухода начинаю чувствовать взгляды стражи. Кажется, все не спят, смотрят на меня. Проклятие!
Перепрыгиваю стену нашего подворья, грохот моего приземления и ухода от удара отдачи земли – перекатом, гася инерцию, заглушил вздохи удивления. Встаю, оттрясаю пыль с одежды.
Улица пуста и тиха. Лишь луны освещают туннель стен и спящие окна. Наконец-то!
Прижимаюсь спиной к камню внешней стены дома. Хорошо, камень твёрд и холодно равнодушен. Плохо, что в спину больно упирается какой-то выступ. Камень, из которого сложены стены, обтёсан только с пяти сторон, видимо. Чтобы можно было их в кладку складывать. Внешнюю сторону оставили такой, какая сама собой получилась. Вот такой острый выступ и упирается мне в лопатку.
Достаю штык. Я уже в таком состоянии сознания, что разгонять мозги не надо. Лишь сконцентрироваться. Для контроля глубины деструкции штыка. Смахиваю выступ. Всё одно – неровно. Ещё смахиваю. И ещё. Увлёкся.
Настолько увлёкся, что только когда свет утра лёг на стену, отступил я от неё, стены, понял, что уже утро. «Сегодня» плавно и без разрыва пришло из так и не закончившегося для меня «вчера». А на сегодня я запланировал большое количество мероприятий и действий, разговоров и воздействий. На молодёжь.
Чем ещё мне заниматься? Мне, непонятному существу? Не мертвому, но и не живому, осознающего себя младенцем менее года глубиной памяти, но чувствующего себя старцем, древним, как дерьмо мамонта? Точно знающему, что всё в этом Мире – уже было. И гарантированно уверенному, что весь Мир – свалка отходов жизнедеятельности, все люди – отходы собственной жизнедеятельности, что лучше уже не будет. Никогда. Потому что за дело взялись люди, азартно и страстно стремясь всё кругом переделать под себя, под свою натуру – превратить в выгребную яму отходов жизнедеятельности.
Но! Мне ли вешать нос и отчаиваться? Да, я – «груз двести», но я – самая подвижная его часть! Потому:
Надежда! Мой компас мирской
А удача – награда за дерзость.
А песни довольно одной.
Чтоб только о доме в ней пелось.
Глава 6
Во дворе пахнет дымом. Стража готовит завтрак, Боза затопила печь, тоже к завтраку. Пашка зевает и потягивается так, что трещат суставы, даже – в челюсти. Увидев меня, захлопывается, приложил кулак к сердцу, поклонился, бросился в мойню. Пока я подошёл – уже ждёт меня мокрый, с ведром воды. Утренние обливания. Чтобы взбодриться. Взбодрился. Да так и не надев сорочек, идём в середину двора. Время разминки.
– Я! Я! Меня – погодите! – звонко кричит Пламя. Летит, грохоча ступенями. Не упала бы, запутавшись в подолах.
Встаю, как обычно – лицом к встающему светилу. Так получилось, хотя – непринципиально. Просто косые лучи прямо в глаза – заставляют смеживать веки, а краснота на веках от лучей светила помогает находиться в особом, «разминочном», состоянии души. Когда движения становятся особенно плавными, воздушными, душевными, даря сладкое забвение и иллюзию, что я – в живом, отзывчивом и мягком теле.
Как всегда к окончанию разминки, на переносе фокуса на дыхательные упражнения – начинаю кожей ощущать ритм Мира, его вибрацию. Чувствую Пашку и Пламя чуть позади меня, чувствую озадаченные или любопытствующие взгляды стражи и людей в окнах дома. Это моё состояние «Большого Я» выходит за пределы двора, растекается по улице, поглощая её, улицу, другие подворья, устремляется в небо. В пустое небо, без птиц.
Возвращаюсь. Кланяюсь манерно светилу, приложив кулак к открытой ладони, говорю:
– Готов к труду и обороне!
Мои нежданно обретённые ученики, во всём копируя мои умышленные и даже случайные выходки, повторяют за мной.
– Пашка, готовь коней и повозку. Да, ты тоже едешь, можешь не прожигать мне спину взглядом, ты ещё не повелитель.
Пламя визжит, прыгает в воздух. А я о чём – если бы не поймал, разбила бы нос – приземлилась на подол, чуть не вспахала двор лицом. Платье на ней с чужого плеча. Волчицы или Огонька. Длинноватое.
– И помоги Бозе с завтраком, – говорю я, ставя её на ноги.
Девочка манерно приседает. Где-то я это видел.
– И Огоньку! – заявляет Пламя, убегая своими лёгкими прыжками.
Так вот откуда эта манерность! Но старшая Светогоровна – молодец. Встала раньше всех, помогает прислуге. И всё это – не рисуясь, не требуя обратить на это внимания, не красуясь и не выпячиваясь. Без раздумий отдала свой гардероб незаконнорожденной сестре. Не продала, хотя могла. Отдала. Доброе сердце, чистая душа. Хорошая жена кому-то достанется. Умная, верная и – хитрая. И что-то мне подсказывает, что при всей этой прилежности, кинжалы у неё тоже под юбками – прописались, как у матери. И не удивлюсь, если владеет она ими не хуже матери.
А вот и она! Как сказал Оскал, Светогор в юбке. Как услышала мои мысли. Хотя почему – как? Я же вчера уловил присутствие её оригинальной конструкции Зова, что позволила ей подслушивать всё, что происходило в бане. От начала до конца, оставаясь в стороночке и в тени. Школой Разума девочка балуется. Причём – не безрезультатно! Это же надо – практиковать навыки Разума, не владея Даром ни к Земле, ни к Воде. Лишь на упорном освоении Общей Школы. Что говорит о настойчивости и упорности девочки в достижении цели.
Общая Школа – доступна всем Одарённым, но требует упорности и времени. Ну, кроме самого разума, естественно. Тупой человек, даже с самым ярким и мощным Даром, может и не суметь овладеть не то, что Школой Разума, а даже и многими умениями и навыками владения Силой, скопом называемыми Общей Школой. Потому как они, теоретически, доступны для освоения любым Одарённым, вне зависимости от цвета и тона Дара, его стихии и принадлежности к светлому или тёмному пантеону. А вот для практического освоения приходиться попотеть. Зубило и молоток удержать может каждый. А вот шедевр скульптуры вырубить из камня – единицы. Все эти навыки Общей Школы – скорее искусство, чем магия. Как, впрочем, и Школа Разума, что магией не особо и выглядит, особенно против зрелищной Школы Огня.
Принимаю из рук восхитительной девочки, что пожарной вышкой возвышается надо мной (меня это очень царапает почему-то по ЧСД), чашу с горячим взваром, пью. Вижу, как она жадно осматривает меня. Нет, полностью без какого-либо женственного оттенка в эмоциях. С научно-исследовательской жаждой патологоанатома – я полуголый, весь шрамированный и переломанный. Анатомию и травматологию можно изучать. Ну, пусть смотрит. Любопытство – не всегда плохо. Только вот загорать топлес как-то расхотелось.
Возвращаю чашу, благодарю, рассыпаясь сладкой патокой для ушей. С толчёным стеклом иронии в этой сладости. Но девочка – умная – краснеет. Понимает даже тончайшую издёвку. Оттого мне стало неловко перед ней.
– Поправь тональность вот этого слова – Силы на поддержание того подслушивающего заклинания будет уходить много меньше, – прошипел я змеёй.
Девочка краснеет ещё больше, извиняется, благодарит. Ну, у меня мертвецки хороший слух, что теперь? А откуда я интуитивно владею Разумом – не знаю. Несмотря на всё интуитивное владение этим самым Разумом. А Пламя, всё же выпорю, чтобы не открывала для любопытных длинноногих красавиц лазейку в мою голову. Эта лазейка – «семейная». Для внутреннего пользования, для «внучек». Для «фонового» воспитания.
Цыгане вываливают на улицу шумною толпою. Ну, а как назвать этих спиногрызов, как не этим словом, ассоциирующимся с шумом и гамом? Двор сразу стал тесным и шумным. Носятся, с обязательными перепалками и криками – от мойни к уборным, от конюшни к кухне.
Особенно «красивы» молодые – Сирус и Серолапка. У него лицо – как сноп злаковых, цепами обмолоченный. Кто бы подумал, что маленькие и изящные кулачки Волчицы – что чеканы боевые? Ну и сама Волчица, уже привычно – не особо скрывающая собственное тело – сияет фиолетовыми разводами. Такие вот у меня нежные мёртвые захваты костяных пальцев.
И вдруг крик из-за стены:
– Мама!