Потому – «выхожу из себя». Это помогает. Успокоиться. Подумать – взвешенно, отрешённо. Взглянуть на всё как бы со стороны.
И как во время разминки – расширяю «себя». На всю крышу, на двор, за его пределы, сквозь всех людей, сквозь совокупность их потоков и эмоций. Возвращаюсь на крышу. Потому как ловкий, мелкий, потому что – юный, воришка уже спустился с крыши в духовое окошко чердака. Бросаю под ноги Дубняку, что прячется в тени, монетку, тем заставляю его обернуться на меня, указываю направление на второго воришку, иду следом за ловкачом, на чердак.
Взял я его быстро и без крови. Парень, как увидел меня, так и замер от ужаса. На долю секунды лишь. Потом он хотел проскочить мимо меня к выходу, но я ему попал носком сапога в голову, отрубив прямо в прыжке. Тело воришки вспахало сосновые иголки, которыми был выстлан пол чердака.
Чувствую, что рядом оборвались, одна за другой – две жизни. Мои? Чужие? Спешно спускаюсь вниз с телом мальчишки на плече. А внизу – тоже всё закончено. Тела складывают в рядок. Восемь тел. Бросаю в кучу девятого. Оба мёртвых – воры. Дубняк, с сожалением, докладывает, что ворьё оказало яростное сопротивление. Двоих не получилось взять живым. Встали намертво, прикрывая бегство ещё одного вора, возможно – главаря этой банды.
У Дубняка двое ранены. Один – лёгкая царапина на шее, чуть выше ворота-стоечки его стёганого доспеха. А второму вспороли ногу чуть выше колена ударом копья с каменным наконечником. Собственно, поэтому воришка и сбежал, что остановил самого быстроногого из моих стражей.
– Давай обоих сюда, – велел я.
– Царапины, владыка, не стоит беспокоиться! – отмахнулся Дубняк, переворачивая одно связанное тело из ряда таких же.
– Ты уверен, что эти крысы не смазали наконечники какой-либо отравой? – спрашиваю я. – Даже если и не смазывали – смотри, как они смердят в рану могла попасть и простая грязь. Воспалится, загноится.
– Да каждый раз так! – хмыкнул Дубняк. – Выпаренной мочой промоем.
– Мёртвая Вода лучше. Ты, малой, ходишь по дому тихо, как призрак. В моих покоях, на вешалке, в перемётной суме – бурдюк. Неси. И Огонька буди. Только – предупредительно. Не напугай. Теперь ты, Дубняк. Этих всех – в подполы. Там я помещение приготовил. И людям своим, обоим, промой раны. Обоим – я сказал! Что её, Воду, беречь?
Тогда я и обнаружил, что не убрал Сферу. Она заволокла весь минус второй этаж серым колебанием дымчатой пелены, просто перекрыв сход вниз с первого подземного уровня. Снял Сферу, пропуская ребят с ворами на плечах.
Всё же девушку напугали. Прилетела – простоволосая, босая, в одной рубахе. Глаза пылают, соски натягивают тяжёлую, льнущую к телу ткань, обрисовывая созревшее тело, в руке – кинжал. Скорее – короткий меч. Аура горит пламенем. Готова рассыпать вокруг себя Огонь.
– Успокойся, дитя, – обнимаю её. Её трясёт. – Всё уже завершилось. Тебя позвали, чтобы ты на деле закрепила мастерство Разумника. Вот на них.
Поворачиваю девушку. Отпускаю мимолётным движением по её руке своей, как бы успокаивая, приглаживая – незаметно перехватываю клинок из её руки, передав его в руки ближайшего стража, что горящим взглядом пожирал Огнянку со спины. Прослеживаю взгляд. Хороша! Ох, хороша! Снимаю куртку и надеваю её на плечи девушки. Смешно. Это мне куртка до середины бедра. А ей едва ягодицы прикрыла.
– Их – не жалко. И не жалей, – говорю я ей. – Мне нужно знать – кто они, зачем пришли, кто навёл?
– Кто – и я тебе скажу, – говорит Дубняк, опять переворачивая тело, задирая воротник, показывает наколку на загривке. – Когда ты сказал про крыс, я подумал, что ты и сам знаешь. Это люди Пеша Крысолова. Я уже без малого два десятка лет с ними работаю. Хошь не хошь, а начнёшь разбираться.
– Что знаем ты, да я, да мы с тобой – совершенно неважно, – отвечаю я старому стражу. – Сегодня мы есть, завтра – нет. А им, молодым, надо уметь развязывать языки всякому отребью.
Дубняк, склонив голову, сделал шаг назад, что-то показывая быстрой переменой комбинаций сложений пальцев своим ребятам. Они покинули помещение. Остались только Дубняк и двое стражей, что встали по бокам единственного выхода отсюда, теперь не имеющего двери, старательно смотря в противоположную сторону, а не на девушку с пылающей пламенем головой. Куртка и так коротковата, а девушка ещё и нагнулась. Вах!
Оказалось, что работа Разумника – незрелищная, долгая и нудная. Заскучали все, кроме Огонька. Даже воры заскучали. Настолько, что один из них, видимо – самый отмороженный, решил поупражняться в остроумии. Подкалывая Дубняка, которого, как оказалось, знал, и даже подкалывать посмел девушку с летающими в её пламенной ауре волосами. Достаю штык, молча всаживаю его говоруну в глаз. Выпиваю его жизнь, выпустив его мерзкую душу, плевком, в землю, собираю его прах в тугой комок, закатывая мячик праха в угол – после уберу.
Могильная тишина.
– Вы ещё не поняли, куда вы влезли, крысы? – спрашиваю я. – Продолжай, доча! Не хотят говорить – ломай. Хоть Разумом, хоть молотом. Они нам не нужны!
И ухожу. Дубняк спешит следом. У конюшни резко останавливаюсь, поворачиваюсь.
– Слушаю! – говорю я опешившему Дубняку.
Но он быстро справился с собой, лишь покряхтев по-стариковски. Вообще, все эти его стариковские повадки – рисовка. Для веса, наверное, для статуса ветеранского. По ступеням он ходит легко, по-кошачьи, половицы не скрипят, дрался яро и молодцевато, резко.
– Никак не привыкну к вам, хозяин, – опять крякнул Дубняк. И это – тоже игра. На самом деле голова его лихорадочно работает, пока он так кряхтит и «тупит».
– Хотел бы пояснить слова этой крысы, – говорит Дубняк, неспешно и степенно, как и положено в его возрасте. Тем более, что это позволяет обдумать слова. В его возрасте приходит понимание веса и цены слова. – Я уже два деся…
– Знаю, – отмахнувшись, оборвал его я, – знаю ещё, что волк, что режет овец, и волкодав, что отару стережёт, внешне мало отличимы. Разница в их внутренней сути. И ты прав, за столько лет не выучить крысиные повадки и не знать крыс наперечёт – цена тебе медяк сломанный.
– Не только в этом дело, – набычился Дубняк. – Я – из них. Я выходец из подземелий Ночного Двора. Когда-то и я, как эти два молодых глупца, мечтал стать удачливым вором.
– И что изменилось? – спросил я.
– Меня поймали, – вздохнул Дубняк, – но десятник стражи не убил меня, не отвёл меня в Суд города, а нанял. И я год работал на него, доносчиком. А когда меня уличили свои же, то мальчишка-воришка умер. И появился молодой страж Дубняк.
– Это обязывает тебя перед твоим прошлым? – спрашиваю я.
Мотает головой.
– А у них есть на тебя влияние? – спрашиваю.
Опять отрицает, мотая головой, говоря:
– Но не хочу недоверия к себе. Потому сразу проясняю. Они знают, что я из их среды. Презирают, ненавидят. И наши знают. Тоже презирают.
– А я вот не вижу тут проблем. Не твоя родословная определяет отношение к тебе, а дела твои. Родиться князем – невелика заслуга, особенно со стороны новорожденного. А вот стать уважаемым человеком, прыгнув выше головы – достойно.
– Благодарен за лестные слова, хозяин, и давно хочу выразить своё восхищение вами. Мои ребята с радостью продлили бы найм и за половинную стоимость и на более долгий срок. За двадцать лет волей-неволей начнёшь разбираться не только в крысах, но и в нанимателях. Нагляделся я всякого, но вот такого, как вы, ещё не было. У меня трое сыновей цепи надели. Двое уже в своих ватагах – головами. И они просили замолвить за них словечко. Тоже по самым малым расценкам. Семнадцать человек.
– Буду об этом помнить, – кивнул я.
– Но это не всё, что я хотел, хозяин. Те два мальца… Одного вы споймали, одного мои со стены сняли. Они – глупцы, каким и я был. Не потому бестолочи, что уродились такими, а потому что молодые. Наслушались басен воровских. Да и выбор у них – скуден. Они ещё не успели замарать душу, воровского знака на них пока нет. Может быть, это их первое дело. Прошу отдать их мне на поруки. Таких ловких и сообразительных просто потерять – не умно.
– Посмотрим, что скажет наша Разумница про их «незамаранные невинные души». Если так, как ты сказал – бери. Да и никто из них мне не нужен. Хоть всех забирай! Мне лишь нужно знать, за каким, собственно, жезлом они влезли к нам? И если им кто-то посоветовал, хотел бы взглянуть в глаза этого доброходца и схватить его за длинный язык. Я понятно объясняю?
– Полностью, – ответил Дубняк.
Так и оказалось. Не совсем так, конечно, но оказалось, что неспроста они влезли к нам. Только вот, никто из них не мог сказать ничего конкретного, даже когда я вернулся в подвал, и они начали отчётливо бояться, портя воздух и увлажняя чистые полы. Только ведь убрал! Ну, как тяжело с этими живыми! Всё вокруг себя норовят испачкать, испортить!
Огонёк была сильно расстроена, что не смогла добиться от них удовлетворяющего меня результата. Успокоил её словами, что она не могла выведать у них больше, чем они знали, будь она хоть повелителем Разума. А для мага Огня результат – выше всяких похвал.
И тут же прошу указать мне на самого дерзкого из них, самого вороватого и отъявленного. Коротким мечом Огонька вскрываю ему артерию на шее, пью его горячую кровь. Под вой ужаса остальных.
– Дубняк, не желаешь вспомнить молодость и прогуляться до лежки Крысолова? – спрашиваю.
– Стар я уже по вонючим подземельям лазать, – вздыхает Дубняк.
– Ну, как знаешь, – пожимаю я плечами. – Благодарю, Огонёк, можешь идти досыпать.
– Разве я теперь усну? – говорит девушка.
Понятно – перевозбуждена.
– Помочь? – спрашиваю я, смотря через плечо.
– Справлюсь, – отмахнулась она, как мне показалось – даже поспешно. – Какая я тогда Разумница, если себя не успокою?
Дубняк провожает меня до ворот, бурча:
– Эти крысы своё логово устраивают так, что искать – вспотеешь. Нижний Город большой.
– По следу из хлебных крошек найдём, – отвечаю я.