Встаю, кланяюсь хозяину стола, Оскалу и Лиле, что тревожно зыркнула, прервав напихивание Малыша южными диковинками, иду прочь. Наверх, откуда можно было узнать обстановку снаружи, к окну.
Улица пуста. Ни одной живой души. Только раздавленные тела. Некоторые трепыхаются. Но никто не спешит на помощь.
Слышу тяжёлые шаги на лестнице. Мне не надо оборачиваться и даже гадать, так знаю, что это – купец. Деликатно кашляет. Поворачиваюсь, киваю, будто и не здоровались.
– Как мне дозволено обращаться к вам? – поклонившись в ответ, спрашивает купец.
– Это важно? – буркнул я в ответ.
– Не хотел бы оскорбить, ненароком обратившись не по положению. Цепей на вас нет, ни знаков знати, ни наёмника, ни колец, ни мантии мага, но по-простому обращаться язык не поворачивается, – смиренно поясняет купец. – У меня глаз на людей намётан, и я вижу бывалого и опытного человека, бойца и сильного мага. Если не затрону ничьей тайны.
– Обращайся, как хочешь, не обижусь. Называй хоть пирогом, только в печь не запихивай, – ворчу я, – я не знать, оскорбление не нанесёшь. Можно сказать, что я – наёмник.
– А как имя? – уже свободнее спрашивает купец.
– Морозом кличут, – буркнул я, отворачиваясь.
– Мороз, тебя не завлекло веселье внизу? – хитро смотря, спросил купец.
– Посмотри, – сдвигаюсь я, указывая на улицу, – там столько людей и настолько глупо погибло, что кусок в горло не лезет.
Купец выглянул в окно, пожал плечами:
– Люди гибнут, люди рождаются. Мы – живы, близкие наши – целы. Жизнь продолжается.
– Ты считаешь это нормальным? – указываю я на тела и тёмные пятна на брусчатке.
– Только на моей памяти это третий раз, – отвечает купец, покручивая перстень на пальце руки, сложив ладошки на подушку своего брюха, – но я редко и недолго бываю в столице. Сам понимаешь – без пригляда приказчики расхолаживаются.
– Ах, такая давка – постоянное явление? – удивляюсь я.
– Живчик, добряк, постоянно учит молодых лекарей и магов Жизни, – говорит купец, задумчиво глядя в окно. – Учатся юные лекари на таких вот прихожанах. Принимая страдальцев без оплаты. Вот люди и стоят, надеются, что именно им повезёт без оплаты избавиться от болезни. А тут слух облетел город, что Живчик вернулся. А его долго не было. Народ и повалил. Ну, а где эти бараны собираются без счёта, завсегда – давка. Стража, вон, их разогнала. А если спустя часок выехать – у Чёрных Ворот опять будет толпа.
Не хочу больше ничего говорить, лишь качаю головой. И что, что для меня погибшие – это вина стражи и лекарей? Это они не организовали, не продумали приём людей. А вот человеку, что всю свою жизнь живёт рядом, это не кажется жестокостью и чьей-то оплошностью. Считает это столь же обычным явлением, как осадки за окном. Да, неприятно, да, надо укрыться. Но не бороться с этим. Жестокий мир, жестокие сердца. Как бы это ни звучало смешно от Тёмного мага, нежити, подручного самой Смерти.
– Позволь поинтересоваться, как обстановка на Западе? – спрашивает купец.
– Как тебе ответить, уважаемый? – усмехаюсь я. – Если я считаю произошедшую давку упущением Дома Страданий и стражи города, а погибших – напрасными жертвами, а ты говоришь, что это ничего необычного? Наши оценочные суждения расходятся. Потому – суди сам. По пути со своего владения до логова Волков властительница Медной Горы потеряла всю свою охрану, за исключением одного человека, и всю прислугу. Это какая обстановка? Как, по-твоему, бойня всех против всех в логове Волков – ничего необычного? А поход Гильдии наёмников Волчьего Логова на Тёмных и целое войско Призраков, от которого наёмники бежали без оглядки? В город, охваченный кровавым бунтом. Так какая обстановка на Западе, где Церковь изрядно проредила знать? Где любая жизнь замкнулась в обводы валов и частоколов их поселений? Где на полях и в садах трудятся только старики и дети. А все мужи – Бродягами – атакуют стены, которые когда-то защищали?
– И Запад – тоже, – вздохнул купец. – Задрала эта Смута! Я уже засиделся дома. Но привычные мне направления торговли оказались недоступны. Многие мои торговые пути оказались непроходимы. По самым разным причинам. И много моих торговых представительств оказалось просто отрезано от меня. Без всяких известий. Подозреваю, что хороших вестей я от них так и не дождусь. Я терплю огромные убытки. Похоже, что скоро о таком зерноторговце, как Сварыга, придётся забыть.
Купец сокрушённо качал головой:
– Я с интересом присматривался к Западу, прислушивался к слухам о Медном Властителе и Северной Башне из Гиблого Леса, – говорил Сварыга. – Гиблый Лес – это плодородные земли. Таких лакомых и тучных земель мало, все наперечёт. Это – зерно. Это – хлеб. Гиблый Лес всё чаще приходил ко мне в мыслях моих. И тут – прямо в моём дворе – вдова Медного Владыки, его дети, княжичи Волка. Я обнадёжился.
– Мне жаль. – Пожал я плечами, кивнул купцу, обошёл его, иду вниз. Пора бы уже. Мы сюда не мясо есть и вино жрать приехали.
Но молодёжь на меня – ни взгляда, ни слова. Горана уже нет. Беру Малыша на руки, тем забираю из застолья Пламя и Лилию. Я не собираюсь никого уговаривать. У меня есть задача, для её выполнения мне требуется только Мышонок.
Приятно. Малыш уткнулся лицом мне в шею и крепко обнял. Дубняк с ребятами уже развернули нашу повозку, ждут. Увидев меня, спешно запихивают в рот и допивают то, что им принесли служки купца.
Купец сам нас провожает.
– Надеюсь, ещё увидимся, – говорит он, склонив голову. – Мои ворота всегда открыты для вас.
– Благодарю, – отвечаю я, тоже поклонившись, – вы были добры к нам. И наша память сохранит ваше доброе имя. Надеюсь, нам ещё представится возможность ответить вам добром на добро.
Глава 12
Старательно отводил глаза от страдающих людей на мостовых. Помочь всем я был не в силах. Помочь кому-то? Не в силах решить, кому именно. И время терять – никак невозможно. Тугая пружина грядущих событий уже режет плоть реальности, брызгая вокруг нас кровью. Пружина может сорваться, вышвыривая нас туда, куда я даже в самых смелых мыслях не подозревал и самых кошмарных снах не видел. А ребёнок так и останется сломанным человеком? Надо спешить, надо успеть.
Возможно, нас узнали, возможно, что-то ещё, но ряд стражи расступился, беленные известью Белые Ворота – отворились. (Другие ворота назывались Чёрными, хотя тоже были выбелены негашеной известью, но через Чёрные Ворота пускали «чернь».) Нет, нас ждали. Прислужник Дома Страданий поклонился нам, указывая, куда нам ехать. И запрыгнул на подножку повозки, сопровождая.
Подъезжаем к одному из строений, спешиваюсь. Сам привязываю Харлея, сам спутываю ему ноги и надеваю на голову мешок с кормом. Знаю, что он так не любит, но – гад такой! – лягается и кусается! Прислужник ждёт. И Дубняк с ребятами остаются ждать.
А мы поднимаемся по ступеням. Малыш щебечет мне на ухо. Он рад, что я сам несу его.
Дом Страданий не нёс ожидаемого мною больничного запаха. Почему-то мне казалось, что такие вот Дома Страданий для меня – привычное и обычное дело. Хотя и точно уверен, что впервые нахожусь в подобном месте. Полного энергий и колебаний – боли, страдания, отчаяния и – смерти. При этом тут же густо разлита Сила особой частоты, особой природы, что особенно сильна в том парке, как мне анадысь сказали: «в Месте Силы Жизни». Наверное, это – Сила Жизни.
До этого наибольшую силу Жизни я ощущал – в Лилии. Но это я так назвал это. Для себя. А вот остальные Силой Жизни называют как раз эту вот Силу, ощущаемую мною, но совершенно мне неподвластную.
По природе своей Сила эта не имела ничего общего с так называемыми Силами стихий (суть – просто Энергией), что давались мне относительно просто. Следы этой Силы Жизни, что я увидел тут, по своей природе более походили не на стихии, а на Силу иного порядка, уже видимую мной. На Скверну. И так же как и Скверна, Сила Жизни мне была совершенно бесполезна, болезненна, могла войти в диссонанс с моей природой, с моей сущностью. И я даже не хочу задумываться, чем закончится воздействие на меня Силой Жизни – разрушением моей сущности, взаимным погашением сил или перестройкой моей природы Силой Жизнью под себя, под свою природу, как это делает Скверна, перерабатывая всё вокруг в свою материально-энергетическую форму бытия, оскверняя. Хотя… Сила Смерти… Сила энтропии… То, что есть я – тоже явление того же порядка, что и Жизнь, Смерть, Скверна.
Но вот мы и пришли. Там, за дверями – сгусток этой Силы Жизни. Отдаю Малыша, недовольного тем, что я оторвал его от себя, на руки матери. Проверяю, «выйдя из себя», свою прозрачность. Пусть эта Сила проходит сквозь меня, не видя меня, не замечая. Как это делала Скверна.
Живчик – маленький и сморщенный старичок, почти невидимый за огромным столом. Настоящий Мастер Йода. И – зелёнки. Он поднял на нас свои живые глаза…
На мгновение мне показалось, что зрачки у него были вертикальными, как у кошки, а по глазу скользнуло третье, прозрачное веко. Бред! Показалось! Так не бывает!
– О-о! – воскликнул старичок. – А я вас давно уже жду!
Он легко развернул крутящееся мягкое кресло, на котором сидел, соскочил на пол и лёгкими шажками подскочил к нам, проскочив мимо меня. И я не мог не улыбнуться. Сила Жизни – не видит меня, не замечает.
– За вас меня просили очень значимые для меня люди! – частил старичок, водя руками перед Лилией и Малышом, смотря на них, но как будто – сквозь них, шевеля ноздрями, будто пёс, принюхиваясь. – Вы меня простите, но я сразу к делу. В моём возрасте начинаешь спешить. Неизвестно, сколько осталось.
– Мы тоже спешим, – отвечаю я, поглаживая подбородок УМником, – и потому все словеса и расшаркивания нам – тоже в тягость.
Старичок аж отпрыгнул от меня. Уставился на меня, будто я появился перед ним только что. Проверяю себя. Нет, вторую прозрачность я не ставил.
– И мы простим вам любое отношение к нам, кроме одного – затягивания страданий Малыша, – говорю я так, будто ничего не заметил. Ну, не может быть у человека третьего века! Не бывает так!