– Они связаны, как и ты, – сказала ему Рисгиллен. – Сила клана Талонрич, искусство призывателей бури в действии. Чары, волнами растекающиеся во все стороны. Это достаточно простое дело – любая сила, которую ты призываешь, отклоняется, отбирается у тебя, отбрасывается в сторону и используется, чтобы покрепче связать твоих сторонников. Своими усилиями ты уже почти вышиб из них дух. Осмелюсь предположить, что если ты будешь продолжать давить, то задушишь их.
Краем глаза он увидел доказательство ее правоты – напряженное лицо Нойала Ракана, его скованную фигуру. Рингил опять попытался разорвать узы, но не отыскал в них ни одной слабины. Он перестал сопротивляться. Замер, словно пригвожденный к месту своим провалом.
Рисгиллен подошла к нему ближе, опустив длинный меч. Подняла свободную руку, чтобы коснуться его лица. Он почувствовал трепет в ее пальцах, когда она это сделала.
– Вот видишь? – сказала она дрожащим от нежности голосом. – Я точно поняла, с кем связалась.
Рингил издал невнятный звук сквозь стиснутые зубы.
– О да. Ты хотел увидеть меч.
Она убрала руку от его лица и щелкнула пальцами в холодном воздухе. Произнесла на олдрейнском языке несколько слов и имя, которое показалось ему знакомым.
Сквозь строй прошел безоружный двенда, слегка прихрамывая. На его плаще была богато украшенная кайма с глифами, вышитыми красными и серебряными нитями, и остальные почтительно расступались перед ним. Он встал рядом с Рисгиллен, устремив на Рингила пристальный взгляд пустых черных глаз. Рисгиллен, элегантно взмахнув рукой, представила собрата:
– Это Атальмайр, посвященный призыватель бури из клана Талонрич. Чары, которые тебя удерживают, сотворены им. Ты его помнишь, разумеется. Это ведь ты его искалечил в храме в Ихельтете.
Давящая на грудь сила слегка ослабла – Гил внезапно обнаружил, что может говорить.
– Сдается мне, вы все на одно лицо, – прохрипел он. – Привет, Атальмайр, говнюк калечный. Скажи, как же вышло, что черный маг не сумел исцелить собственную ногу?
Призыватель бури продолжал бесстрастно глядеть на него.
– Он решил не исцеляться, – объяснила Рисгиллен. – Предпочел все помнить. Но не беспокойся на этот счет. Когда с тобой будет покончено, то же самое произойдет и с раной, которую ты ему нанес.
Вслед за Атальмайром появились еще двое двенд, неся узкий, шести футов в длину, богато украшенный деревянный ларец. Рисгиллен бросила на Рингила улыбающийся взгляд, как мать на терпеливого ребенка, который наконец-то получит долгожданный подарок. Она снова наклонилась ближе.
– Мне говорили, что какая-то малая часть тебя это переживет, – проговорила двенда очень тихо. – Что она будет смотреть глазами восставшего Темного Короля – глазами, которые когда-то были твоими собственными, – и видеть все, что увидит он, все, что он будет делать, отвоевывая этот мир для нас. Надеюсь, это доставит тебе такое же удовольствие, как и мне.
– Большая ошибка, – прошипел он. – Не оставляй меня в живых, Рисгиллен.
– Оставлю, – серьезно ответила она и кивнула Атальмайру.
Призыватель бури произнес единственный резкий слог и еле заметно кивнул в сторону ларца. Деревянная крышка треснула, а потом раскололась на пять кривых частей, которые разлетелись во все стороны. Щепки впились Рингилу в щеку.
Внутри лежал меч.
Глава пятьдесят третья
Марнак Железный Лоб поехал в Ишлин-ичан в раздраженном и воинственном расположении духа, и то, что он там обнаружил, не улучшило его настроения.
На въезде его не узнали – вместо обычного отряда столбы подпирала четверка каких-то пастушков. Никто из них не выглядел достаточно взрослым, чтобы подтираться самостоятельно, не говоря уже о том, чтобы орудовать копьями-посохами, которые им вручили. На четверых – ни одной бороды. Он огляделся в ранних вечерних сумерках в поисках знакомого лица, увидел только тучного капитана, который сидел у сторожевой будки и ковырял в зубах птичьей костью. От старых привычек того времени, когда Марнак был строевым командиром, по нервам словно ток прошел – на юге он бы разделался со всей пятеркой, атаковав с ленцой, за время, которое требовалось, чтобы перерезать глотку. Пара ударов на каждого в воротах, на капитана – вдвое больше, и награда в кармане. Железный Лоб сдержал порыв и натянул поводья, предусмотрительно остановившись в дюжине ярдов от ворот. Поднял руку, чтобы всадники позади сделали то же самое.
– Девять человек желают войти, – громко произнес Марнак. – Мы несем одно лишь слово – мир.
Копейщики начали неуверенно переглядываться, потом с надеждой посмотрели на мужчину у будки. Капитан стражи выковырял кусок чего-то своей импровизированной зубочисткой, озадаченно поглядел на свою находку и сунул ее обратно в рот. Встал, потянулся и зевнул.
– Скаранак, да? – Он окинул пришельцев нарочито высокомерным взглядом. – Купаться приехали, парни?
Марнак почувствовал, как люди у него за спиной ощетинились. Он мрачно улыбнулся капитану.
– Вообще-то, мы приехали трахнуть ваших ишлинакских шлюх.
За спиной загоготали. Тучный капитан покраснел. Железный Лоб наклонился вперед в седле, продолжая улыбаться, но не позволяя улыбке затронуть глаза.
– А что, будут проблемы?
По давней привычке он машинально оценил материальную сторону битвы, пока они подъезжали. Их девять, все – закаленные погонщики, против четырех пацанов с копьями-посохами на воротах и этого бурдюка с потрохами. Марнак и его отряд ехали с копьями в чехлах, но это не имело значения, если сражаться с таким противником. Все продлится меньше, чем байка, которую потом можно будет рассказать у походного костра. В худшем случае они заработают несколько порезов на всех.
«И новую войну с набегами, а до конца лета еще целый месяц».
Напряженность между скаранаками и ишами никогда не спадала, но ожесточенных сражений два клана не вели уже более десяти лет. Может, случались пьяные драки в тавернах Ишлин-ичана, где доходило до поножовщины. И пара безрезультатных стычек из-за выпаса скота возле излучины под названием Лук Ленты три года назад – но обе стороны поспешно свалили все на отступников, похоронили мертвых, выплатили семьям кровный долг, поцеловались и помирились. В такие дела попросту больше не стоило ввязываться – слишком многим теперь оба клана рисковали одинаково.
«Ага… расскажи об этом капитану с курдюком».
Неважно. Он не мог перебить стражу на воротах Ишлин-ичана из-за ерунды вроде дурного настроения и беспардонного племенного идиотизма. Те дни давно прошли.
Капитан стражи, похоже, пришел к такому же выводу. Или, возможно, увидел что-то в глазах Марнака. Он шмыгнул носом и сплюнул, из вежливости прицелившись подальше от копыт скаранакской лошади.
– Нет проблем, седобородый, главное своих сюда не таскайте. Заплатите пошлину и входите. Вас девять – это будет девяносто.
– Десять звезд за человека? А не многовато ли?
Ишлинак пожал плечами.
– Если есть имперская монета, я могу впустить вас за… дай подумать… восемь элементалей.
– Все равно много. – Марнак многозначительно оглядел четырех копейщиков, одного за другим. Пошлина за въезд, в принципе, предназначалась для городской казны, но звонкая имперская монета не могла оказаться нигде, кроме карманов этих людей. – Сойдемся на шести. По денежке каждому из твоих парней и две тебе. Справедливей не бывает, верно?
Он похлопал по кошельку, который носил под курткой, и тот весело звякнул. Не тот звук, который можно с легкостью извлечь из грубых бронзовых восьмиугольников с оттиском звезды, что считались монетами у маджаков. Капитан стражи сделал вид, что обдумывает предложение, но Марнак заметил, как дернулась его рука, и понял по лицу ишлинака, что тот тянется вовсе не к мечу на поясе.
Путь открыт.
– Ах да, – спросил он, когда стража их пропустила. – А что случилось с Ларгом? Обычно это его смена.
Капитан пожал плечами.
– Лихорадка с кашлем. Он и еще полсотни бедолаг. Даже имперцы в этом году болеют. Это, и еще комета – нехорошие знаки.
Люди Марнака сделали охранительные жесты, как и копейщики на воротах. Он и сам изобразил такой же, скорее для солидарности и внешнего вида, чем чего-то еще. Полтар, конечно, много пел и плясал по поводу кометы – бормотал что-то загадочное о грехах членов совета, о сердитых Небожителях, о грандиозной надвигающейся угрозе. Обычная хрень. Марнак не придавал большого значения предзнаменованиям: он слишком много путешествовал и слишком много видел за эти годы. Но когда проснулось небо, проснулся и шаман, и это само по себе стоило бессонной ночи или двух – как только Полтар Волчий Глаз входил в раж, никто не мог предсказать, куда заведет его пляска и насколько она выйдет из-под контроля. И не было похоже, что он сделался более уравновешенным за последние два года, с той поры, как его судьба благоприятным образом переменилась. Эти дыры, которые он любил проделывать в собственной шкуре, и этот взгляд… Шаман не хотел, чтобы кто-то покидал территорию скаранаков после падения кометы, не говоря уже о том, чтобы поехать в Ишлин-ичан, – Марнаку пришлось столкнуться лицом к лицу с паршивым старым ублюдком, чтобы отправиться в это путешествие, и теперь он задавался вопросом, стоило ли оно того.
«Хватит мрачной хрени, кочевник. Ты же не за этим приехал в город? Сможешь от души поныть, предаваясь безнадежным думам, когда вернешься в свою юрту».
Он подавил дурные предчувствия и постарался вызвать в себе приличную степень предвкушения, когда они рысцой въехали на невысокий холм, на котором стоял город. Спутники Марнака чувствовали себя отлично: обменивались грубыми шутками, смеялись, весело окликали прохожих и женщин в окнах верхних этажей. Ничего удивительного, для них эта поездка была важным делом – ни один из этих парней за всю свою жизнь не покидал степь. Но Марнак видел шпили и купола имперской столицы, зубчатые башни ее северных соперников в Лиге. Он жил, трахался и пьянствовал в тех местах бо́льшую часть своей юности, а потом еще немного. Ишлин-ичан не шел ни в какое сравнение со всем этим. О, конечно, тут было не так уж плохо, но случалось, что такие визиты казались ему презренным удовольствием, как прогулка верхом на угрюмом вьючном муле, когда ты привык к боевым жеребцам. В последнее время даже шлюхи не помогали.