«Ты просто стареешь. Сам понимаешь, пятидесятое лето надрало тебе задницу».
Несколько лет назад все было гораздо проще. Он вернулся из Ихельтета богатым и с запасом историй о войне, которого хватило бы, чтобы попасть в Небесный Дом дюжину раз. Он купил долю в скаранакских стадах, нанял младших, неустроенных сыновей из хороших семейств, чтобы помогали заботиться о вложениях. Женился на проницательной пышнотелой вдовушке, усыновил ее детей и зачал еще двоих собственных. С течением времени, по мере убывания изначального огня, Марнак обнаружил, что его время от времени тянет в Ишлин-ичан, чтобы испробовать странное, но Садра была женщиной проницательной во многих отношениях и не очень-то дулась или злилась. Он каждый раз пережидал ее холодность с терпением и невозмутимостью человека, за годы профессии привыкшего пережидать гораздо худшие вещи; пока суть да дело, баловал ее подарками, извинениями и выражениями неизменной привязанности, пока она не сдавалась.
В конце концов между ними установилась негласная договоренность: он будет заниматься тем, чем нравится, в других постелях, только подальше от лагеря, чтобы не ставить ее в неудобное положение, и не слишком уж часто. Следовать правилам было достаточно легко – да и все равно Садра в хорошем настроении могла заткнуть за пояс почти любую шлюху. Изо дня в день Марнак ощущал себя счастливее, чем мог бы когда-то предположить, думая о собственной поре заката – ну, перво-наперво, он до нее дожил, – и если бы Драконья Погибель не впал в безумие берсеркера и не сбежал, наверное, даже смутные дурные предчувствия не волновали бы его и вполовину так сильно. Ему казалось, что, если бы Эгар был все еще рядом и громко ворчал о жизни в степи, было бы намного легче подавить собственную ностальгию и жить дальше.
«Яйца Уранна, Эг, куда ты подевался? Что за хрень приключилась с тобой на самом деле?»
Конечно, у них была история Эршала и доказательства, которые как будто ее подтверждали. В ту ночь он въехал в лагерь на хромающей лошади, изможденный и измученный, с испуганными глазами и бормоча небылицы о южных наемниках – друзьях Драконьей Погибели, о демонах в траве. Показал им тонкие кровоточащие раны от ударов плетью на конечностях и в нижней части боков своей лошади. Сцена резни, к которой он привел их на следующее утро, выглядела совершенно нереальной, и шаман, конечно, извлек из нее максимум пользы.
«Так я всегда и думал. Драконья Погибель продал себя южному богу-демону. Он разгневал Небожителей своими порочными иноземными привычками. Как иначе объяснить такое зверство, учиненное с плотью и кровью скаранаков…»
И так далее.
Если призадуматься, ничего из этого не имело большого смысла. Но к таким вещам привыкали, если дело касалось шаманства. И, в конце концов, что бы ни случилось предыдущей ночью, Драконья Погибель не мог рассказать свою версию этой истории. Они не нашли ни его тела, ни следов – по крайней мере, таких, какие могли бы обнаружить разведчики, – но все снаряжение бывшего вождя исчезло. Копье-посох, седельная сумка, ножи – все пропало без следа, как и владелец, и с каждым часом это все сильней приобретало опасное сходство с колдовством и признанием вины. Единственным доказательством того, что Эгар там вообще побывал, оказался его ихельтетский боевой конь, лежащий мертвым на боку, утыканный стрелами Эршала… «Он поднялся на дыбы и набросился на меня, его глаза пылали, и демоны наделили его даром речи, так что он стал проклинать меня на южном языке, и сердце мое заледенело от этих чужестранных звуков, – сказал им выживший. – Что еще мне оставалось делать, как не прикончить его?»
И Полтар с торжественным видом кивал, стоя рядом.
Марнак поморщился при этом воспоминании. Он никогда не возражал против быстрого возвышения Эршала до статуса вождя в последующие недели, потому что это имело смысл. Клан нуждался в преемственности: схватка за власть между главными скотовладельцами была недопустимой вещью после всей этой жути. Шаман поддержал Эршала, а значит, боги тоже. Гант, еще один выживший брат Драконьей Погибели, выразил согласие кивком. Да и Эршал, по правде говоря, был неплохим кандидатом на эту должность. Молодой, но проницательный и с инстинктивным пониманием политических потребностей, которые Драконья Погибель никогда не осознавал или не утруждался их учитывать. Новый вождь уважительно выслушивал скотовладельцев и прочих клановых седобородых мужчин, а симпатии тех, кто моложе, завоевал благодаря тому, что был отличным стрелком и наездником. Уже через несколько месяцев все с некоторым облегчением твердили, что его следовало избрать вождем с самого начала…
Возгласы спутников вернули Марнака к реальности. Его звали по имени и смеялись. Железный Лоб моргнул и огляделся. Увидел, что так погрузился в воспоминания, что едва не проехал мимо места их назначения.
«Оперенное гнездышко».
Это строение – высотой в три этажа, сложенное из дешевого кирпича и бревен, с надписями красным по-тетаннски – опасно перекосилось влево, и Марнак предчувствовал, что в один прекрасный день очнется погребенным под обломками. На крыльце лениво разлеглись несколько девушек, не занятых работой, – окликали прохожих и устало выставляли товар. Их глаза были подведены кайалом в наивной уверенности, что это следует ихельтетской моде, а грязноватые наряды отдаленно напоминали гаремные одежды. В названии заведения, конечно же, скрывалась шутка – двойной смысл, как и у большинства других публичных домов в городе. Но шутка была тетаннская, на маджакский переводилась плоховато, и за эти годы Марнак устал объяснять ее смысл товарищам по кутежам, которым, так или иначе, было все равно.
Он натянул поводья сильней, чем следовало, и развернул лошадь головой к коновязи. Перекинул ногу и с показной небрежностью наездника-скаранака выскользнул из седла без помощи рук. Подошвы его сапог ударились о землю и подняли небольшие клубы пыли; он постарался не хмыкнуть, выдавая боль в коленях, вызванную этим трюком. Несколько девушек демонстративно охнули, но подлинного восхищения не выразили. Дрочилы-кочевники с их трюками. Марнак догадывался, что шлюхи видели эту хрень по девять раз до завтрака почти каждый день.
Он старался для своих людей.
– Ладно, парни. Вылезаем из седла – и обратно в седло, ага?
Тотчас же раздался одобрительный рев. Один из его спутников вскрикнул и вскочил на перила, застыл там на полусогнутых, вывернутых ногах, а потом начал скакать взад и вперед, широко раскинув руки. Девушки на крыльце, зевая, поднялись со своих постов. Скаранак, ухмыляясь, спрыгнул прямо в их объятия.
– Открывайте, девочки, мы идем! – прокричал мужчина рядом с Марнаком. – Вот и мне достанется имперская киска!
«Ну да, это ты так думаешь», – кисло подумал Железный Лоб.
На самом деле в «Оперенном гнездышке» были ихельтетские шлюхи – немного, и стоили они куда дороже, чем большинство маджакских кочевников были готовы или могли себе позволить заплатить. Большинство клиентов «Гнездышка» вполне довольствовались загримированными местными девушками. Они все равно не понимали разницы.
Марнак понимал.
Он лениво раскинулся на постели с шелковыми занавесками в комнате на верхнем этаже, пытаясь отделить свою ностальгию от похоти. Внизу его снабдили вином; пока тянулось ожидание – он все еще не допил свой огромный кубок, – и поскольку Железный Лоб почти не ел с самого завтрака, у него кружилась голова. Он с преувеличенной осторожностью поставил кубок на табурет рядом с кроватью. Немного ослабил ремень и почувствовал, как рот расползается во влажной улыбке.
– Что тебя задерживает, девочка? – позвал он по-тетаннски. – Ты ведь не стесняешься, правда?
– На самом деле, нет.
В дверном проеме возникла высокая темная фигура с туго заплетенной гривой волос, которая делала ее еще выше. Незнакомка была одета почти так же, как сам Марнак: сапоги и кожаные бриджи, куртка и портупея с оружием. Голос был глубокий и бархатистый, в нем слышались и придворная утонченность, и командный скрежет. Железный Лоб вскочил с кровати как ошпаренный кот.
– Что за хрень, ты кто? Что…
Он осекся, когда женщина вышла на свет. Лицо у нее было черное как уголь, а в глазах презрительным вихрем кружились отблески свечей, придавая им сходство с глубокими колодцами, в которых отражается Лента. Ее ножи были вложены в ножны странным образом, вверх тормашками, но рукояти…
– Я… тебя знаю, – прошептал Марнак.
Она сделала еще шаг в комнату, положила руки на пояс.
– Скорее всего, да. Подобных мне всегда было немного.
– Ты, э-э… – Во рту у него пересохло от вина. – Дочь Флараднама, не так ли? Я видел тебя на поминальном собрании в Ихельтете. Я, э-э, был в войске твоего отца. В северном экспедиционном корпусе. Я видел, как он погиб.
– А потом ты был в Виселичном Проломе. – Она кивнула. – Там и получил длинный шрам над глазом. Трижды за столько же лет награжден белым шелком, повышен до строевого командира в пятьдесят четвертом, после войны мог получить еще одно значительное повышение, но вместо этого ушел в отставку и вернулся сюда. Был верным лейтенантом законного главы клана скаранаков, пока тот не исчез в шестьдесят первом году; сегодня прекрасно ладишь с его не очень законным преемником. Видишь ли, Марнак Железный Лоб, я знаю про тебя все. Единственное, чего я не знаю, так это приложил ли ты руку к тому, чтобы вышвырнуть Драконью Погибель.
– Иди на хуй. – Слова выскочили из самого нутра, без паузы на раздумья.
Ее черное лицо рассекла тонкая белая улыбка.
– Я приму это как «нет».
Он подавил желание пересечь пространство между ними и одним ударом наотмашь повалить ее на пол. Остался там, где был. Отчасти благодаря выучке наемнических времен, которая с годами заржавела, но еще действовала. «Владей эмоциями, солдат; используй их, не позволяй им использовать тебя».
Но еще – он не собирался себя обманывать – причиной были ее странно пустые глаза, в которых кружились отблески свечей, и то, как она стояла. Марнак вспомнил, как Флараднам сражался в Пустошах, вспомнил холодную методичную силу и ярость, которые двигали военачальником, – и ему показалось, что он видит отголоски всего этого в стоящей напротив женщине.