Шлюхи все еще смотрели на Арчет. Она не сводила пристального взгляда с Эшена.
– Нет. Я возвращаюсь в посольство. Вы трое останьтесь, поглядите, не пойдет ли Железный Лоб в какое-нибудь интересное место, не пошлет ли своих людей. Я думаю, у нас все получится, но я его не знаю и не хочу пострадать из-за невнимательности.
На лице Эшена отразилось одобрение. На лице Селака Чана – всего лишь беспокойство.
– Вы собираетесь вернуться в одиночку, госпожа?
– Да. – Она улыбнулась ему краем рта, вставая. – После всего, что мы пережили, я не думаю, что улицы этого прославленного конного лагеря могут нас сильно потревожить. Оставайтесь и наслаждайтесь. Со мной все будет хорошо.
«А если нет, то у меня есть ножи».
Не очень понятно, откуда взялась эта мысль. Ей удалось лишь мельком взглянуть на шлюх, когда она повернулась, чтобы уйти, оставить их за спиной и покинуть это место, заполнив разум лицом Ишгрим. Сдерживаемое внутри желание начало угасать, постепенно иссякая.
Его остатки скрючились у нее внутри в мерзкую надежду на какой-нибудь повод все-таки применить на улицах города кириатскую сталь.
Она погрузилась в запутанные дороги и тропы Ишлин-ичана, и те окружили ее тихим мраком.
Карден Хан об этом предупреждал. Прожив на одном месте всего-то сотню лет, ишлинаки еще не избавились от наследия степных кочевников: ночью они предпочитали собираться у очага. Любой, у кого имелась крыша над головой, обычно там и находился с наступлением темноты, и освещенные факелами улицы были редки и далеки друг от друга. Время от времени мимо проезжал пони с пьяным всадником, сонно кивающим в седле; однажды это была женщина верхом на муле с двумя маленькими детьми, цеплявшимися за нее спереди. Пару раз Арчет показалось, что она слышит топот ног беспризорников в переулках. В остальном улицы были в ее полном распоряжении.
Здание посольства возвышалось на некотором отдалении впереди: пять этажей, усеянных теплыми оранжевыми огнями продолговатых «глаз». Но она направлялась к нему почти в полной темноте, ориентируясь по пятнистому свету Ленты, который просачивался сквозь облака, и по тусклому свечению окон ближайших лачуг, чей красноватый отблеск указывал на мерцающее где-то внутри пламя очага.
И за ней следили.
Осознание подкрадывалось постепенно. Тихие звуки за спиной, движение, которое она успевала заметить краем глаза, когда сворачивала за угол. Поначалу все это смешивалось с другими случайными шумами на соседних улицах, но к тому времени, когда она была на полпути к посольству, совпадений скопилось многовато, чтобы принять их за случайность. Кто-то или что-то шло за ней по пятам, не прилагая особых усилий, чтобы скрыть этот факт.
Тупая жажда насилия в глубине ее живота возликовала. Флараднам с очень раннего возраста учил ее ходить без страха: «Это не цивилизованный мир, – сказал он дочери, когда та была еще ребенком. – И потому у тебя на самом деле только два варианта. Ты можешь стать бойцом, и пусть все это видят. Или ты можешь постоянно бояться каждого дешевого головореза, который считает себя особенным, потому что мамочка сочла нужным родить его с парой яиц и членом. Мне жаль, Арчиди, мне правда очень жаль. Я бы хотел, чтобы ты выросла в лучшем месте, но это место будет создаваться веками. Это единственное, что я могу сделать».
На следующий день Грашгал принес ей ножи.
Теперь она чувствовала, как они шевелятся, крошечные точки тепла на пояснице, на груди и в правом сапоге, где притаился Падающий Ангел. Возможно, они чувствовали близость преследователей так же, как и она; возможно, они просто реагировали на ускорение ее кровотока. Возможно, как пытался показать ей Стратег, все это было частью одного ответа.
Итак, она не могла выебать тех двух шлюх с пылкими взглядами в борделе.
Вместо этого она въебет преследователю, кем бы он ни был.
На перекрестке двух улиц Арчет наткнулась на шумную, звенящую железом, яркую кузню, где виднелись черные силуэты: кто-то припозднился, работая молотом и щипцами у жаркой печи. Трое мужчин, судя по всему, кузнец и два молодых подмастерья – возможно, сыновья. Полукровка сделала вид, что собирается пройти мимо, а потом резко остановилась, развернулась так, что печь осталась у нее за спиной, и окинула взглядом тропинку.
Ну да. Прямо в яблочко.
Раскосые янтарные глаза в темноте, в паре десятков ярдов дальше по улице, сверкали отраженным светом от огня кузницы.
Ладони ее рук начали зудеть.
«Ну давай же, сука».
Словно услышав ее, существо вышло на свет. Это был именно тот волк, которого предвещали глаза. Шесть футов от носа до кончика хвоста, ярд высоты в холке, гладкий и серый, с летним мехом. Зверь обнажил передние зубы в беззвучном рычании.
Арчет почувствовала, как ее собственная верхняя губа приподнялась в ответ. Сердце и легкие рефлекторно, неистово заработали, готовясь к битве. Она размяла руки, повисшие вдоль тела, и ножи нетерпеливо затрепетали в ножнах.
Искры вылетали из кузницы и летели через улицу, как раскаленный снег.
«Ну давай, вперед».
И волк исчез.
Она стояла в шоке, не совсем понимая, как это произошло. Только что волк был здесь, а в следующее мгновение он, казалось, немыслимым образом встал на дыбы и шагнул назад, скрывшись во тьме. Раскосые янтарные глаза моргнули и погасли.
Арчет с сомнением посмотрела на пятно тьмы, поглотившее волка, прощупывая мрак, затем пожала плечами.
«Это все, на что ты способна, Келгрис?»
Тут полукровка заметила, что стук в кузнице рядом прекратился. Она взглянула на кузнеца и его сыновей, увидела, что они застыли с инструментами в руках и таращатся на нее. Подобная молнии вспышка прозрения зажглась в ее голове: она увидела себя их глазами – черная как ночь, высокая и неподвижная в сиянии печи, перевязь с кириатскими ножами сверкает и блестит, туго охватывая ее тело в демонстрации чуждого мастерства, перевернутые рукояти Убийцы Призраков и Проблеска Ленты лежат на груди, в глазах пляшут калейдоскопические блики.
Для этих людей она, вероятно, выглядела не менее потусторонней, чем та тварь, что следовала за ней по улице.
Арчет кивнула им в знак молчаливой благодарности и продолжила свой путь. Свернула за угол и по пологому склону поднялась к посольству. Сияние из кузницы осталось позади, биение ее сердца успокаивалось, переставая быть подобным грому. Она…
Из ниши между стенами лачуг слева от нее – так быстро, что она не успела даже повернуть голову, – выскочила гибкая темная фигура, крепко схватила ее за грудь, прижав руки к бокам, и потащила назад во тьму, невзирая на то, что Арчет яростно отбивалась ногами. Полукровка запрокинула голову, чтобы ударить нападавшего по лицу – если оно у него было, – но удар пришелся по воздуху. Темная фигура волокла ее назад, шаг за шагом превозмогая сопротивление, все дальше в пространство между лачугами, без видимых усилий.
Ножи ожили. Падающий Ангел выпрыгнул из ее сапога и оказался в руке. Остальные тосковали в перевязи. Она рычала и крутила шеей, пытаясь отыскать горло или лицо, чтобы укусить, но ничего не находила. Сильно вытянулась в руках, которые мешали ей двигаться. Рубанула воздух рядом с собственным бедром Падающим Ангелом…
– Угомонись!
Это было напряженное бормотание, не более того, но Арчет почувствовала, как воля к борьбе выскочила из нее словно пробка из бутылки. Почувствовала, как от этого приказа иссякли силы. Даже ее ножи внезапно затихли. Все волоски у нее на затылке встали дыбом.
– Так-то лучше. Если не возражаешь, обойдемся без строптивой королевы-воительницы.
Женский голос – с хрипотцой, великолепный и интимный; казалось, он эхом отдавался в ее животе, просачиваясь все ниже, где она спрятала свои чувства к двум ишлинакским шлюхам с пылкими очами. При этом воспоминании в ней проснулся новый огонь. Хватка на ее руках чуть ослабла, тонкая темная ладонь затрепетала в ее поле зрения, как у фокусника перед трюком. Затем, прежде чем Арчет успела отреагировать, рука снова опустилась прямиком к месту соединения ее бедер, ладонь и длинные пальцы прижались к щели. Полукровка ахнула и выгнулась дугой. Ее внутренности стали горячими и жидкими от прикосновения. Каким-то образом, сквозь слои кожи и хлопка, пальцы этой руки оказались внутри нее, открывая ее внезапно преисполненную желания вульву, двигаясь в мягком, но настойчивом ритме, пытаясь достичь какого-то непостижимого ядра, обхватывая и прижимая, а потом как будто лава хлынула из сточного озера в Ан-Монале, разрушая берега, – излилась, горячая, густая и величественно неудержимая, хлынула липким потоком вниз, – когда Арчет кончила, сотрясаясь от сильной дрожи.
Ей в жизни не доводилось такого испытывать.
Она выскользнула из объятий, упала на ближайшую стену лачуги, тяжело дыша, всхлипывая, слезы застилали ей глаза.
– Ну вот, получай. Поглядела бы я, как твоя потаскушка из Лиги пытается устроить тебе то же самое.
Что-то темное опустилось на колени рядом с ней в переулке. Она моргнула сквозь слезы и увидела нависшее лицо совершенной красоты – гладкая эбеновая кожа, почти такая же, как у нее самой, обнаженные в ухмылке, чересчур острые белые зубы, длинные буйные волосы, которые выглядели так, словно их целую жизнь не касался гребень. В центре всего этого были глаза – те же самые янтарные очи, которые она уже видела дважды за эту ночь. Та же рука, что только что заставила ее вспыхнуть, теперь потянулась и поправила воротник, большим пальцем смахнула слезы с лица и погладила по щеке, и все это с нежной, но настойчивой интимностью давнего любовника. С каждым произнесенным словом по нижней части ее тела прокатывались толчки, словно отголоски землетрясения.
– Я хочу сказать… – Изо рта выскользнул язык – пугающе длинный для человеческого лица, которое надела Келгрис, – и богиня смочила большой палец, прежде чем снова принялась вытирать слезы Арчет. – Нет никаких причин, по которым мы с тобой не можем быть добрыми подругами, – если ты не преступишь черту, вспомнив об этой своей нелепой фантазии про месть.