Рингил выждал мгновение из осторожности – ну конечно, голова повернулась, глаза все еще были живы, губы все еще шевелились. Подменыш прошипел что-то загадочное, на этот раз, судя по звучанию, на олдрейнском языке. Гил приставил острие Друга Воронов к горлу существа, но тут же передумал. Осторожно обошел разрубленное тело, придавил сапогом руку с мечом, впившимся в запястье. Почувствовал сквозь подошву, как металлическое жало извивается, словно рассеченная змея. Не обращая на это внимания, аккуратно приложил лезвие Друга Воронов к нужному месту и отсек руку от тела чуть ниже локтя. Это был хитрый маневр: потребовалось несколько рубящих ударов по прижатой к полу конечности, но рука у Финдрича была тощая, и острие кириатской стали отлично справилось с работой.
Голова умерла. Рот безмолвно открылся, взгляд опустел. Даже жало меча перестало извиваться под сапогом Рингила.
Если Рисгиллен и наблюдала откуда-то за происходящим, она не подала виду.
Рингил глубоко вздохнул и отшвырнул отрубленную руку с мечом прочь по полу. Подошел к двери и, распахнув ее, оказался лицом к лицу с зарослями стальных лезвий и окаменевшими от напряжения физиономиями своих людей.
Он обнаружил, что может им ухмыльнуться.
– Уходим отсюда, – сказал он. – Сожгите все, что может гореть.
Они отступали через гулкие складские помещения, снятыми со стен факелами поджигая занавески, разбивая мебель или ящики для хранения и бочки, складывая обломки в импровизированные костры в центре каждой комнаты, сквозь которую проходили. Они видели не больше признаков жизни, чем когда вошли сюда, – только трупы убитых егерей и Каадов, отца и сына, лежали в атриуме, словно брошенные под дождем пустые мешки.
К тому моменту, когда они добрались до парадных дверей, по коридорам уже гуляло трескучее эхо голодного ревущего огня, а по потолку плясали тени, похожие на длинные языки. Нарастающий жар подталкивал их к выходу, словно нетерпеливый хозяин.
Они вышли под дождь и спустились по ступенькам на улицу. Раздражительный оттого, что его ярость не нашла выхода и не удалось поквитаться с Рисгиллен, Рингил остановился на нижней ступеньке и оглянулся. Языки пламени резвились в окнах, словно прощаясь с ним. Он никогда раньше не видел, как столь огромное здание подвергается разграблению, и не был уверен в том, какой ущерб нанесет огонь постройке, в которой так много камня. Вероятно, оно не рухнет, как дом Хинрика, но со временем, как он предполагал, крыша должна была хотя бы местами загореться и провалиться, тем самым усилив пожар. Если повезет, в конструкции верхних уровней окажется достаточно деревянных брусьев, которые прогорят насквозь, и там все разрушится. Даже с учетом дождя он мог надеяться, что к утру от этого места останется тлеющая дымящаяся оболочка.
Почетный погребальный костер для капитана Трона Вековечного.
Рингил на мгновение закрыл глаза, и перед его внутренним взором предстал податливый призрак. Нойал Ракан с его стальными бедрами, тугим животом, крепкими руками и невинными глазами. Ракан, который на протяжении пяти месяцев экспедиции не терял ни одной короткой украденной минуты, ни одного обрывка времени, на протяжении которого они могли остаться наедине, каждый раз отдаваясь с благодарной страстью и не позволяя себе жаловаться или тосковать от таких стесненных обстоятельств. Ракан, который в одиночку поднялся на борт «Обагренной пустоши Мэйн» и выступил против целой команды каперов, чтобы спасти Гила, попавшего в беду. Ракан, который без вопросов последовал за ним в самое сердце цитадели врага, чтобы спасти женщину, которая, как он боялся, станет угрозой для самой сути того, что он защищал на протяжении всей своей недолгой жизни.
«Ну что ж, – мрачно подумал Рингил. – На этот счет теперь можно не беспокоиться, капитан».
Он еще раз взглянул на пламя и поднял руку в знак приветствия. Прощание надо было обставить как-то получше. «Но, в конце концов, такого никогда не случается. И мы довольствуемся теми скудными объедками, какие сможем найти. Уж ты-то знаешь, Гил».
Пусть война и не научила его чему-нибудь другому, этот безжалостный, как заточенная сталь, урок он усвоил.
– Идем, – сказал он.
Они шли по пустынным улицам Эттеркаля, прочь от разгорающегося пожара, окутывая себя покровом сырости и тьмы. В другой части небосвода виднелось зарево иных пожаров, над крышами разносились слабые отзвуки криков и прочего шума. Если судьба не сыграет с ними какую-нибудь дерьмовую шутку, они должны пройти весь оставшийся Соленый Лабиринт, а потом Тервиналу и добраться до восточной гавани. У него было пятеро тяжелораненых, трое не могли идти сами, да еще и Махмаль Шанта – для этой четверки Клитрен соорудил носилки из веревок и занавесок, по два морпеха на каждые. Еще двое раненых ковыляли сзади. Все это должно было замедлить их темп, но в остальном, как полагал Гил, они были в довольно хорошей форме.
Кларну Шенданаку, с учетом его ранений, предложили носилки, но маджак лишь сплюнул на пол и ощетинился, как разъяренная гончая.
«Если этот вялый ублюдок не отстает, – прорычал он, указывая большим пальцем на Менита Танда, – то поверьте, что и я не отстану».
Танд только усмехнулся.
Каким бы рассеянным ни был Рингил, он все же слегка поразился товариществу, которое, казалось, возникло между двумя мужчинами. Он замедлил шаг и некоторое время шел рядом с носилками Махмаля Шанты.
– Этим двоим добавляли какую-то хрень в еду или как?
Шанта слабо улыбнулся.
– Плен – интересный катализатор, не так ли?
– Как скажешь. Лично я думал, что они в два раза быстрей вцепятся друг другу в глотки.
– Ну, видишь ли… – Слабый тонкий голос Шанты подрагивал в ритме шагов носильщиков, и плеск от их сапог, шлепающих по лужам. заглушал его. – Настали непостоянные времена. Мы, в конце концов, на войне, и такой кризис чудесным образом обучает концентрации. Некоторые истины становятся более очевидными, и определенные… необходимые коррективы напрашиваются сами собой. Для людей с правильным складом ума они могут даже стать возможностями. А перед лицом возможности и необходимости новые альянсы появляются достаточно легко.
– Ну да. Будь любезен, кончай с дипломатической чепухой и скажи мне, какого хера вы трое замышляете. – Впрочем, на самом деле он о многом догадывался. – Если это мирный план, основанный на здешнем влиянии Танда, я бы сказал, что вы облажались. Канцелярия не простит подобный беспорядок просто так.
– Нет, и не забудет его. Ты нанес весьма значительный удар от имени Империи, Рингил. Продемонстрировал Лиге ее уязвимость, о которой здесь, возможно, и не подозревали. Мы такого – или чего-то даже отдаленно похожего – не предусмотрели, но раз уж дело сделано, что ж…
– Ты забываешь, кто начал эту войну.
– Нет. – Престарелые глаза Шанты внезапно сделались холодными и жестокими, созерцая что-то, чего Рингил не мог видеть. – Мы этого совсем не забыли.
«Итак. Кормчий все-таки добился своего».
«Частично добился». Перед его мысленным взором возникла Арчет – хмурая, несговорчивая. Утраченная.
Как и Драконья Погибель, как и Ракан. На мгновение Рингил ощутил ужасную слабость: он как будто тонул в накопившихся потерях.
– Ты не хочешь объяснить, что все это значит? – слабым голосом спросил он Шанту.
Морской инженер демонстративно посмотрел на людей, которые его несли, и на тех, кто маршировал в ногу с ними. На гвардейцев Трона Вековечного, с мрачными лицами, отставших на несколько шагов.
– Сейчас не время и не место, – деликатно сказал старик. – И дело, в любом случае, еще не обрело достойной формы. Переменчивая ситуация, как я уже говорил. Но будьте уверены, господин Рингил, когда придет время, вы узнаете об этом одним из первых.
«Могу я поинтересоваться, как далеко вы продвинулись? – раздраженно спросил Анашарал».
– Мы в пути. – Рингил кивнул Шанте. – Прошу прощения, мой господин. Кормчий говорит. Дело, требующее моего внимания.
«Вы хоть вышли из Эттеркаля в дипломатический квартал?»
Рингил ускорил шаг, направляясь к авангарду и Клитрену, которому доверил возглавлять марш.
– Нет, еще нет. Но уже скоро.
«Ньянар утверждает, что суматоха в гавани начинает стихать. Он обеспокоен тем, что порядок может быть восстановлен в ближайшее время и мы столкнемся с некоторым организованным противодействием. Если вы не появитесь в ближайшее время, вам, возможно, придется пробиваться к лодкам».
– Этого можно было ожидать.
«Да. Но если бы ты перестал по-дружески болтать с моими шахматными фигурами и задал приличный темп, не исключено, вы бы прибыли раньше».
– В твоих шахматных фигурах больше нет смысла, Кормчий. Забыл? Арчет умерла.
Кормчий помедлил с ответом.
«Да. Я сожалею об этом. Я знаю, что вы были друзьями».
– Хорошо, – сказал он ровным голосом. – Тогда вон из моей головы, оставь меня в покое. Я тебе скажу, когда мы перейдем в Тервиналу, и ты сможешь сказать Ньянару, чтобы он высылал лодки.
Начались края, которые Рингил знал слишком хорошо. От границы с Тервиналой, пролегающей по бульвару Черного Паруса, до рабовладельческого сердца Эттеркаля простирались улицы, где год назад он развернул войну на истощение против Финдрича, Снарл и остальных. Вламывался, зверствовал, допрашивал, сжигал. Сперва это были случайные акты устрашения, но постепенно они сужались до свирепых поисков. «Кто купил мою кузину? Кто ее изнасиловал, заклеймил, сломил ее волю? Кто отдавал приказы, платил наемникам? Чей кошель пополнился? Кто получает прибыль, кто правит, кто управляет этим гребаным дивным новым миром?» И каждый раз, когда он уходил от столбов дыма и пламени, список новых мишеней для его ярости рос, делаясь бесконечным. Он назубок знал названия улиц, трущобных таверн и перестроенных из складов особняков, которые сжег, имена владельцев и благотворителей района, чьи обугленные останки оставил внутри.
Он мог пройти этим путем и во сне.
Они миновали развалины товарного склада Элима Хинрика – судя по виду, его до сих пор не восстановили и даже не очистили от мусора. Кто знает, может быть, под ним до сих пор погребены трупы. Память вспыхнула ярким светом, как фонарь. Дом Хинрика, с его деревянными балками и полами, вспыхнул как осенний кустарник. Внутри внешних стен высотой по пояс теперь не было ничего, кроме груд щебня, из которых тут и там торчали зазубренные обломки обуглившихся балок, и все это влажно и темно блестело под дождем. Гил молча провел свой отряд мимо, на углу свернул в узкий переулок и направил людей чуть точнее на север.