Он обратился к карте в своей голове. Та еще морока, но можно обойти этих ребят, свернув налево, а потом вернуться на прежний маршрут по Расселине Свечника и выйти на бульвар Рассвета, расположенный дальше. Еще четверть мили или около того, не идеальный вариант, но…
Три оборванные фигуры вприпрыжку бежали по улице прочь от горящего посольства, освещаемые пламенем за их спинами. Рингил увидел украденные роскошные наряды, натянутые поверх истощенных, костлявых тел, две сабли и пику. Один из мародеров-каторжников нацепил шляпу с широкими мягкими полями, другой, похоже, носил льняной парик. Они завопили при виде Гила и остальных, в сомнении приостановившихся на перекрестке, и ринулись навстречу новым жертвам, размахивая оружием и ухмыляясь. Они как будто не заметили, сколько людей стояло за спиной Рингила. Возможно, они были пьяны – от свободы и ярости или от чего-то еще.
– Тебе придет конец сегодня, страж? – злорадно спросил тот, что в шляпе, и пустился в пляс по булыжной мостовой. Спереди на его ворованных штанах виднелась кровь. Ухмылка обнажала скудный набор зубов. – Ведь сегодня же?
– Отнюдь, – коротко ответил Рингил.
Он шагнул вперед, резко вскинул свободную левую руку и скрючил два пальца как когти. Каторжник выронил саблю и с криком упал на колени, прижав руки к глазам.
Два его товарища разинули рты.
– Вы меня с кем-то перепутали, – сказал Рингил. – А теперь пошли вон.
Второго предупреждения им не понадобилось. Оба побежали обратно по той же улице, откуда пришли, оставив на мостовой пику, саблю и окровавленный льняной парик, – все это валялось рядом с их корчащимся визжащим приятелем. Рингил сделал боковое рубящее движение когтистой рукой – и крики и борьба каторжника прекратились. Его тело замерло, как будто сломалось.
– Это скальп, – с любопытством сказал Клитрен, поднимая окровавленный светлый парик на конце меча, чтобы получше рассмотреть.
Рингил пригляделся.
– Да, весьма похоже. Нам сюда.
И он повел их во тьму на дальней стороне перекрестка.
Сотню ярдов по кривому переулку под названием Расселина Свечника они прошли гуськом, пробираясь по булыжной мостовой с выбоинами. Те, кому приходилось тащить носилки, изо всех сил старались не споткнуться и не уронить своих подопечных. Махмаль Шанта громко настаивал на том, чтобы пройти этот участок пешком, но Гил его не слушал. Он хотел убраться отсюда как можно быстрей, а Шанта вряд ли справился бы с этой местностью в темноте.
В Расселине было неестественно тепло, сверху почти не проникали ни дождь, ни ветер. Где-то на краю восприятия настойчиво мелькали подсвеченные синим воспоминания о темных ущельях, угрожая вышвырнуть его из здесь-и-сейчас, снова отбросить в кошмар. Он шмыгнул носом и затолкал их куда-то вглубь себя, как поступал с болью от любой другой раны. Наклоненные внутрь, выступающие этажи домов с обеих сторон нависали над переулком, словно предвещая жуткий обвал. Мириады темных окон и крошечных балконов предрекали более прозаичные угрозы в виде засады с использованием арбалета, лука или просто какой-нибудь тяжелой посуды и камней.
По-прежнему никаких признаков Рисгиллен.
Он велел Клитрену отступить и заняться арьергардом, сам выдвинулся на пару шагов вперед и повел отряд с чувствами, распростертыми как сеть, вздрагивающая в ответ на любой проблеск жизни, человеческой или иной. Но если кто-то и следил за ними сверху, он не ощущал никаких признаков чужеродного присутствия. И если кого-то и волновало, что он здесь устроил, что он обрушил на этот город, то этот кто-то держал свои мысли при себе, по крайней мере в эту минуту.
Ближе к концу Расселины, когда впереди забрезжил свет, Рингил наткнулся на пару трупов, обнаженных ниже пояса и с перерезанным горлом. Кто-то чересчур застенчивый явно использовал переулок, чтобы уединиться, но они уже давно испустили дух. Он мельком увидел бледные, как у утопленников, лица, грубые разрезы под подбородком, черные и блестящие. Кажется, один из мертвецов был парнишкой, а второй – женщиной, ровесницей Гила, но в полумраке он не мог сказать наверняка.
Он отвел взгляд.
Несколько мгновений спустя они высыпали на освещенное фонарями пространство бульвара Рассвета, обнаружили там еще больше трупов, горящие и дымящиеся дома, но никаких признаков того, кто нес за это ответственность. Они пропустили вечеринку. Рингил оглядел разрушенную пустынную улицу. Заметил, что отряд наблюдает за ним в выжидательной тишине, и сдержал глубокий вздох облегчения.
– Всё в порядке? – спросил Клитрен, приближаясь сзади.
– Да, а что может быть не в порядке? Давай, бери авангард на себя. Вдоль по улице, никуда не сворачивая. Задавай темп. Мы почти дома.
Он позволил Клитрену вести отряд, сам отступил на пару рядов, размышляя над образами в своей голове. Менит Танд снова присоединился к нему, шагая рядом. Рингил ничего не сказал работорговцу, и тот продолжал идти молча, но его явно волновало что-то, чего он не сказал раньше. В конце концов Гил сдался.
– В чем дело, Танд?
Работорговец откашлялся.
– Да. Я отлично знаю, мой господин, на какие жертвы тебе пришлось пойти. Мне достаточно хорошо известно, каково это – иметь кровные связи с обеими сторонами, разделенными прискорбной пропастью.
Рингил фыркнул.
– Чтобы отыскать мои кровные узы с имперцами, придется закопаться в прошлое на несколько поколений.
– Тем не менее они есть, да к тому же благородные. Я читал про Ашнальскую схизму. Откровенно говоря, это был настоящий фарс и вероломство по отношению к некоторым лучшим семействам Империи. Твоих предков не должны были изгонять.
– Но изгнали.
– Да уж. И это делает твои жертвы, принесенные здесь, еще более… значимыми. Одно дело – связать свою судьбу с Империей, любой знаменитый наемник мог бы сделать то же самое. – Танд помолчал. Он, похоже, сам был вынужден разбираться с собственными чувствами. – Но сделать выбор – это совсем другое. Да к тому же столь эффектным образом. Пойти с огнем и сталью на город, где появился на свет, предать самую важную часть своего происхождения, чтобы выполнить свои обязанности, закрепленные в Имперской хартии. Как я уже сказал, это не будет забыто.
– Я уже был здесь изгнанником, Танд. – В словах ощущалась тяжесть мертвого железа – потеряв Ракана, Арчет и Драконью Погибель, Рингил был не настроен купаться в овациях. – Ты же знаешь, что в прошлом году я попытался спалить всю работорговлю Трелейна?
– Да, до меня дошли слухи.
Рингил изумленно уставился на него.
– Ты узнал об этом до того, как мы отправились на Хиронские острова?
– Да, за некоторое время. Я навел справки.
– И ничего не сказал?
Танд пожал плечами.
– Мне показалось, ты больше не считал это важным.
– Да ладно?
– Ну… скажем так, к тому времени ты как будто ощущал себя достаточно комфортно среди разнообразных проявлений рабства, не испытывая явных побуждений убивать тех, кто пользовался или владел рабами, или каким-то иным образом устраивать хаос. На самом деле, если позабыть о неблагоразумных вещах, коими вы занимались с юным капитаном гвардейцев, ты вел себя безупречно.
«Вел себя безупречно». Гил поморщился.
– Ты и об этом знал, да?
Работорговец снова пожал плечами.
– Полагаю, это было очевидно для любого сведущего человека. Когда я вкладываю средства в некое предприятие, мне нравится разузнать все о людях, которым я их доверяю. Но кстати о птичках – твои постельные наклонности на самом деле не представляли для меня интереса, за исключением ситуации, когда они могли бы повлиять на нечто более важное.
– В самом деле? – В голосе Рингила проскользнула горечь, которую он сейчас не мог ни подавить, ни замаскировать иронией. – «Если мужчина возляжет с другим мужчиной, как с женщиной, то это как если бы он возлег с животным в грязи, это тяжкий грех в свете Откровения». Такие вот птички, значит?
– А, это. – Работорговец скорчил гримасу. – Ну да, Цитадель может разглагольствовать и запрещать, сколько ее неистовой душе угодно, но это касается только черни. Благородное сословие Ихельтета предпочитает, скажем так, учитывать нюансы. Конечно, полезно иметь запрет и связанные с ним наказания, но фактическое разоблачение – слишком ценный политический инструмент, чтобы использовать его… – Он взмахнул рукой с демонстративным легкомыслием. – …на основе столь вульгарного принципа.
– Вульгарный принцип, говоришь? – Рингил покачал головой, подавляя кратковременное желание размозжить утонченное любезное лицо Менита Танда рукоятью меча. – Знаешь, Танд, если бы ты обосновался здесь, а не на краю Империи, я мог бы сжечь твои склады. И отпустить на свободу твой товар.
– Да, но этого не случилось. – Работорговец одарил его вежливой улыбкой. – Если уж на то пошло, я думаю, что даже получил некоторую выгоду от твоих бесчинств среди моих трелейнских конкурентов. Видите ли, господин Рингил, я прежде всего прагматик.
– Да уж.
– А ты, к тому времени, когда караванные слухи достигли моих ушей, уже успел стать для нас весьма ценным приобретением. Ты придал нашей миссии и нашему содружеству форму, какой не смог бы добиться никто другой. Ты нес командование. Люди инстинктивно следовали за тобой, естественным образом воспринимали как главного. В сложившихся обстоятельствах я не видел причин беспокоить госпожу Арчет или других наших спонсоров тем, что я знал, и вызывать свежую рябь на водах, которые мы успокаивали всю зиму.
– Тс-с-с! – Клитрен вскинул сжатый кулак. – Стоять.
Они резко остановились на мостовой, которая начала слегка клониться вниз. По обе стороны улицы вздымались обугленные разрушенные строения, пространство впереди покрывал ковер из осколков стекла и посуды, на брусчатке валялась сорванная вместе с кронштейнами вывеска таверны. В руинах дома справа от них потрескивало пламя, но дождь уже почти погасил пожар. Остальные развалины тлели, источая низко плывущий едкий дым. Повсюду виднелись трупы – беспорядочным образом разбросанные по мостовой, словно тюки с грязным бельем, или лежащие, раскинув конечности и слепо уставившись на дождь, омывающий лицо. По меньшей мере с каждого третьего была сорвана одежда.