Для этого поздновато, дражайший Посылатель-богов-на хуй. Как уже было сказано, я не могу вытащить тебя отсюда.
– Я не об этом прошу. – Он недолго колеблется, обдумывая дальнейшее. То, как можно поступить. – За пределами Хинериона ты дал мне свою теневую стражу. Хладный отряд, как назвала их Стерегущая Книгу…
– Да, мальчик, кузнец и мечник. Я подумал, это очень милая символичная троица. Пробуждает милые воспоминания. Ну и что с ними?
– Они мне хорошо послужили. Не раз спасали мою жизнь.
– Да, такова была идея.
– Они сделали достаточно. Можешь их теперь отпустить?
– Отпустить? – В нарастающем недоверчивом тоне Рингил как будто слышит отголоски прежнего Даковаша – злого, нетерпеливого бога, с которым приходилось иметь дело раньше. – По-твоему, это какая-то гребаная сказка? Нет, я не могу их отпустить – они, мать твою, мертвы. Они призраки. Они следуют за тобой именно потому, что им больше некуда идти. Если хочешь их «отпустить», валяй – дуй вниз по склону холма, и пусть тебя там прикончат. Когда ты умрешь, они тоже исчезнут.
– Понятно. Наверное, было глупо надеяться, что демонический владыка из Темного Двора может сделать для меня что-то полезное.
– Не начинай, мать твою.
– Четвертушка дешевого крина – вот и предел, до которого простираются твои божественные силы, да?
– Я же сказал…
– Ты вообще кто – бог или сраный торговец наркотиками?
– Хватит! – Рука взлетает вверх, и узловатый указательный палец почти тыкает его в лицо. – Ты сам запер себя здесь, я тут ни при чем. Ты сам сделал широкий жест. Сам сказал нам всем идти на хуй. Не начинай сейчас ныть мне о последствиях.
– М-да. Старая добрая ностальгия уже не та, что раньше.
– ПОПРОСИ МЕНЯ О ЧЕМ-НИБУДЬ В РЕАЛЬНОМ МИРЕ, И Я ЭТО СДЕЛАЮ!
Черная молния рассекает воздух вокруг них. Земля дрожит. Глаза под шляпой бога вспыхивают, как огни в жерле Ан-Монала.
Рингил усмехается в ответ.
– Отлично. Тогда я прошу тебя присматривать за Арчет Индаманинармал и Эгаром Драконьей Погибелью, где бы они ни были. Береги их обоих.
Указующая рука падает как отрубленная.
– Что?
– Что слышал. И постарайся не облажаться, как вышло с Джерином Ловкие Пальчики.
Даковаш издает горлом звук, похожий на скрежет рассыпающейся скалы. Он отскакивает от Гила, и вокруг него воздух мерцает проблесками сдерживаемой черной молнии – той же, что и до этого. Его плечи опускаются под потрепанным и залатанным плащом куда сильней, чем это под силу человеческому телу. Рингилу кажется, что он слышит треск костей. Голос бога превращается в скрипучий шепот.
– Думаешь, что сможешь… вот так меня обмануть? Думаешь, ты способен стоять тут, у предела собственной смертной сути, и заключать хитрые сделки с богами?
– Думаю, я это уже сделал, – рассудительно отвечает ему Рингил. – Чего стоит слово божества в наши дни?
Соленый Владыка возвращается, и на мгновение Гилу кажется, что под шляпой извивается что-то нечеловеческое, стремится вырваться на волю. Потом оно исчезает, и лишь ярко горящие глаза свидетельствуют о том, что перед ним не человек, а нечто иное.
Даковаш обходит его по кругу, вплотную. Наклоняется к плечу.
– Я самый неистово-капризный из Небожителей. – Его голос – змеиное шипение. – С чего ты взял, что я выполняю свои обещания?
– Ты крикнул достаточно громко, чтобы все услышали.
– А кто еще, по-твоему, меня услышал? – Соленый Владыка опять крадется вокруг него, указывает на потускневшую землю и небеса, на застывшее мгновение, внутри которого они находятся. – Какая сила способна принудить меня сдержать слово?
Рингил пожимает плечами.
– Может, Стерегущие Книгу? В конечном итоге это не имеет значения. Мы оба слышали. Мы оба знаем.
– Ты скоро будешь мертв. А я, как известно, умею хранить секреты.
– От себя самого?
– О, ты удивился бы, узнав, что способен забыть бог.
– Но того старого друга, которого я тебе напоминаю, не забыл. Ведь так?
Долгая пауза.
– Я не говорил, что он был другом.
На это Рингилу нечего сказать. Бог продолжает кружить возле него, как волк вокруг добычи, загнанной на дерево.
– Ты напрасно тратишь время, прося об одолжении для Драконьей Погибели. – Под сенью шляпы мелькает жестокая улыбка. – Он мертв. Разъеден до костей драконьим ядом в Кириатских Пустошах.
Это как удар пикой в грудину, пусть Рингил и предчувствовал правду. Он напрягается всем телом, но известие заставляет его пошатнуться. Он тянется к криновому пламени в голове и животе, черпает силу.
«Рано или поздно, Гил, это случается со всеми. Драконья Погибель просто опередил тебя. Как с тем ударом, которым он прикончил дракона в Демлашаране. Просто успел раньше, вот и все дела».
Он смотрит Соленому Владыке прямо в горящие глаза. Нацепляет убийственную улыбку.
– Эй, Даковаш… и ты тоже иди на хуй.
– Ой, прости. Я тебя расстроил? Наверное, ты забыл, что я не твоя гребаная фея-крестная. Я бог-демон, владыка Темного Двора.
Друг Воронов в руке Гила нетерпеливо вздрагивает. Он смотрит на мерцающий клинок и продолжает улыбаться.
– По-твоему, я расстроен, демон-бог. Ты ошибаешься. Ты только что все очень упростил для меня. И ты все еще должен мне половину услуги, так что уебывай и займись делом.
Бог колеблется. Рингил не уверен, но глаза под полями шляпы как будто горят чуть менее ярко.
– Проваливай, – рявкает он. – Почему бы тебе не вернуться туда, где безопасно? Тут мы закончили.
– О, да пожалуйста. Не стоит благодарностей. Нет, правда.
Гил дергает подбородком в его сторону.
– Ага. Спасибо. Рад был пообщаться.
Даковаш не шевелится. Свет под шляпой гаснет. И внезапно на краткий миг Рингила посещает видение, дарованное икинри’ска. Кажется, что небо раскалывается, чтобы пролиться чистым светом, – и он видит бога застывшим на месте, как будто сожженное молнией дерево посреди вересковой пустоши, старое, ветхое и пустое: одна лишь кора и ни намека на жизнь.
Глаза Даковаша потускнели, но по обветренной щеке пробегает одинокий яркий проблеск.
– Рингил…
Гил качает головой.
– Да нормально все… Спасибо за крин. Очень пригодится.
Он закидывает Друга Воронов на плечо и уходит прочь от бога, спускается по склону к поджидающей двендской орде.
– В конце концов, – бросает напоследок, – есть судьбы и похуже, чем оказаться запертым в месте, где выбор действий ограничен теми альтернативами, которые заставляют душу гореть ярче всего.
Разве нет?
Если у бога и есть ответ, Гил его не слышит.
Двенды бросаются навстречу Рингилу. Шеренги поднимаются, и под ногами у них хрустит камень. Тут и там в тусклом свете блестит изгиб забрала или острие клинка. Рингил кивает самому себе.
– А известно ли вам, – сообщает он тоном светской беседы, – что именно позволяет мне считать, что вы не демоны и не боги?
Ответом ему становятся жгучая ненависть и напряженный пронзительный вопль, с которым двендский командир бросается в атаку. Рингил не сходит с места, принимает удар олдрейнского клинка и уводит его в сторону кириатской сталью. Мечи сцепляются и враги оказываются лицом к лицу – двенда и человек одинаково скалят зубы от усилий и ярости. Рингил шипит над скрещенной сталью:
– Вы грозите пытками детям, превращая это в свое оружие, вы призываете пламя и погибель на безоружные толпы…
Командир двенд рычит и усиливает натиск, пытаясь вырваться из клинча. Рингил удерживает позицию. Это совсем легко и почти не требует усилий. В голове у него все вопит и ликует от крина. Его голос перекрывает рычание олдрейна.
– …и вы оставляете позади себя тысячи жертв, обреченных на вечные рыдания. В этой хрени нет ничего демонического, совсем ничего. Для такого демоны не нужны.
Клинки то опускаются набок, то поднимаются вновь. Рингил наклоняется к двенде и переходит на шепот:
– Ваши поступки – это поступки людей. Заблудших обезьян, бормочущих в тумане. Вот кто вы такие и кем всегда были…
– Нет! Это не так! Мы…
– …а я таких людей, как вы, убивал всю свою гребаную жизнь.
Лицом к лицу с противником, в дюймах от расстояния, позволяющего пронзить плоть, Гил умудряется чмокнуть двенду. Тот рычит и опять пытается обернуть клинч в свою пользу.
Рингил ему это позволяет, внушая мысль о победе.
Клинки с трепетом и скрежетом скользят. Два бойца разворачиваются вокруг точки сцепления, и двенда кидается вперед с пронзительным торжествующим криком. Гил делает резкий и быстрый шаг ему навстречу, бьет локтем в лицо, обхватывает ногой лодыжки, толкает. Двенда теряет равновесие. Друг Воронов с визгом и скрежетом размыкается с другим клинком, взмывает и опускается вновь.
Отрубает олдрейнскому командиру голову.
Кровь бьет фонтаном, голова повисает на лоскуте кожи. Тело на несколько секунд замирает, прежде чем рухнуть в траву, словно в нем растаяли все кости. Рингил запрокидывает голову, кровь капает ему на лицо как дождь. Он воет, контрапунктом к плачу ветра, оплакивая все, чего никогда не имел и теперь уже не получит. Сквозь кровавую завесу в поле зрения обращает взгляд на ряды стоящих впереди двенд.
– Вы люди – вы не более чем люди, – кричит он им. – Вы такие же, как я.
А теперь пришло время умирать.
Он мчится вниз по склону, охваченный свирепой радостью, навстречу клинкам и ненависти, которые его ждут.
Глава шестьдесят седьмая
Так называемая Имперская дорога на юг от Ишлин-ичана представляла собой ничем не примечательную полосу серого цвета, пересекавшую степь, немногим шире заурядной тропы погонщиков скота. С этого конца она змеей приближалась к южным воротам города через примятую траву и обрывалась на участке каменистой земли. У ворот едва хватало места для разворота повозки, не говоря уже о том, чтобы вместить двести одиннадцать скаранакских всадников. Поэтому сделали, как предложил Марнак: две избранные дюжины выстроились почетным караулом вдоль обочин дороги вместе с морпехами и гвардейцами, а Арчет в это время прощалась. Остальным пришлось собраться на некотором расстоянии в траве или отправиться с лошадьми к водопою, пока не пришло время уезжать.