– Ага, призраки. Призраки меня нихуя не беспокоят. Они уже мертвы. Увидите какого-нибудь, помашите ему и улыбнитесь. Остальное – убить. А теперь захлопни пасть и следи за местностью.
По правде говоря, он не мог их винить. Он и сам ощущал холодную, покинутую тяжесть города, давящую, словно что-то осязаемое, между лопатками и затылком. Если Ан-Кирилнар казался – и в некотором роде, как он полагал, был – населенным привидениями, то по сравнению с этим местом он выглядел весьма гостеприимным. Здесь царило запустение, которое вытесняло все, что могла предложить кириатская крепость. Даже безжизненная пустошь, которую они только что пересекли, не казалась такой мертвенной и заброшенной. Ветер или не ветер, но он все больше жалел, что уговорил Арчет не разбивать лагерь на вершине холма.
Посреди одного из широких бульваров они наткнулись на обломок размером с какой-нибудь амбар в Орнли. На одной стороне была высечена надпись – буквами размером почти в человеческий рост и похожими на наомский алфавит, но Драконья Погибель не смог понять ее смысл. Он с любопытством провел пальцами по каменной стене. Она оказалась слегка теплой на ощупь.
Он свистнул, обращая на себя внимание, и подозвал ближайшего капера.
– Ты. Узнаешь это?
Мужчина покачал головой.
– Не умею читать, командир. Спроси лучше Тиднира, он грамотный. В школу ходил и все такое, пока его старик не погиб в кораблекрушении у мыса.
– Тиднир. Который из них…
Капер любезно кивнул, повернулся и указал на кого-то в дальнем конце почти рассеявшегося отряда.
– Эй, Тид, – рявкнул он. – Иди сюда. Драконья Погибель хочет прочитать эту хрень.
Другой капер, моложе, но с проницательным и умным взглядом, осторожно приблизился к передней части их группы. Встал рядом с Эгаром и пригляделся к ряду высоченных символов, высеченных на каменной стене. Его губы беззвучно шевелились.
– Ну?
– Это мирликский, командир. Язык предков.
– И что тут написано?
– Не знаю. – Тиднир почесал в затылке. – Это… мне кажется, это молитва или…
Что-то его схватило.
Это случилось в мгновение ока. Только что молодой капер стоял рядом и разговаривал, а через секунду он исчез, и лицо Эгара окрасилось внезапными брызгами горячей крови. Драконья Погибель едва успел заметить нечто бледное и клыкастое, повалившее Тиднира на мостовую, и услышал звук, с которого начинались сражения десять лет назад…
– Ящеры! Это ящеры! – заорали позади.
Настоящее провалилось под ним как прогнивший пол, и Эгар рухнул в кошмарную мутную взвесь прошлого, которое считал давным-давно похороненным.
Цельнометаллическое копье-посох, которое сделал для него Стратег, было привязано к ранцу на спине, с защитными чехлами из кириатской мягкой ткани на обоих клинках… «Нет времени, мать твою, нет времени, Эг. Забудь». Он сбросил оружие вместе с ранцем в один миг, двинув плечами. Но обрывок цепи болтался у него на шее – что-то вроде ироничного напоминания о ранге, которое он оставил при себе и носил вот так все это время, руководствуясь слабым, необъяснимым побуждением, и теперь…
Рвануть ее в сторону одной рукой, ударить как хлыстом, ощутить тяжесть и резкую боль от железных звеньев, впившихся в напряженный кулак. Конец цепи с прикрепленным болтом вспорол Эгару шею, но он этого почти не почувствовал. Чешуйчатый пеон, убивший Тиднира, рванулся к нему. Тварь с окровавленной мордой была размером всего лишь с какого-нибудь задохлика, но вся состояла из клыков, из когтей и рыка – и Эгар, утопая в замедленном времени, как в грязи, как в ночном кошмаре, завопил и размахнулся цепью в полную силу.
– Драконья Погибель!
Ящер прыгнул, концы цепи с болтами ударили его сбоку в череп и отшвырнули. Тварь задергалась, зашипела, и Эгар, использовав замах назад, ударил ее снова – «…ублюдок не должен встать…» – потом шагнул вперед и с очередным воплем высоко поднял цепь. Опять по черепу, со свирепой мощью, порожденной омерзением. Брызнула кровь пеона – в вечерних сумерках темная, почти человеческого оттенка. Тварь билась в конвульсиях, пытаясь откатиться. Драконья Погибель придавил ее сапогом и снова ударил цепью. Он теперь кричал, без слов подтверждая свою свирепость, приближаясь к ярости берсеркера. Еще два удара – и пеон прекратил трепыхаться. Его тело еще подрагивало, но маджак знал по горькому опыту, что это конец.
Повернуться, проверить людей.
Нападавшие, казалось, появились из-под земли или упали с неба. Они атаковали со всех сторон, и отряд инстинктивно встал в круг – гвардейцы Трона Вековечного плечом к плечу с маджаками, морпехами, каперами и наемниками Менита Танда. Большинство сумели сбросить груз, у некоторых под рукой оказались щиты, но двое оказались за пределами защитного строя и пали под ударами врага. Один был еще жив – рукоять его топора упиралась в щелкающие челюсти ящера, который прижал его к земле…
Эгар с воплем шагнул вперед, ударил цепью, как будто что-то зачерпывая, и та обхватила башку рептилии-пеона вместе с челюстью, зацепившись концом с болтом, и завернулась. Драконья Погибель взревел и резко дернул, сорвал ящера с человека, словно пеон был буйволенком, а он сам – пастухом. Тварь упала на спину, щелкая пастью, рыча и дергаясь, попыталась встать – «…продолжай тащить его назад, Драконья Погибель, не расслабляйся…» – и он левой рукой вытащил нож, держа его лезвием вниз.
В клубке конечностей, дрыгающихся от ярости, промелькнул глаз. Эгар согнул правую руку, словно для апперкота, и подтащил брыкающегося на цепи ящера к себе вплотную, с силой ударил в глазницу. Существо забилось в судорогах; он выдернул нож, и кровь густо хлынула из дыры на месте глаза. Эгар выпрямился над умирающей рептилией и сорвал цепь с ее искалеченных челюстей.
Мужчина, которого он спас – один из наемников Танда, – поднялся на трясущихся ногах, кивнул в знак благодарности. Эгар оскалил зубы, кивнул в ответ, издал горловой звук, который едва ли был человеческим, и отвернулся.
– Драконья Погибель!
Он теперь ревел, охваченный убийственной яростью, с окровавленным ножом в одной руке и цепью в другой, шагая в гуще схватки, нанося удары, сбивая с ног рептилий-пеонов, словно воплощая в жизнь собственную легенду, стаскивая их с павших товарищей, отбрасывая прочь. Это было почти легко, как будто он для такого и появился на свет, – это ощущалось как освобождение.
– Драконья Погибель! Драконья Погибель!
И с другой стороны широкого бульвара, словно в ответ ему, раздался другой крик:
– Индаманинармал! Индаманинармал! Дом моего отца!
Он повернулся на зов, свирепо ухмыляясь.
Обнаружил Арчет на другой стороне улицы: ее вот-вот должны были прикончить.
Она думала, это был огненный дух – что-то мелькнуло на краю поля зрения, где-то среди груд щебня справа. Полукровка медленно пересекла пустынное пространство бульвара, глядя вверх, осматривая беспорядочные искореженные руины зданий в поисках еще одного проблеска. Но чтó же дух-проводник искал там, в развалинах…
Смутное беспокойство шевельнулось в груди.
И первая рептилия-пеон прыгнула на нее.
Сиганула, клыкастая и рычащая, из какого-то темного места в рухнувшей каменной кладке выше уровня головы, словно вернулось вновь вопящее военное прошлое.
Повалила Арчет на мостовую.
Полукровка ударилась о камни и в отчаянии поползла назад. Ранец за что-то зацепился, и ящер навис над нею, разинув пасть. Проснулись боевые рефлексы времен войны, словно искры пробежали по нервам, словно они сами по себе возжелали выжить, и ее тело – это было за миллион миль до осознанных мыслей – подчинилось приказу. Она пнула ящера сапогом в морду. Правой рукой вцепилась в Убийцу Призраков, который висел перевернутым на груди. Рептилия-пеон встряхнулась и с рычанием атаковала опять. Арчет перекатилась, присела на корточки, подняв левую руку и инстинктивно защищая ею горло и лицо. Выхватила нож из чехла. Ящер ударил и сбил ее с ног; она выставила руку, защищаясь, увела щелкающие слюнявые челюсти вверх и в сторону, прочь от лица, на время, которое требовалось для следующего маневра. Рептилия-пеон схватил ее за запястье когтистой передней лапой, то ли собираясь прокусить руку до кости, то ли вывернуть и убрать прочь, чтобы схватить за лицо. Но теперь в другой руке у нее был Убийца Призраков, и в горле зародился крик под стать рычанию ящера.
– А ну, лежать, ублюдок! – завопила она и вонзила в него нож.
Кириатскую сталь.
Под нижнюю челюсть и вверх – Убийца Призраков разорвал горло ящера без труда, словно вскрыл запечатанное письмо. Кровь пеона хлынула Арчет на кисть и предплечье, брызнула из-за щелкающих клыков, и тварь, повалившись на бок, в предсмертных корчах подняла с древней мостовой облако пыли и мелкого мусора. Арчет встала, пошатываясь и кашляя, окинула взглядом окрестности и увидела, что их отряд окружают со всех сторон: еще больше крадущихся фигур надвигались со стороны развалин, из которых выскочил напавший на нее ящер.
– Ящеры! Это ящеры! – чрезмерно громко вопил кто-то.
Проблеск Ленты был у нее в левой руке – она не помнила, как вынула его из ножен – и, стряхнув ранец с плеч, подняла оба клинка и вздернула подбородок, бросая вызов фигурам, которые притаились над нею.
– Ну, давайте!
Две поджарые бронированные твари с шипами и гребнями, почти вдвое превосходящие размерами пеона, которого она только что убила, проскакали по руинам, как спускающиеся по уступам пантеры на охоте. Она с трудом перевела дух, втянув воздух сквозь зубы. Каста воинов. Чешуйки на темно-серых, словно испачканных сажей, шкурах могли двигаться, подстраиваясь под оттенок окружающей среды, – она забыла, что твари на такое способны. В Демлашаране они были желтыми, как песчаник, в Джерджисе – зелеными, как сосновые иголки. Встав на задние лапы, они возвышались на целый фут или больше над ее головой, у них были цепкие хвосты в три ярда длиной, которые частенько увенчивались острыми шипами – и ящеры весьма умело ими орудовали, – и еще они были умными в той же степени, в какой пеоны – тупыми. Чешуйчатые из касты воинов иногда подбирали на поле боя брошенное людьми оружие и сражались им или же использовали длинные шипастые посохи из кости, которые, похоже, вырастали из той же перепончатой материи, откуда вылуплялись сами ящеры. Но в основном они предпочитали собственные сильно бронированные передние конечности с когтями и острыми как бритва локтевыми шпорами. В бою она видела, как одна из этих конечностей приняла удар двуручного имперского боевого топора и не сломалась. Видела, как ящерица нырнула