Это почти их не замедлило.
Выскочила Хохотушка – в левую руку, заменяя Проблеск Ленты, а Падающий Ангел, все еще в сапоге, мягко прижимался к икре, успокаивая, но это означало, что у нее остался только один безопасный бросок.
«И поэтому, Арчиди, ты должна все сделать правильно…»
Пеон справа был немного впереди, когда прыгнул. Она метнулась в сторону, поставила его тело между собой и другим ящером, увидела мельком бледное незащищенное горло, бросила Безжалостного из-под руки. Твою мать! Все испортила – нож попал в цель, но не с полной силой, вонзился в плоть на дюйм, качнулся и выпал из раны. Времени нет, нет у нее времени, ящер уже оправился от неудачного прыжка и снова нацелился на добычу, нацелился на нее! Падающий Ангел выскочил из сапога в правую руку, Хохотушкой в левой: рубануть, отвлекая внимание, а потом броситься всем весом на рептилию и бить, что было сил бить в горло. Посмотрим, какой урон можно нанести на таком расстоянии, да? Ящер завопил и снова кинулся на нее. Арчет почувствовала, как когти проникают сквозь кожаную одежду и оставляют борозды в ее собственной плоти. Она закричала – и, словно крик освободил ее голос, продолжила вопить, перекрикивая ящеров:
– Индаманинармал! Дом моего отца!
И одновременно продолжала рубить, колоть, расширять эти раны в горле, искать где-то там внутри артерию…
Ящер упал на нее. Второй пеон прыгнул на товарища, вскарабкался на него и попытался откусить Арчет лицо. Она тяжело отпрянула, ударив единственный раз, плохо прицелившись Хохотушкой – рассекла кожу на нижней стороне ящериной челюсти. Но ее придавило трупом первого противника. Тот, что пытался ее укусить, скользнул дальше, завертел башкой, пытаясь подобраться ближе. Если она не…
Вот оно – глаз!
– Дом моего отца! – Это вышло похоже на всхлип, когда Арчет вонзила Хохотушку глубоко в подставленную глазницу. Нож вонзился по рукоять, ящер завизжал почти как человеческий младенец и попятился, вырвав Хохотушку из ее хватки. Повинуясь импульсу, который не было времени подвергать сомнению, Арчет вскинула пустую руку вверх и наружу – и Безжалостный каким-то образом отыскался на усыпанной обломками мостовой, лег в инстинктивно изогнутую ладонь обратным хватом. Она…
Что-то оторвало от нее оставшегося пеона. Арчет успела мельком разглядеть что-то вроде цепи, рассекшей сумерки: она обернулась вокруг морды и челюстей, раздался улюлюкающий радостный крик – и ящер исчез, как будто его сдуло ветром. Она вывернулась из-под живота первого противника, внезапно освободившись от давящей тяжести, увидела, как Драконья Погибель, придавив раненого пеона сапогом, бьет его цепью по черепу.
А за ним… твою ж мать!
Ящер-воин срезал путь, чтобы разобраться с двумя дерущимися пеонами. Он накинулся на них, разорвал клинч и вырвал раненому глотку. Теперь он скорчился над подрагивающими останками, роняя капли крови с клыков, и пронзительно вопил выжившему, который как раз поднимался.
– Эг! Берегись, сзади!
Ящер-воин вскинул длинную башку, переливчатые глаза уставились на Арчет. Она как будто увидела, какое он принял решение, услышала его мысли. Он собирался атаковать ее – прямо, мать твою, сейчас, – чтобы прикончить это нелепое, мягкое, двуногое существо, с которым его пеоны почему-то не справились…
Собственное решение Арчет было принято за нее так же быстро. Она так и не поняла, была ли в том ее заслуга, или все дело в ножах, или в непостижимой комбинации того и другого.
Ее руки поднялись одновременно, с Безжалостным и Падающим Ангелом под углом для броска. «Какого хуя ты творишь, Арчиди?» Казалось, что каждая рука заняла свое место без всякой воли с ее стороны. Ящер-воин сделал один исполненный достоинства шаг вперед, и она метнула – тяжело, с неимоверным усилием, превозмогая напряжение мышц живота, ведь она все еще лежала на спине, и бросок вышел невозможно точный, мимо защитного частокола из шипов и костяных гребней, и оба переливчатых глаза внезапно исчезли, потухли как угли, а на их месте выросли тупые истертые рукоятки ножей.
Ящер рухнул длинной мордой в пыль.
Арчет вскочила на ноги, словно эхо того движения, которым бросила ножи. Эгар все еще отворачивался от мертвого пеона, из его сжатого правого кулака свешивалась цепь в крови и кусочках мозга – он был готов встретиться лицом к лицу с последним пеоном, но она была ближе. Не имея ни малейшего представления о том, что делает, Арчет шагнула вперед на полусогнутых ногах, раскинув руки и растопырив пальцы, словно когти, оскалив зубы и как будто ослепнув: «Какого хрена ты творишь, Арчиди, ты даже не вооружена…»
С расстояния менее чем три ярда она заорала в морду последнему ящеру.
Пеон отскочил, превратившись в клубок конечностей, поджал хвост и сиганул прочь. Снова взобрался на руины здания, перепрыгивая с выступа на выступ, а потом исчез в какой-то дыре посреди обломков.
Она тяжело перевела дух. Выпрямилась и шмыгнула носом.
Бульвар позади затих, и Арчет знала не оборачиваясь – какой-то старый боевой инстинкт развернулся внутри нее, словно смятая и покрытая пятнами походная карта, – что стычка закончилась.
Подошел Эгар, тяжело дыша. Уставился вслед пеону.
– Это что вообще было?
Она дернула подбородком.
– Они пришли оттуда, как и все остальные. Наверное, там гнездо.
– Да, Арчиди… но я не про ящеров спрашивал. Про тебя. – Он выровнял дыхание. – То, что ты сейчас сделала – боевой клич, никакого гребаного ножа. Что это было?
– А-а. – Она пожала плечами, внезапно почувствовав странное смущение. – Знаешь, у меня на уме много всего. Надо было как-то выпустить пар.
– А-а… ну да. Ну, в следующий раз попытайся не выпускать клинок из руки, хорошо? Я хочу сказать, сделай личное одолжение тому, кто поклялся быть твоим телохранителем…
Она закашлялась от смеха и поморщилась, когда острая боль пронзила ребра. Внезапно вспомнила о ранах от когтей, которые получила в схватке с пеонами. Подняла руку с той стороны, приложила ладонь к больному месту – и ладонь оказалась сильно окровавленной.
– Ублюдок меня зацепил, – сказала Арчет с легким удивлением.
– Дай я посмотрю. – Драконья Погибель подошел, всмотрелся, пару раз ткнул пальцем – достаточно, чтобы заставить ее вздрогнуть и выругаться. – Жить будешь. Пара неприятных царапин, и все – похоже, куртка впитала весь яд. Зашью тебя, как только разберемся с этим долбаным бардаком, лады?
– Лады, – рассеянно повторила она, глядя на ящеров, которых убила.
И прислушиваясь к тихому зову своих ножей.
Глава тридцать вторая
Они вытащили Анашарала через передний люк, сильно кряхтя и ругаясь, но не встретив особых трудностей, а затем по приказу Ракана унесли лебедку с тросом, Кормчего же подтащили туда, где стоял в ожидании Рингил. Никто не хотел прикасаться к железному панцирю или приближаться на расстояние вытянутой руки к «крабьим» ногам, прижатым к нижней части, так что во всей операции присутствовала неловкая деликатность, которая потребовала больше времени, чем это было бы необходимо для любого другого груза. Рингил по этому поводу ничего не сказал. Он терпеливо дождался, чтобы Кормчего положили у его ног вверх тормашками и убрали веревки. Взмахом руки велел им уйти и подметил, что все – включая Ракана – отошли недалеко, в молчаливом восхищении наблюдая за тем, что должно было произойти дальше между темным магом и заключенным в железо демоном у его ног.
– Ну привет, Анашарал.
– И тебе доброго дня, Эскиат. – Если Кормчий и чувствовал себя в невыгодном положении, он никак это не показывал. – Нынче утром, вижу, ты не нацепил свою хваленую кириатскую сталь.
– Сейчас она мне не нужна. – Рингил демонстративно подошел к открытой части фальшборта и заглянул за край. – Ты знаешь, как глубок океан в этом месте?
– «Кормчий» – неудачная попытка перевести нужное слово с высокого кирского. Я не навигатор какого-нибудь корабля. Нет, я не знаю, какая тут глубина.
– Я тоже, – дружелюбно признался Гил. – Но мне сказали, по меньшей мере миля. Где-то больше.
– Как интересно.
Он вернулся к Кормчему и, упершись сапогом в край перевернутого тяжелого панциря, железным изгибом касающегося палубы, пару раз качнул его туда-сюда. Его голос стал жестче.
– Хочешь проверить? Ощутить на себе?
– Ты думаешь, что угрожаешь мне, Эскиат? – Покровительственный тон Кормчего, сквозь который просачивались истерические нотки, говорил о том, что ему весело.
Рингил пожал плечами.
– Даже не знаю. Ныряльщики за жемчугом из Ханлиага как-то раз поведали мне, что чем глубже погружаешься в океан, тем сильней он давит на тебя. От этого больно ушам. Возможно, на глубине мили тебе тоже будет больно. Может, вода вскроет тебя как орех. Выплеснет наружу ту сущность, которая заперта внутри всего этого металла.
Пауза затянулась.
– Когда моих собратьев призвали из Пустоты, – холодно проговорил Кормчий, – была причина, по которой кириаты заключили нас в железо. Не думаю, что я тебе понравлюсь, если выйду за пределы этого сдерживающего сосуда.
– Ты мне и в нем не очень-то нравишься. А обратный путь на поверхность будет долгим, так что… Пожалуй, я рискну. – Рингил достал шило. – У меня есть к тебе несколько вопросов, Кормчий. Ты ответишь на них со всей возможной любезностью, или тебе придется очень внимательно осмотреть морское дно. И просто чтобы не сомневаться в нашем уговоре…
Он опустился на колени, одной рукой взялся за край железного панциря, удерживая его в одном положении. Другой начал выцарапывать на металле один из самых мощных глифов Принуждения.
– Что ты заду… – Анашарал прервался посреди фразы, Гил такое слышал впервые. Прозвучало почти по-человечески, и он понадеялся, что это можно считать проявлением слабости. Он закончил первый глиф – это оказалось нелегко, даже шило из кириатской стали оставляло на панцире лишь едва заметные царапины – и приступил ко второму.
Металл под его рукой начал нагреваться.