Было сказано еще много, очень много в том же духе, существо продолжало его убаюкивать до тех пор, пока на смену дню не пришли сумерки и из-за утеса и изгиба реки не показались огни Имперского Города.
Если ему и снился сон той ночью в казарме, он его не помнил, когда проснулся утром.
«Видишь, – сказал ему Анашарал, пока он одевался для сбора. Хотя железный демон уже исчез в недрах дворца и он не надеялся снова увидеть его в ближайшее время, существо говорило с ним через весь город так же спокойно, как если бы они делили одну каюту. – Как я тебе и обещал. Людям, отмеченным судьбой, легче дышится, когда они принимают свою участь. Просто наблюдай и жди – машины Провидения доставят тебя туда, где ты должен быть».
– Ну да, и погляди, в какой жопе мы очутились.
Он пропускает стежок, втыкает иглу в кончик пальца. Тихо ругается. Выдавливает кровь, размазывая ее по подушечке большого пальца, и сосет ранку.
«Твой гнев неуместен и преждевременен. Мы же победили, не так ли? Несмотря на все твои страхи и болезненное неверие в мои советы».
– Ты же не знал, что все так обернется!
«Может, не знал. Может, я просчитался, когда рекомендовал тебе сопровождать господина Рингила в поисках места упокоения черного мага. Но судьбу нелегко сбить с пути – и вот мы снова на него вернулись».
– Я должен быть рядом с ней, – бормочет он.
«Если бы ты оказался с ней, то сейчас, по всей вероятности, был бы мертв. Вместо этого мы оба направляемся прямо к госпоже кир-Арчет, чтобы доставить ее в безопасное место, вернуть домой».
Он откладывает в сторону куртку с наполовину пришитым рукавом, выпрямляется и выгибает спину, чтобы размять ее. Долго стоит под туго натянутыми парусами, потом подходит к фальшборту и рассеянно глядит на пляшущие на воде солнечные блики. По какой-то причине это наполняет его лишь одним чувством – ужасом. То, что говорит Кормчий, должно иметь смысл: каперские силы разбиты, их предводитель повержен. Спасение госпожи Арчет уже близко, господин Рингил показал себя военачальником, достойным того, чтобы следовать за ним, люди полны мрачной уверенности в том, что, каким бы ни был план, они сумеют его осуществить. И если он должен умереть, забрав последнюю из Черного народа из сердца неверного Трелейна, то о какой лучшей смерти может мечтать имперский солдат?
Да, все это должно иметь смысл.
Так почему же вернулись кошмары?
Почему ему снится, снова и снова, что он смотрит на болотную равнину, усеянную пнями, к которым намертво приделаны человеческие головы, тысячи голов, отсеченных у шеи, но все еще живых, стонущих от мук и скорби?
Почему он просыпается, схватившись обеими руками за горло, осознавая с нарастающим удушливым ужасом в те мгновения, когда угасает сон, что и он сам тоже всего лишь еще одна из тех отрубленных, брошенных, но все еще живых душ?
Какого хрена все это значит?
Глава тридцать восьмая
Позднее послеполуденное солнце заливало не прикрытые балдахинами палубы «Обагренной пустоши Мэйн», и от фальшборта, мачт и такелажа ложились резкие, длинные тени. Свет бил Клитрену прямо в лицо, придавая его чертам изможденный, измученный вид – «Ага, тебе он тоже вряд ли льстит…» – и демонстрировал каждую царапину и изъян в столешнице между ними. Рингил приподнял бутылку вина, которую принес, и в лучах солнца ее содержимое окрасилось в цвет крови.
– Выпьешь? – спросил он наемника. – Погреба Орнли – не то, чем можно хвастаться, но это лучшее, что у них нашлось.
– Они так сказали.
– Они взяли мои деньги. – Рингил откинулся на спинку стула, немного покатал бутылку на ладони. – Знаю, с учетом того, что ты увидел по прибытии, поверить в такое непросто, однако мы никогда не вторгались в Орнли. Я эту бутылку не крал. В том, что касается моих пороков, я предпочитаю за все платить.
– Очень благородно с твоей стороны. – Клитрен положил руки на грубую деревянную поверхность. В этом движении безошибочно угадывались отголоски его позы во время допроса за пыточным столом три недели назад. – Дом Эскиат гордился бы тобой. Конечно, если бы ты не испачкался в грязи, вопреки собственному трактирному этикету, убив кучу работорговцев из Трелейна.
Рингил вытащил нож, срезал воск с горлышка бутылки и вытащил промасленную тряпичную пробку.
– Поддерживаешь Либерализацию? – мягко спросил он.
– Я солдат, а не крючкотвор. Но, судя по тому, что я видел, рабы будут всегда. Кто-то в силу своей природы должен быть свободным, кто-то – нет. – Он пожал плечами. – Есть смысл в том, чтобы принимать законы, которые это регулируют. Почему мы должны отличаться от Империи?
– Тогда у всех должно быть по шесть жен. – Гил поставил на стол два толстых стеклянных кубка, которые принес с «Гибели дракона». Налил, и тот же кровавый свет, которым раньше светилась изнутри бутылка, теперь наполнил каждую чашу. – Что скажешь?
Клитрен фыркнул.
– Большинство известных мне мужчин и с одной-то женщиной справиться не могут, что уж говорить про шесть. Зачем утруждаться? Вокруг каждой таверны полным-полно дешевых кисок, если кому надо.
– Полагаю, у тебя большой опыт.
– Побольше, чем у тебя, педик. – Наемник схватил ближайший кубок и осушил его одним глотком. Поставил на стол и причмокнул губами. – Да, это неплохо. Валяй налей еще.
– Вообще-то я собирался предложить тост.
– Ну конечно, предлагай. – Клитрен постучал ногтем по стеклу. – Валяй, еще.
Рингил взял бутылку и налил, исподтишка наблюдая за собеседником. По словам Сенгера Хальда, последние две недели Клитрен довольно много пил. Пьяным он играл в кости против самого себя в своей каюте, бормоча и восклицая, когда бросал кости и неуклюже их подбирал. Он бродил по палубам во время поздних вахт, подозрительно поглядывая на ночное небо, словно оно могло внезапно обрушиться на него. Почти каждую ночь он просыпался от собственного крика.
Проблема была в том, что Гил не знал Клитрена достаточно хорошо, чтобы сказать, было это необычным поведением или нет.
«Но ты ведь знаешь, как сильно налег на кринзанц, когда в первый раз вернулся из Серых Краев, правда, Гил?»
На самом деле он с трудом вспомнил, как это ощущалось. Ужас, вызванный Серыми Краями, померк по сравнению с тем, что ему пришлось испытать потом. И так много всего произошло за последние два года, что казалось, будто это была жизнь совсем другого человека.
«Да, но ты все еще помнишь, как отчаянно пытался заглушить леденящее душу понимание того, что находится за стенами твоего собственного мирка. Как цеплялся за грязные маленькие определенности. Так почему же этот бедняга должен быть другим? С чего ему быть круче, чем ты был тогда?»
«С того, что он долбаный двендский паладин».
«Или нет».
Взапутанной паутине неопределенностей, с которой ему пришлось плыть, Клитрен Хинерионский был последней причиной для беспокойства. Если разобраться с Клитреном до темноты, он заснет в своей каюте, где еще слегка ощущается дыхание Серых Краев, словно ребенок, одурманенный фландрейном.
Боевое спокойствие.
Рингил теперь пропитался им настолько глубоко, что иногда казалось, будто оно превосходит любые другие аспекты его сути, будто он нес это в себе с младенчества. Он привык идти навстречу неизвестности, привык проживать день на чистой браваде и боевом запале, и именно так он и собирался вести себя в Трелейне. У него имелся своего рода план, рожденный в перерывах на отдых, на которых настаивал Хьил, между походами в расщелины и ущелья икинри’ска. Он думал, все получится – в значительной степени. Силы, противостоящие Рингилу, либо не знали о его приближении, либо, если колдовство двенд каким-то образом их предупредило, должны были встретить его с распростертыми объятиями. В конце концов, Клитрена изначально за ним и послали.
Если они не знали, что ж – их ждал большой долбаный сюрприз, и это только облегчало задачу. Если знали, сражение окажется более тяжелым, будет больше крови и больше напитков прольется на пол таверны, но так тому и быть. Гил сомневался, что даже двенды в курсе, чем он занимался в течение нескольких недель путешествия на юг, где был и что привез с собой.
Вот и вся его оппозиция.
Что касается союзников, то он некоторое время беспокоился об Анашарале, но довольно тоскливая мечта Кормчего посадить императрицу-кириатку на Блистающий трон привела их в идеальное расположение. У плана было столько же шансов на успех, сколько у девушки в портовых трущобах – остаться девственницей, но это уже не проблема Рингила.
Оставался Клитрен – тот, кого он вынужден был сделать своим союзником, действуя поспешно, и об этом Рингил мучительно рассказывал Хьилу снова и снова, пока не убедился, что обездоленный князь устал от рассказа.
«Не знаю, может быть, я ошибся насчет него, – бормочет он, когда они разбивают лагерь возле длинной полосы глифовых утесов и высоко в темном небе стоит лунна, светило Ситлоу. – Двендский паладин должен лучше переносить Серые Края, разве нет?»
Хьил пожимает плечами.
«Возможно. Но ведь ты притащил его сюда без предупреждения, заставил столкнуться с худшим, что эти места могут предложить. Судя по твоим рассказам, Ситлоу с тобой был гораздо нежнее, когда пришла твоя очередь. Он, э-э, сломил тебя ласковей, скажем так».
Рингил пытается улыбнуться, но не может этого сделать. Он все еще болен и дрожит от новой встречи с Существом-с-Перекрестка, все еще не может вспомнить, как она закончилась, и почти уверен, что он не хочет. Разговор о Клитрене, по крайней мере, позволяет гнать прочь мысли об этом.
«Я не отрицаю связи, – говорит он. – Клитрен мерцает синим пламенем в бою, точно так же, как и я, когда вернулся из Серых Краев два года назад. Может, это просто… я не знаю… броня или что-то похожее. Они знали, что посылают его против меня. Могли дать ему какое-то временное преимущество».